Один и тот же запах стоял и на втором, и на третьем, и на четвертом, и на пятом этаже. Это врезалось им в память: запах жареного-пареного да гудящий звук перил, покрытых твердым зеленым пластиком. Сумрачная комната с окнами во двор. В углу пальма. Ее верхушка упирается в потолок. Кто-то курит «Силезские». Синяя пачка сигарет лежит на столе, по телевизору показывают какой-то фильм, телевизор черно-белый.
– Французский сериал, – сказал Павел.
– Нет. Не было французских сериалов, – ответил Яцек. – И сейчас вроде нет.
Но у кого и зачем они там были, оставалось неясным. Из кухни в комнату было пробито окошко. Рамы давно пожелтели, краска лупилась. Кто-то подал через него чай в металлических подстаканниках. Они стояли на скатерти рядом с пачкой «Силезских», а за окном кричали дети, и где-то вдали стучали колеса поезда.
– Это, наверное, было на улице Сирены, – сказал Яцек. – С Лумумбы поездов не слышно. Слишком далеко, и машины шумят.
Как бы то ни было, они выпили чаю и пошли. Лил дождь, мокрые ветки блестели, из старых двигателей несло выхлопами низкооктанового бензина, а дизели автобусов архаично тарахтели. Они дошли до универмага, а что дальше, ни один не помнил. Сейчас они пытались разгадать загадку того визита более чем десятилетней давности, наверное подозревая, что в ней заключалось нечто важное. В конце концов, жизнь может начаться в любой момент и повернуться как угодно.
– Ты серьезно думаешь, что из-за тех тридцати минут на задрипанной Воле мы сидим теперь здесь, на крыше? – спросил Павел.
– Что-то же надо думать, – отвечал Яцек. – Я тебе уже говорил: на безрыбье и рак рыба.
Овальная тень от дирижабля двигалась по Новому Святу [Район Варшавы] в сторону Краковского Предместья. Улица была слишком узкая, и тень заходила на дома и дворы по обеим сторонам. На длинной фиолетовой ленте, которую дирижабль тянул за собой, не было никакой надписи. Никто не обращал на него внимания. Только Силь вздумалось хлопнуть в ладоши, при этом она чуть не выпустила из рук большую обувную коробку:
– О! Воздушный шар! Смотрите!
– Не совсем так, – возразил Пакер. – Это цеппелин. У него есть мотор и пропеллер, и он может лететь туда, куда хочет. А шар не может.
– Откуда вы знаете?
Пакер сделал беспомощную мину, сконфуженный широтой своих познаний.
– Я уже не помню. Раньше был в курсе всякого такого…
После гамбургеров, колы и пончиков Пакер решил повести Силь в кино и в данный момент рулил к «Спарте», но Силь было не до кино. Ей хотелось поскорее найти место, где можно переодеть сапоги.
Здесь и далее название центральных улиц Варшавы.
– Ну, только не в подворотне, – оскорбилась она, когда Пакер указал ей на двор на улице Галчинского. – Что я, какая-нибудь, не знаю… Люди смотрят, а я тут переодеваюсь, – фыркнула она.
– Тогда давай к Висле, – покорно согласился Пакер. – Там, кроме рыб, никого.
Он легко отказался от идеи пойти в кино. Пакер был не прочь заглянуть вместо этого в какую-нибудь забегаловку. Его давно мучила жажда, а все, что попадалось по пути, было не в счет. Если честно, он сомневался, что там можно взять простое человеческое «Королевское». Витрины большинства здешних заведений были из затемненного стекла, вроде тех, где продают сапоги за шесть сотен.
– Ищите дураков, – сказал Пакер и свернул на Тамку.
С реки дул легкий ветерок. Силь покрикивала за спиной, чтобы он не оглядывался, – упаси бог! Он и не собирался. Пакер сидел у самой воды, курил и смотрел, как коричневое горлышко накрывается белой шапкой пены. На противоположном берегу стояла себе Прага, такая же, как всегда. От порта несло болотом, со стороны рынка – жженым сахаром вперемешку с мускусом, а еще навозом и сеном от зоопарка, угольной пылью от теплоэлектростанции, разогретым металлом с автомобильного завода, конским потом и политой дождем мостовой с бывшей Зомбовской – все эти запахи Пакер чувствовал так же отчетливо, как вонь папирос и пива, которой шибало в нос в подворотнях, как благоухание мыла «Семь цветов» и дешевых духов из ларька – «Белая сирень» и «Ландыш» – в трамвае на Сталинградской, как привкус горелой травы с дачных участков и стеаринового дыма со стороны кладбища. Он чуял все это, как чует зверь, и его красноватый нос дергался радостно и беспокойно.
«Блин, – подумал он. – Как это люди могут куда-то уезжать. Особенно за границу. – Он сделал хороший глоток и вздохнул: – Еще пять лет, Мирослав Пакер, и везде будет заграница».
– Уже можно! – позвала Силь.
Он повернулся и увидел ее на фоне неба. Она притопнула. Раздался звонкий стук и легкий звон. Ему пришлось подождать, пока привыкнут глаза, потому что солнце уже стояло над Волей. На высоких платформах она казалась еще тщедушнее. Черная кожа сапог доходила до колен, тяжелые пряжки сияли, как столовое серебро. Силь прошлась туда-сюда пружинистым шагом модели. Она была похожа на растопыренного человечка, нарисованного детской рукой.
– Ну как? – спросила она Пакера.
Пакер стрельнул окурком, зажмурил глаза и почесал подбородок:
– Сапоги хорошие. А не велики?
– Я положу немного ваты в носок, и будет нормально.
– Дело вкуса, – заметил Пакер. – Мне больше нравится, когда в самый раз. Чтоб не жали, но и не шлендали.
Силь повернулась, как на воображаемом показе мод.
– Размер – это ерунда. Главное, они точно, как я хотела.
– Вообще-то, велики – не малы, – согласился Пакер.
– Жалко, зеркала нет. Я, должно быть, супер. Знаете, я подожду немножко и попрошу Бомбончика, чтобы купил мне кожаное пальто. Тоже черное. Я видела.
Когда они возвращались обратно вверх по Тамке, Силь взяла Пакера под руку. Он впал в легкую панику и шел изящно оттопырив локоть.
– Это только сначала, – сказала Силь. – Я потом привыкну.
Они свернули на Добрую, и Силь принялась искать глазами такси. Около стоянки с ними поравнялась белая «темпра». Силь замахала, такси остановилось, и девушка потянула за собой Пакера: – Ну пойдем. Теперь домой, да?
Пакер сделал знак водителю, чтобы тот ехал своей дорогой. Стоя посреди тротуара, он освободил руку и стал хлопать себя по карманам в поисках сигарет, но вместо них попалась только крышка от «Королевского».
Он внимательно смотрел на нее, вертя в пальцах, как монету, потом сунул обратно в карман и сказал:
– Не домой.
Он снова полез в карман и на этот раз вынул бумажник. Вытряхнул все, что там осталось. Секунду поколебавшись, положил мелочь обратно, а сотенную бумажку подал Силь. Она машинально взяла ее и смяла в кулаке.
– Что? – спросила она.
– Болек так сказал. Велел, значит, сказать тебе, чтобы ты возвращалась к себе.
Вдалеке по Средницовому мосту пронесся в сторону Праги желто-голубой поезд. Стук донесся до них с некоторым опозданием, будто это была слуховая галлюцинация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
– Французский сериал, – сказал Павел.
– Нет. Не было французских сериалов, – ответил Яцек. – И сейчас вроде нет.
Но у кого и зачем они там были, оставалось неясным. Из кухни в комнату было пробито окошко. Рамы давно пожелтели, краска лупилась. Кто-то подал через него чай в металлических подстаканниках. Они стояли на скатерти рядом с пачкой «Силезских», а за окном кричали дети, и где-то вдали стучали колеса поезда.
– Это, наверное, было на улице Сирены, – сказал Яцек. – С Лумумбы поездов не слышно. Слишком далеко, и машины шумят.
Как бы то ни было, они выпили чаю и пошли. Лил дождь, мокрые ветки блестели, из старых двигателей несло выхлопами низкооктанового бензина, а дизели автобусов архаично тарахтели. Они дошли до универмага, а что дальше, ни один не помнил. Сейчас они пытались разгадать загадку того визита более чем десятилетней давности, наверное подозревая, что в ней заключалось нечто важное. В конце концов, жизнь может начаться в любой момент и повернуться как угодно.
– Ты серьезно думаешь, что из-за тех тридцати минут на задрипанной Воле мы сидим теперь здесь, на крыше? – спросил Павел.
– Что-то же надо думать, – отвечал Яцек. – Я тебе уже говорил: на безрыбье и рак рыба.
Овальная тень от дирижабля двигалась по Новому Святу [Район Варшавы] в сторону Краковского Предместья. Улица была слишком узкая, и тень заходила на дома и дворы по обеим сторонам. На длинной фиолетовой ленте, которую дирижабль тянул за собой, не было никакой надписи. Никто не обращал на него внимания. Только Силь вздумалось хлопнуть в ладоши, при этом она чуть не выпустила из рук большую обувную коробку:
– О! Воздушный шар! Смотрите!
– Не совсем так, – возразил Пакер. – Это цеппелин. У него есть мотор и пропеллер, и он может лететь туда, куда хочет. А шар не может.
– Откуда вы знаете?
Пакер сделал беспомощную мину, сконфуженный широтой своих познаний.
– Я уже не помню. Раньше был в курсе всякого такого…
После гамбургеров, колы и пончиков Пакер решил повести Силь в кино и в данный момент рулил к «Спарте», но Силь было не до кино. Ей хотелось поскорее найти место, где можно переодеть сапоги.
Здесь и далее название центральных улиц Варшавы.
– Ну, только не в подворотне, – оскорбилась она, когда Пакер указал ей на двор на улице Галчинского. – Что я, какая-нибудь, не знаю… Люди смотрят, а я тут переодеваюсь, – фыркнула она.
– Тогда давай к Висле, – покорно согласился Пакер. – Там, кроме рыб, никого.
Он легко отказался от идеи пойти в кино. Пакер был не прочь заглянуть вместо этого в какую-нибудь забегаловку. Его давно мучила жажда, а все, что попадалось по пути, было не в счет. Если честно, он сомневался, что там можно взять простое человеческое «Королевское». Витрины большинства здешних заведений были из затемненного стекла, вроде тех, где продают сапоги за шесть сотен.
– Ищите дураков, – сказал Пакер и свернул на Тамку.
С реки дул легкий ветерок. Силь покрикивала за спиной, чтобы он не оглядывался, – упаси бог! Он и не собирался. Пакер сидел у самой воды, курил и смотрел, как коричневое горлышко накрывается белой шапкой пены. На противоположном берегу стояла себе Прага, такая же, как всегда. От порта несло болотом, со стороны рынка – жженым сахаром вперемешку с мускусом, а еще навозом и сеном от зоопарка, угольной пылью от теплоэлектростанции, разогретым металлом с автомобильного завода, конским потом и политой дождем мостовой с бывшей Зомбовской – все эти запахи Пакер чувствовал так же отчетливо, как вонь папирос и пива, которой шибало в нос в подворотнях, как благоухание мыла «Семь цветов» и дешевых духов из ларька – «Белая сирень» и «Ландыш» – в трамвае на Сталинградской, как привкус горелой травы с дачных участков и стеаринового дыма со стороны кладбища. Он чуял все это, как чует зверь, и его красноватый нос дергался радостно и беспокойно.
«Блин, – подумал он. – Как это люди могут куда-то уезжать. Особенно за границу. – Он сделал хороший глоток и вздохнул: – Еще пять лет, Мирослав Пакер, и везде будет заграница».
– Уже можно! – позвала Силь.
Он повернулся и увидел ее на фоне неба. Она притопнула. Раздался звонкий стук и легкий звон. Ему пришлось подождать, пока привыкнут глаза, потому что солнце уже стояло над Волей. На высоких платформах она казалась еще тщедушнее. Черная кожа сапог доходила до колен, тяжелые пряжки сияли, как столовое серебро. Силь прошлась туда-сюда пружинистым шагом модели. Она была похожа на растопыренного человечка, нарисованного детской рукой.
– Ну как? – спросила она Пакера.
Пакер стрельнул окурком, зажмурил глаза и почесал подбородок:
– Сапоги хорошие. А не велики?
– Я положу немного ваты в носок, и будет нормально.
– Дело вкуса, – заметил Пакер. – Мне больше нравится, когда в самый раз. Чтоб не жали, но и не шлендали.
Силь повернулась, как на воображаемом показе мод.
– Размер – это ерунда. Главное, они точно, как я хотела.
– Вообще-то, велики – не малы, – согласился Пакер.
– Жалко, зеркала нет. Я, должно быть, супер. Знаете, я подожду немножко и попрошу Бомбончика, чтобы купил мне кожаное пальто. Тоже черное. Я видела.
Когда они возвращались обратно вверх по Тамке, Силь взяла Пакера под руку. Он впал в легкую панику и шел изящно оттопырив локоть.
– Это только сначала, – сказала Силь. – Я потом привыкну.
Они свернули на Добрую, и Силь принялась искать глазами такси. Около стоянки с ними поравнялась белая «темпра». Силь замахала, такси остановилось, и девушка потянула за собой Пакера: – Ну пойдем. Теперь домой, да?
Пакер сделал знак водителю, чтобы тот ехал своей дорогой. Стоя посреди тротуара, он освободил руку и стал хлопать себя по карманам в поисках сигарет, но вместо них попалась только крышка от «Королевского».
Он внимательно смотрел на нее, вертя в пальцах, как монету, потом сунул обратно в карман и сказал:
– Не домой.
Он снова полез в карман и на этот раз вынул бумажник. Вытряхнул все, что там осталось. Секунду поколебавшись, положил мелочь обратно, а сотенную бумажку подал Силь. Она машинально взяла ее и смяла в кулаке.
– Что? – спросила она.
– Болек так сказал. Велел, значит, сказать тебе, чтобы ты возвращалась к себе.
Вдалеке по Средницовому мосту пронесся в сторону Праги желто-голубой поезд. Стук донесся до них с некоторым опозданием, будто это была слуховая галлюцинация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65