Так как же мне тебя назвать?
Жар-птицей? Что обитает в клетке, но свободна
В любой момент взлететь под свод небес?
Иль кобылицей быстрой, которую держу за повод,
Но никогда не удержу, коль с ветром улететь
Она захочет. Нет! Назову тебя Любовь! И хоть тебя
Сжимаю я сейчас в своих объятьях,
Все ж ты стократ меня сильней!
Зову тебя - жена! И пусть я должен
Твоим считаться господином,
У ног твоих, рабу подобный,
Я возношу тебе молитву восхищенья...
Он уже перестал быть собой и полностью перевоплотился в трагическую личность, в этого короля, волею обстоятельств обреченного разрушить и уничтожить все, что он любил в своей жизни, человека, которого лишь вмешательство сверхъестественных сил, природу которых он не в силах осмыслить, спасло от глубочайшего унижения, да и то лишь в самом конце.
Сцена закончилась. В следующей он не участвовал и вновь почувствовал острую боль в раненом теле, но стоило ему вспомнить о роли, и боль тут же отпустила. Лишь к концу первого акта Фелтерин наконец понял, что ранен серьезно, и вместо того, чтобы пройти в маленький потайной коридор рядом с фойе (Молин без пререканий утвердил расходы на возведение дополнительной перегородки), откуда можно было подслушать, что говорит публика о спектакле, остался в своей гримерной, готовясь к следующим сценам - ему предстоял напряженный, страшный разговор с Великим жрецом, затем сожжение на костре - эта завораживающая сцена была кульминационным моментом спектакля.
Когда спектакль близился к завершению и призрак покойного отца короля уже тащил мертвое тело своего внука, принца Карела, в могилу, боль буквально лишила Фелтерина последних сил. И что-то еще все время беспокоило его, отвлекало от происходящего... Лишь когда упал занавес и он сбросил с себя чужое обличье и чужую судьбу, как сбрасывают старый плащ, он наконец понял, в чем дело.
Аплодисментов не было.
В точности как тогда, в темном переулке. Из зала доносился какой-то странный гул - то ли возмущенный ропот, то ли удивленные споры - словно аудитория, совсем растерявшись, не знала, как ей себя вести.
Он давно почувствовал, давно догадался - шестым чувством! - что здесь что-то не так, но сильная боль все время мешала ему в этом разобраться... Теперь же он мыслил ясно, точно луч солнца пробился сквозь воды мутного весеннего ручья.
Он хотел было выйти к рампе, раскланяться - пусть никто не аплодирует, он сможет хотя бы оценить опасность, - но Глиссельранд удержала его, схватив за руку.
- Думаю, не стоит, - сказала она, и он заметил на лбу у нее морщины, вызванные отнюдь не возрастом.
- Что-то не так? - спросил он.
- Я еще не до конца поняла.., но думаю, мы скоро все узнаем.
Принц и Бейса уже прислали сказать, что они придут за кулисы.
Пойдем в зимний сад.
Они сами предусмотрительно заказали цветы перед премьерой, и когда в зимний сад вошли принц Кадакитис и Бейса Шупансея, актеры сидели за столом, уставленным корзинами с цветами и фруктами, вокруг стояли пальмы в горшках. Пальмы в горшках отыскать в Санктуарии было нелегко, но они привыкли к ним в Ранке как к некоему символу и считали, что и теперь этот символ объединит их в сознании людей со столицей империи - в ее лучшие дни, в дни ее славы.
Однако усилия их явно не принесли желаемого результата.
- Да как вы посмели! - возмущенно воскликнул принц, и Фелтерин тут же все понял, хотя было уже поздно размышлять на тему, как и почему это произошло.
Совершенно очевидно, именно принц Кадакитис и был тем самым молодым дворянином, с которого Снегелринг скопировал походку и манеры своего героя. Видимо, у принца создалось впечатление, что пьеса направлена исключительно против него - некое грозное предупреждение или оскорбление... А может быть, даже...
- Ой, смотри! - воскликнул Снегелринг, входя в зимний сад рука об руку с красивой молодой женщиной. За ними следовали еще несколько весьма привлекательных юных особ. - Это же тот самый молодой человек, которого ты мне показала! Ах, мой добрый господин, - обратился он к принцу, - у меня нет слов, чтобы выразить, как я вам признателен...
Снегелринг вдруг умолк.
Весь мир, казалось, замер, когда дама, державшая толстяка Снегелринга под руку, выступила вперед.
- Дафна! - воскликнул принц Кадакитис.
- Да, это я, дорогой супруг! - Принцесса Дафна так холодно посмотрела на принца, что от ее взгляда могли бы замерзнуть воды моря вплоть до родных берегов Бейсы. - Узнав, что ты милостиво соизволил посетить сегодняшнее представление, посвященное открытию нового театра, я решила тоже непременно прийти. Да и разве могла я поступить иначе?
Она прошла мимо него и положила на стол перед Глиссельранд небольшой бархатный мешочек; причем сделала это нарочито небрежно, чтобы все услышали, как звякнул металл; судя по звуку - золото. Потом Дафна вновь посмотрела на принца.
- Надеюсь, тебе тоже понравился нынешний вечер? Мне - очень. А теперь прошу меня простить. У меня свидание с господином Раунснуфом, замечательным актером. Мы с господином Снегелрингом и господином Раунснуфом идем в "Распутный Единорог". Просто удивительно, сколько замечательных мест в Санктуарии я не видела!
И Дафна удалилась в сопровождении стайки своих приятельниц.
Снегелринг, догадавшись, что его провели, неподвижно стоял, осознавая весь кошмар случившегося.
- Я... - начал было он и опять умолк, будучи явно не в состоянии подыскать нужные слова.
Бейса рассмеялась:
- Господин Снегелринг, вы подражали принцу поистине бесподобно! Но все же это не самая большая ваша актерская удача - особенно в свете того, о чем мы только что узнали. Впрочем, думаю, вы сумеете выбрать для завтрашнего представления другой образ, не так ли?
- Представление состоится только в том случае, если ваше высочество милостиво согласится посмотреть на произошедшее с другой точки зрения, вставил Фелтерин. Он уже понял, в чем заключался смысл этого заговора.
Кадакитис и Бейса дружно повернулись к нему, а Глиссельранд взяла его за руку.
- Это правда, - продолжал Фелтерин, - судьба Карела трагична, но она так благородна! Карел, как и его высочество, провел большую часть своей жизни в отсталой стране; тем не менее он любил своих подданных, любил так сильно, что даже готов был выступить против собственного отца, чтобы защитить их.
В комнате воцарилась напряженная тишина; всем были хорошо известны взаимоотношения принца Кадакитиса и его покойного сводного брата, императора.
- Если бы во дворце стало известно, что принц удовлетворен тем, что мы изобразили его в столь героическом свете, сегодняшний спектакль ни в чьих глазах не выглядел бы оскорблением - вне зависимости от того, кто и почему спровоцировал подобную трактовку данного образа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77