Даже "Таймс" не могла не восхититься невероятным исходом неравного боя. Хотя британцы и не смогли удержаться и не пнуть походя русских моряков за "не спровоцированное минирование рейда нейтрального порта".
Прочитав это, доктор с горькой усмешкой рассказал о залпе шестидюймовок "Асамы" и о детонации и разлете мин, сгруженных перед боем с "Варяга" и "Корейца" на "Сунгари". В той недоговоренности и явной неохоте, с которыми доктор описывал последующую гибель "Варяга" от полученных в бою повреждений, я тогда увидел страх показаться трусом, ибо он остался единственным выжившим членом кают-компании. После двухчасового рассказа о бое Банщиков показал нам с прибывшим на борт "Манчжура" консулом П.А. Дмитриевским часть записок Руднева, содержащих выводы по характеристикам японских и русских снарядов и рекомендации по дальнейшему ведению боевых действий. Читая эти записки, которые мне тогда представлялись записками с того света, я не мог поверить, что такой объем полезной информации может быть вынесен из одного короткого боя. Я был абсолютно согласен с тем, что эти записки должны были любой ценой попасть в Петербург с максимальной срочностью. Проводив доктора и консула на телеграф, приставив к ним вооруженный караул, во избежание, как витиевато выразился Банщиков, "провокаций со стороны японских спецслужб", я вернулся на борт вверенной мне лодки. Где выяснил, что оставлять без присмотра машиниста и кочегаров с "Варяга" было большой ошибкой. За те несколько часов, что меня не было на борту, они успели рассказать свою версию боя всей команде. Из их рассказа следовало, что "Кореец" чуть ли не в одиночку утопил "Асаму" и заодно избил "Чиоду" до полусмерти. В результате на борту меня поджидал бунт. Впрочем, бунт весьма оригинальный. Вся команда, одевшись в чистое, выстроилась во фрунт на верхней палубе и требовала немедленно идти в бой, "дабы не посрамить памяти однотипного с "Манчжуром" "Корейца", в одиночку утопившего "Асаму". Последним сюрпризом дня было то, что офицерское собрание, прошедшее, беспрецедентное нарушение устава, кстати, без меня, единодушно высказалось за скорейший выход в море.
В общем, дальнейшее вам наверняка известно - собрав все находившиеся в порту джонки, мы с консулом ближе к вечеру выплатили каждому капитану, пожелавшему принять участие в спасении экипажа "Варяга", по десять рублей, и посулили еще по сотне за каждого спасенного моряка, на столь астрономической сумме вознаграждения настоял Банщиков. В результате, начиная с семи вечера и до утра из Шанхая и окрестных деревень всю ночь вниз по реке шел караван джонок и мелких пароходов. Мы подняли на "Манчжуре" фальшивые паруса китайского образца, дабы походить на джонку при беглом взгляде, и влились в процессию около полуночи. В порту при этом пустили слух, что "Манчжур" переходит вверх по реке в Нанкин, дабы обезопасить себя, если капитан глубокосидящей "Мацусимы", караулившей его в устье реки, решит атаковать лодку в порту, как было при Чемульпо. В море мы проскользнули около трех часов ночи, в самую темень. "Мацусима" металась всего в тридцати кабельтовых от нас, пытаясь осветить прожекторами все проходящие мимо нее джонки одновременно. Для этого ей приходилось постепенно склоняться на запад от устья реки, следуя за основным потоком судов. Мы же по выходу в море сразу же по небольшим глубинам пошли на восток. К утру следующего дня мы благополучно прибыли в Порт-Артур, где по настоянию Банщикова запросили по радио лоцмана для прохода минных полей. Банщиков, кстати, категорически отказался следовать в Порт-Артур более безопасным путем через Циндао, мотивировав это тем, что сейчас на счету каждая минута. Именно это он сказал и на общем сборе команды перед выходом в море, и несколько раз повторил комендорам, что огонь можно открывать, только если "Мацусима" нас обнаружит. Как он тогда сказал, "Мацусиму" мы с вами все одно потопим, не сейчас, так потом, а вот довезти до Артура записи Руднева надо сейчас, и во что бы то ни стало".
Глава 7. Домой.
Тихий океан, у побережья Японии. 15 февраля 1904 года.
За ночь в темноте, неся все отличительные огни, отряд кораблей во главе с "Варягом" прошел узость Сангарского пролива между японскими островами Хоккайдо и Хонсю, тем самым были лишний раз подтверждены две старые истины - дуракам везет, и наглость - второе счастье. Но, с другой стороны, нормальной системы дозоров и береговой обороны в начале войны японцы еще не создали.
На рассвете произошла весьма неприятная встреча. Из утреннего тумана выполз небольших размеров пароходик, тонн так на полторы тысячи, и что-то радостно засемофорил "Варягу". Ситуация осложнялась тем, что стрелять из пушек сейчас категорически не рекомендовалось.
Ввиду близости берега стрельбу могли услышать и поинтересоваться, кто это палит в водах империи восходящего солнца? А с учетом того, что поиски пропавших гарибальдийцев уже наверняка начаты, кто-нибудь в штабе Того мог сложить два и два. Руднев провел на мостике бессонную ночь в ожидании неприятностей, и наконец дождался их с рассветом, как только он расслабился. Данный факт никак не улучшало его настроения, и так испорченное двухдневным недосыпом, поэтому его обращение к вахтенному сигнальщику Вандакурову больше походило на рычание волка в капкане, чем на нормальный приказ.
– Отвечай!
– Ваше благородие, а что отвечать-то? Неужто вы поняли, что они пишут? И на каком языке отвечать, я японским-то не владею…
– Еж твою мать в ее толстую задницу по международному коду!!! Отвечай что угодно, только быстро, пока они не опомнились! На руле - курс на сближение, машины - средний вперед.
Не успел еще Руднев проорать свою емкую и образную речь до конца, как Вандокуров защелкал семафором, по движению его рук Руднев и все остальные находившие на мостике явственно читали, "… з а д н и ц у п о м е ж д у н а р о д о м у к о д у". Закончив отправку сообщения и сияющий улыбкой во все свои тридцать два зуба, Вандокуров повернулся к капитану с неожиданным вопросом:
– Ваше благородие, а разрешите, я его еще в задницу по-японски пошлю?
– Ну вот, а говорил, японским не владеешь! Посылай, конечно. А откуда знаешь, как?
Не отрываясь от передачи второй части сообщения (нравы на "Варяге" стремительно либерализировались, на что сквозь пальцы смотрели все, кроме старшего офицера), Вандокуров пожал плечами:
– Дак, вашбродь, я по японски только посылать и умею! Да и то, токмо морзянкой. Эдак тому с пол года назад с сигнальным с "Чиоды" пили вместе, ну, после третьей тот и поделился, как морзянкой посылать. Я ему на русском, он мне на японском, ну, я не он, это япошки на выпить слабаки, не мы, еще трезвый был, вот и запомнил.
Руднев понимающе хмыкнул и переключился на более насущные проблемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Прочитав это, доктор с горькой усмешкой рассказал о залпе шестидюймовок "Асамы" и о детонации и разлете мин, сгруженных перед боем с "Варяга" и "Корейца" на "Сунгари". В той недоговоренности и явной неохоте, с которыми доктор описывал последующую гибель "Варяга" от полученных в бою повреждений, я тогда увидел страх показаться трусом, ибо он остался единственным выжившим членом кают-компании. После двухчасового рассказа о бое Банщиков показал нам с прибывшим на борт "Манчжура" консулом П.А. Дмитриевским часть записок Руднева, содержащих выводы по характеристикам японских и русских снарядов и рекомендации по дальнейшему ведению боевых действий. Читая эти записки, которые мне тогда представлялись записками с того света, я не мог поверить, что такой объем полезной информации может быть вынесен из одного короткого боя. Я был абсолютно согласен с тем, что эти записки должны были любой ценой попасть в Петербург с максимальной срочностью. Проводив доктора и консула на телеграф, приставив к ним вооруженный караул, во избежание, как витиевато выразился Банщиков, "провокаций со стороны японских спецслужб", я вернулся на борт вверенной мне лодки. Где выяснил, что оставлять без присмотра машиниста и кочегаров с "Варяга" было большой ошибкой. За те несколько часов, что меня не было на борту, они успели рассказать свою версию боя всей команде. Из их рассказа следовало, что "Кореец" чуть ли не в одиночку утопил "Асаму" и заодно избил "Чиоду" до полусмерти. В результате на борту меня поджидал бунт. Впрочем, бунт весьма оригинальный. Вся команда, одевшись в чистое, выстроилась во фрунт на верхней палубе и требовала немедленно идти в бой, "дабы не посрамить памяти однотипного с "Манчжуром" "Корейца", в одиночку утопившего "Асаму". Последним сюрпризом дня было то, что офицерское собрание, прошедшее, беспрецедентное нарушение устава, кстати, без меня, единодушно высказалось за скорейший выход в море.
В общем, дальнейшее вам наверняка известно - собрав все находившиеся в порту джонки, мы с консулом ближе к вечеру выплатили каждому капитану, пожелавшему принять участие в спасении экипажа "Варяга", по десять рублей, и посулили еще по сотне за каждого спасенного моряка, на столь астрономической сумме вознаграждения настоял Банщиков. В результате, начиная с семи вечера и до утра из Шанхая и окрестных деревень всю ночь вниз по реке шел караван джонок и мелких пароходов. Мы подняли на "Манчжуре" фальшивые паруса китайского образца, дабы походить на джонку при беглом взгляде, и влились в процессию около полуночи. В порту при этом пустили слух, что "Манчжур" переходит вверх по реке в Нанкин, дабы обезопасить себя, если капитан глубокосидящей "Мацусимы", караулившей его в устье реки, решит атаковать лодку в порту, как было при Чемульпо. В море мы проскользнули около трех часов ночи, в самую темень. "Мацусима" металась всего в тридцати кабельтовых от нас, пытаясь осветить прожекторами все проходящие мимо нее джонки одновременно. Для этого ей приходилось постепенно склоняться на запад от устья реки, следуя за основным потоком судов. Мы же по выходу в море сразу же по небольшим глубинам пошли на восток. К утру следующего дня мы благополучно прибыли в Порт-Артур, где по настоянию Банщикова запросили по радио лоцмана для прохода минных полей. Банщиков, кстати, категорически отказался следовать в Порт-Артур более безопасным путем через Циндао, мотивировав это тем, что сейчас на счету каждая минута. Именно это он сказал и на общем сборе команды перед выходом в море, и несколько раз повторил комендорам, что огонь можно открывать, только если "Мацусима" нас обнаружит. Как он тогда сказал, "Мацусиму" мы с вами все одно потопим, не сейчас, так потом, а вот довезти до Артура записи Руднева надо сейчас, и во что бы то ни стало".
Глава 7. Домой.
Тихий океан, у побережья Японии. 15 февраля 1904 года.
За ночь в темноте, неся все отличительные огни, отряд кораблей во главе с "Варягом" прошел узость Сангарского пролива между японскими островами Хоккайдо и Хонсю, тем самым были лишний раз подтверждены две старые истины - дуракам везет, и наглость - второе счастье. Но, с другой стороны, нормальной системы дозоров и береговой обороны в начале войны японцы еще не создали.
На рассвете произошла весьма неприятная встреча. Из утреннего тумана выполз небольших размеров пароходик, тонн так на полторы тысячи, и что-то радостно засемофорил "Варягу". Ситуация осложнялась тем, что стрелять из пушек сейчас категорически не рекомендовалось.
Ввиду близости берега стрельбу могли услышать и поинтересоваться, кто это палит в водах империи восходящего солнца? А с учетом того, что поиски пропавших гарибальдийцев уже наверняка начаты, кто-нибудь в штабе Того мог сложить два и два. Руднев провел на мостике бессонную ночь в ожидании неприятностей, и наконец дождался их с рассветом, как только он расслабился. Данный факт никак не улучшало его настроения, и так испорченное двухдневным недосыпом, поэтому его обращение к вахтенному сигнальщику Вандакурову больше походило на рычание волка в капкане, чем на нормальный приказ.
– Отвечай!
– Ваше благородие, а что отвечать-то? Неужто вы поняли, что они пишут? И на каком языке отвечать, я японским-то не владею…
– Еж твою мать в ее толстую задницу по международному коду!!! Отвечай что угодно, только быстро, пока они не опомнились! На руле - курс на сближение, машины - средний вперед.
Не успел еще Руднев проорать свою емкую и образную речь до конца, как Вандокуров защелкал семафором, по движению его рук Руднев и все остальные находившие на мостике явственно читали, "… з а д н и ц у п о м е ж д у н а р о д о м у к о д у". Закончив отправку сообщения и сияющий улыбкой во все свои тридцать два зуба, Вандокуров повернулся к капитану с неожиданным вопросом:
– Ваше благородие, а разрешите, я его еще в задницу по-японски пошлю?
– Ну вот, а говорил, японским не владеешь! Посылай, конечно. А откуда знаешь, как?
Не отрываясь от передачи второй части сообщения (нравы на "Варяге" стремительно либерализировались, на что сквозь пальцы смотрели все, кроме старшего офицера), Вандокуров пожал плечами:
– Дак, вашбродь, я по японски только посылать и умею! Да и то, токмо морзянкой. Эдак тому с пол года назад с сигнальным с "Чиоды" пили вместе, ну, после третьей тот и поделился, как морзянкой посылать. Я ему на русском, он мне на японском, ну, я не он, это япошки на выпить слабаки, не мы, еще трезвый был, вот и запомнил.
Руднев понимающе хмыкнул и переключился на более насущные проблемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91