Я кидаюсь в спальню и запираю дверь, чтобы он не увидел моего лица. Скорей! Рисовая пудра, карандаш для глаз, помада… Ой, вот под нижними веками перламутровая синева… «Ты постарела…» Дура, зачем ты плакала, как маленькая? Разве ты не научилась страдать «всухую»? Прошло время моих сверкающих слёз, которые катились по лицу, не оставляя влажных следов на бархате щёк. Чтобы вновь завоевать своего мужа, я научилась в своё время украшать себя слезами: я рыдала, подняв к нему лицо, мои глаза были широко открыты, и я стряхивала, не вытирая, медленно катящиеся жемчужины слёз, которые делали меня только ещё более привлекательной… Бедная я!
– Вот наконец вы и пришли, дорогая, благоуханная, желанная моя, моя…
– Господи, до чего же вы глупы!
– О да! – вздыхает мой друг с восторженной убеждённостью.
И тут же начинает свою любимую игру, которая заключается в том, что он поднимает меня чуть ли не до потолка и целует щёки, подбородок, уши, губы. Я отбиваюсь настолько энергично, что ему приходится показать свою силу. Наша борьба кончается его победой. Он стискивает меня так, что голова моя оказывается внизу, а ноги болтаются в воздухе. Тогда я начинаю кричать: «На помощь!», и он снова ставит меня на пол. Собака кидается на мою защиту, и в нашу утомительную игру, которая мне так по душе, вплетается громкий собачий лай, крики и смех…
Ах, как прекрасна эта забавная, здоровая глупость! Какой у меня весёлый товарищ, он не озабочен ни тем, чтобы показаться остроумным, ни тем, чтобы поберечь свой галстук!.. До чего же здесь жарко!.. И вскоре эта возня и смех двух игрунов пробуждают в них сладострастие. Он готов её съесть, свою ненаглядную. Он медленно смакует её, как гурман.
– Я бы тебя съел, дорогая!.. Губы твои сладкие, но руки, когда я их покусываю, солоноватые, и твои плечи, и колени… Я уверен, что ты вся солёная, от головы до ног, как свежая морская ракушка, правда?
– Вы это очень скоро узнаете, Долговязый Мужлан! Я всё ещё называю его «Долговязый Мужлан», но… с другой интонацией.
– А когда?.. Сегодня вечером? Ведь сегодня четверг, верно?
– Да, кажется… А почему вы спрашиваете?
– Четверг… Это очень счастливый день…
Макс болтает всякие глупости, развалившись на подушках, он очень счастлив. Прядь волос как бы перечёркивает его бровь, у него плывущие глаза, глаза особо острых накатов желания – он тяжело дышит, приоткрывая рот. Как только он даёт себе волю, он сразу становится похожим на красивого деревенского парня, на дровосека, прилёгшего отдохнуть на траву, но и это мне нравится…
– Встаньте, Макс, нам надо серьёзно поговорить.
– Я не хочу, чтобы вы меня огорчали! – жалобно молит он.
– Макс, да что вы!
– Нет, я знаю, что значит «говорить серьёзно»… Это мамины слова, когда она собирается говорить со мной о делах, деньгах или браке!
Он ещё глубже зарывается в подушки и закрывает глаза. Не впервые он проявляет такое упорное легкомыслие…
– Макс! Вы помните, что я уезжаю пятого апреля? Он поднимает веки с длинными женскими ресницами и долго восхищённо смотрит на меня.
– Вы уезжаете, дорогая? Кто это решил?
– Саломон, мой импресарио, и я.
– Так. Но ведь я ещё не дал своего согласия… Хорошо, вы уезжаете. Что ж, тогда вы поедете со мной!
– С вами? – переспрашиваю я с испугом. – Значит, вы не знаете, что такое гастроли?
– Знаю. Это путешествие… со мной.
Я повторяю:
– С вами? Сорок пять дней! Выходит, у вас нет никаких дел?
– Что вы, есть! С тех пор как я вас знаю, у меня ни минуты нет свободной, Рене.
Конечно, он ответил очень мило, но всё же…
Я в растерянности смотрю на этого человека, которому ничего не надо делать, у которого всегда в кармане полно денег… Ему ничего не надо делать, это правда, я просто никогда об этом не думала. У него нет профессии, даже нет синекуры, которая бы прикрывала его свободу бездельника!.. Как это странно! До него я никогда не встречала ничем не занятого человека… Он может всецело отдаваться любви… день и ночь напролёт, как… шлюха.
Эта странная мысль, что из нас двоих куртизанка – он, меня развеселила, и его чуткие брови тут же сдвинулись.
– Почему ты смеёшься?.. Ты не уедешь!
– Как решительно! А неустойка?
– Я её уплачу.
– А неустойка Брага? А неустойка Старого Троглодита?
– Я их тоже уплачу.
Даже если это шутка, она мне не очень-то по душе. Я уже не могу больше сомневаться, что мы любим друг друга: мы на грани первой ссоры!..
Но я ошиблась. Мой друг придвинулся ко мне вплотную, он почти у моих ног.
– Всё будет так, как вы захотите. Вы же это знаете, моя Рене!
Он коснулся ладонью моего лба и глубоко заглянул мне в глаза, чтобы увидеть там послушание. Так, как я захочу? Увы!
Сейчас я хочу только его!
– На гастролях вы будете играть «Превосходство»?
– И «Дриаду» тоже… Какой у вас лиловый галстук! И лицо от него кажется жёлтым.
– Стоит ли говорить о галстуке? «Превосходство» и «Дриада» – это лишь новый повод показывать публике ваши красивые ноги… и всё остальное!
– Не вам на это жаловаться! Разве не на подмостках это «всё остальное» имело честь быть вам продемонстрировано?
Он до боли крепко прижимает меня к себе.
– Не говорите об этом! Я всё прекрасно помню! Каждый вечер в течение пяти дней я ругал себя и принимал окончательное решение кончать с этой глупостью, не ходить больше в «Ампире-Клиши», как ты его называешь. И когда ты покидала сцену, я тут же вставал, понося себя на чём свет стоит. А на следующий день я опять малодушно находил себе оправдание: «Ну, сегодня уж наверняка в последний раз! Мне просто необходимо разглядеть цвет глаз Рене Нере, да к тому же вчера я пришёл не к началу». Одним словом, я уже тогда стал идиотом!
– Идиотом! Как вы, однако, колоритно подменяете слова, Макс! Мне, по совести, кажется странным влюбиться в женщину, лишь глядя на неё…
– Это зависит от той, на которую смотришь. Вы ничего не понимаете в этом. Рене Нере… Представь себе, после того, как я впервые увидел тебя в пантомиме «Превосходство», я потратил не меньше часа, чтобы изобразить на бумаге схему твоего лица. Мне это в конце концов удалось. Потом я множество раз изображал на полях книги маленький геометрический чертёжик, расшифровать который мог только я один… А ещё в твоей пантомиме есть один момент, когда ты вдруг переполняешься… как бы это сказать… немыслимой радостью, что ли: сидя за столом, ты читаешь полное угроз письмо от человека, которого ты обманываешь, помнишь? И вдруг ты начинаешь ударять себя по бедру и так хохотать, что опрокидываешься навзничь. И ясно, что под тонкой тканью твоей юбки бедро нагое. Твои жесты вульгарны, как и подобает базарной торговке, но лицо твоё при этом одухотворено яростным, вдохновенным гневом, просто не предположимым в таком всем доступном теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53