Потому что один из наших на посадку опоздал. Но все равно наших осталось достаточно много. А что касается оставшегося расп…яйства, то даже если его распределить поровну на всех пассажиров, все равно вышел бы перевес.
Дело усугубляется еще и тем, что по совокупности жизненных усилий мы с попутчиками вполне заслужили право на нирвану. Потому что один из нас убил змею (хотя остальные обзывали ее земляным червяком), другой – воспитал сына (кое-как), а еще один построил дом, который впоследствии отдал одной женщине в качестве компенсации за нанесенный моральный ущерб. Но мы все-таки не были готовы к спонтанному прерыванию сансары из-за того, что рейс был левый, чартерный, а самолет – обшарпанный. У?нас оставалась надежда на других пассажиров, которые были полны неисполненных планов. Например, девушка у левого иллюминатора везла на отдых прекрасную грудь в декольте (один из наших после пристального изучения заявил, что грудь силиконовая, так что даже не знаю, будет ли она убедительным аргументом для воздушных потоков).
А некоторые так трогательно, прямо в самолете переодевались в сандалии, пили вискарь и листали путеводители, что было бы непростительным свинством вот так с кондачка низвергнуть их в пучины нирваны.
Вылет откладывался, самолет болтался по взлетно-посадочной полосе как неприкаянный, его изредка охорашивали спиртом, чтобы он не замерз. Если взлетит.
На это была вся надежда.
Впрочем, Доктор, надежда, как говаривал Будда, – это другая сторона желаний. А желание ведет к страданию. Что фигово.
Так что позвольте мне сделать вид, будто Вы меня еще ждете.
Полет
Когда мы вышли на заданную высоту, то на радостях выпили шампанского. В конце концов был канун Рождества, и в домах Европы уже вывешивали календы с обратным отсчетом времени. Так что мы имели право на чудо. Самолет скакал, будто им правил по ухабам нажравшийся Санта-Клаус. На самом деле им правил командир Самойлов. Командир Самойлов без устали рапортовал нам об изменениях воздушных потоков за бортом. А?на пятом часу полета, когда половина забылась, убежденная, что – последним – сном, а вторая половина сосредоточенно блевала в пакеты, командир Самойлов вдруг радостно завопил, что по левому борту – восхитительный рассвет. И он лично такого великолепия давно уже не видел. Девушка с силиконовой грудью страдальчески прошептала одному из наших: «Лучше бы он не пялился в окно, а смотрел на приборы».
Но рассвет и впрямь был восхитительным.
Мы сели не в Бангкоке, а в каком-то другом городе. Как справедливо высказался наш командир напоследок: «А какая вам разница?»
Действительно. Мы прилетели в буддистскую страну, и имело смысл принимать все, как есть.
Девушка с грудью, мужики из Челябинска, а также все сибиряки из севшего рядом с нами авиалайнера «Сибиряк» устремились к автобусам, отправлявшимся в Патайю.
Они оставили по себе турбуленцию, состоявшую из горячего воздуха, запаха внутренней секреции, учуявшей невиданный разврат секс-шоу, и томительного предвкушения охоты на сувенирных слоников, засахаренных в стразах Сваровски.
Один из наших хищно принюхался. Он сказал, что нагонит нас денька через два.
Мы ему напомнили, что грудь силиконовая. Но он уже подхватил рюкзак и, как был, в зимней куртке, слился с аутентичными сибиряками.
А мы сели перед аэропортом. Потому что нам надо было дальше. Но мы были в буддистской стране, и надо было иметь терпение.
Мы сели за мраморный столик, предварительно спихнув с него собаку.
Там, за этим столиком, мы успели прочитать, что монарх этой страны написал бестселлер про дворнягу, которая жила у него в замке (мы аккуратно подняли дворнягу, стряхнули с нее мусор и, радостно кивая работникам аэропорта, водрузили собаку на место).
Еще мы успели прочитать, что баньян, под которым Будда достиг просветления, – это фикус.
Несколько детей, которых мы привезли с собой, нашли кучу дерьма неподалеку, а также шведского мальчика-дебила. Шведский мальчик напихал полные карманы дерьма.
Пока наименее брезгливые отнимали дерьмо у мальчика, оставшиеся прочитали, наконец, название острова, куда мы должны были (при благоприятном стечении обстоятельств) добраться. Я постаралась незаметно для всех убрать книгу «Пляж» на дно рюкзака.
Сверху я для надежности положила зимнюю куртку.
На взлетном поле появился легкомысленно раскрашенный самолетик. Мы зашли в него, переругиваясь от жары, усталости и страдая от запаха шведского мальчика.
Самолет нес нас над морем и над островами. Когда-то наше братство родилось из такого вот пейзажа под крылом. Острова были ровно на другой стороне земли, но вызывали такую ностальгию, что мы вдруг опять полюбили друг друга ни за что. Точнее, за картинку (впрочем, это, может быть, профессиональное).
Ко-самуи
Это был самый маленький аэропорт, доктор (не считая аэропорта в райцентре Базарный Карабулак. Но тот закрыли. И аэропорта на Контадоро, где длина взлетной полосы равнялась ширине острова, и тому, кто зазевался, – кердык). Это был центр местной цивилизации, сюда приходили аборигены, чтобы посмотреть на прибывающие самолеты. С такой жадностью жители мегаполиса смотрят «последние известия». С такой нежной кротостью жители мегаполиса смотрят на закат, отраженный в окнах дома напротив. Но на этом острове самолеты случались реже закатов, поэтому именно они были событием и праздником.
Прилет нашего самолета был похож на прилет любого другого ровно так же, как один прекрасный закат здесь похож на другой (за исключением, конечно, того рейса, на котором сюда прибыл Марк). На площади (величиной с фонтан в ГУМе) собрался весь местный бомонд. Были Марк (основательно заросший дредами за два года), два постаревших хиппи из Канады, бывшая студентка из Токио и держательница лавки с фенечками (как это принято у таек – красавица с труднопроизносимым именем, но привыкшая откликаться на слово «Миу»).
На площади журчал водопадик не больше джакузи, пахло сандалом, афродизиаками, недвусмысленно – джойнтом и играл «Лед Зеппелин». Несмотря на запилы Пейджа и душераздирающие вопли этого психопата Планта, общая картина была на редкость умильной. Хотелось расплыться в пацифистской улыбке, показывать пальцами букву V и шептать обкуренным голосом неслучившегося американского дядюшки «мейк лав нот во». Короче, все это вполне вписывалось в рамки черно-белого фото из семьдесят четвертого года, где все застыли в остромодной фольк-одежде с широкой улыбкой фотографу – «Пи-ис». Некоторые прибывшие (кроме нас прибыло еще четверо, включая трогательного слабоумного мальчика из Швеции), похоже, никуда дальше рамок этого вожделенного хипповского фото и не собирались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Дело усугубляется еще и тем, что по совокупности жизненных усилий мы с попутчиками вполне заслужили право на нирвану. Потому что один из нас убил змею (хотя остальные обзывали ее земляным червяком), другой – воспитал сына (кое-как), а еще один построил дом, который впоследствии отдал одной женщине в качестве компенсации за нанесенный моральный ущерб. Но мы все-таки не были готовы к спонтанному прерыванию сансары из-за того, что рейс был левый, чартерный, а самолет – обшарпанный. У?нас оставалась надежда на других пассажиров, которые были полны неисполненных планов. Например, девушка у левого иллюминатора везла на отдых прекрасную грудь в декольте (один из наших после пристального изучения заявил, что грудь силиконовая, так что даже не знаю, будет ли она убедительным аргументом для воздушных потоков).
А некоторые так трогательно, прямо в самолете переодевались в сандалии, пили вискарь и листали путеводители, что было бы непростительным свинством вот так с кондачка низвергнуть их в пучины нирваны.
Вылет откладывался, самолет болтался по взлетно-посадочной полосе как неприкаянный, его изредка охорашивали спиртом, чтобы он не замерз. Если взлетит.
На это была вся надежда.
Впрочем, Доктор, надежда, как говаривал Будда, – это другая сторона желаний. А желание ведет к страданию. Что фигово.
Так что позвольте мне сделать вид, будто Вы меня еще ждете.
Полет
Когда мы вышли на заданную высоту, то на радостях выпили шампанского. В конце концов был канун Рождества, и в домах Европы уже вывешивали календы с обратным отсчетом времени. Так что мы имели право на чудо. Самолет скакал, будто им правил по ухабам нажравшийся Санта-Клаус. На самом деле им правил командир Самойлов. Командир Самойлов без устали рапортовал нам об изменениях воздушных потоков за бортом. А?на пятом часу полета, когда половина забылась, убежденная, что – последним – сном, а вторая половина сосредоточенно блевала в пакеты, командир Самойлов вдруг радостно завопил, что по левому борту – восхитительный рассвет. И он лично такого великолепия давно уже не видел. Девушка с силиконовой грудью страдальчески прошептала одному из наших: «Лучше бы он не пялился в окно, а смотрел на приборы».
Но рассвет и впрямь был восхитительным.
Мы сели не в Бангкоке, а в каком-то другом городе. Как справедливо высказался наш командир напоследок: «А какая вам разница?»
Действительно. Мы прилетели в буддистскую страну, и имело смысл принимать все, как есть.
Девушка с грудью, мужики из Челябинска, а также все сибиряки из севшего рядом с нами авиалайнера «Сибиряк» устремились к автобусам, отправлявшимся в Патайю.
Они оставили по себе турбуленцию, состоявшую из горячего воздуха, запаха внутренней секреции, учуявшей невиданный разврат секс-шоу, и томительного предвкушения охоты на сувенирных слоников, засахаренных в стразах Сваровски.
Один из наших хищно принюхался. Он сказал, что нагонит нас денька через два.
Мы ему напомнили, что грудь силиконовая. Но он уже подхватил рюкзак и, как был, в зимней куртке, слился с аутентичными сибиряками.
А мы сели перед аэропортом. Потому что нам надо было дальше. Но мы были в буддистской стране, и надо было иметь терпение.
Мы сели за мраморный столик, предварительно спихнув с него собаку.
Там, за этим столиком, мы успели прочитать, что монарх этой страны написал бестселлер про дворнягу, которая жила у него в замке (мы аккуратно подняли дворнягу, стряхнули с нее мусор и, радостно кивая работникам аэропорта, водрузили собаку на место).
Еще мы успели прочитать, что баньян, под которым Будда достиг просветления, – это фикус.
Несколько детей, которых мы привезли с собой, нашли кучу дерьма неподалеку, а также шведского мальчика-дебила. Шведский мальчик напихал полные карманы дерьма.
Пока наименее брезгливые отнимали дерьмо у мальчика, оставшиеся прочитали, наконец, название острова, куда мы должны были (при благоприятном стечении обстоятельств) добраться. Я постаралась незаметно для всех убрать книгу «Пляж» на дно рюкзака.
Сверху я для надежности положила зимнюю куртку.
На взлетном поле появился легкомысленно раскрашенный самолетик. Мы зашли в него, переругиваясь от жары, усталости и страдая от запаха шведского мальчика.
Самолет нес нас над морем и над островами. Когда-то наше братство родилось из такого вот пейзажа под крылом. Острова были ровно на другой стороне земли, но вызывали такую ностальгию, что мы вдруг опять полюбили друг друга ни за что. Точнее, за картинку (впрочем, это, может быть, профессиональное).
Ко-самуи
Это был самый маленький аэропорт, доктор (не считая аэропорта в райцентре Базарный Карабулак. Но тот закрыли. И аэропорта на Контадоро, где длина взлетной полосы равнялась ширине острова, и тому, кто зазевался, – кердык). Это был центр местной цивилизации, сюда приходили аборигены, чтобы посмотреть на прибывающие самолеты. С такой жадностью жители мегаполиса смотрят «последние известия». С такой нежной кротостью жители мегаполиса смотрят на закат, отраженный в окнах дома напротив. Но на этом острове самолеты случались реже закатов, поэтому именно они были событием и праздником.
Прилет нашего самолета был похож на прилет любого другого ровно так же, как один прекрасный закат здесь похож на другой (за исключением, конечно, того рейса, на котором сюда прибыл Марк). На площади (величиной с фонтан в ГУМе) собрался весь местный бомонд. Были Марк (основательно заросший дредами за два года), два постаревших хиппи из Канады, бывшая студентка из Токио и держательница лавки с фенечками (как это принято у таек – красавица с труднопроизносимым именем, но привыкшая откликаться на слово «Миу»).
На площади журчал водопадик не больше джакузи, пахло сандалом, афродизиаками, недвусмысленно – джойнтом и играл «Лед Зеппелин». Несмотря на запилы Пейджа и душераздирающие вопли этого психопата Планта, общая картина была на редкость умильной. Хотелось расплыться в пацифистской улыбке, показывать пальцами букву V и шептать обкуренным голосом неслучившегося американского дядюшки «мейк лав нот во». Короче, все это вполне вписывалось в рамки черно-белого фото из семьдесят четвертого года, где все застыли в остромодной фольк-одежде с широкой улыбкой фотографу – «Пи-ис». Некоторые прибывшие (кроме нас прибыло еще четверо, включая трогательного слабоумного мальчика из Швеции), похоже, никуда дальше рамок этого вожделенного хипповского фото и не собирались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73