С двойным трамваем я познал мгновенный успех. Парочка гостей присоединилась ко мне, дожидаясь продолжения моего рассказа. Одновременно они сами стали смотреть на улицу, увидев, что это все-таки всего один трамвай, хотя я продолжал говорить о двух и даже нескольких трамваях. Трамвай поехал дальше, а я все говорил, наигранная галлюцинация превратила меня в главную фигуру. Я сделал вид, что немного не в себе, сомнений не было, все верили, что я словил кайф. Мой двойной трамвай превратился в долгожданное доказательство того, что изменяющее сознание действие наркотиков отнюдь не чья-то выдумка, а существует на самом деле. Мои описания походили на те, какие я несколько недель назад вычитал в книгах авторов поколения битников, таких, как Берроуз, Гинсберг и Керуак, описывавших и действие наркотиков тоже. Такое случилось впервые, литература помогла мне выпутаться из неприятного положения. Я, наверное, был здесь единственным, кто по-настоящему испытал состояние опьянения, но только не от гашиша, а от литературы. И тут подошел еще один трамвай, но с другой стороны. На этот раз я сделал в своем описании упор на краски. Желтый свет в окнах трамвая превратился в красно-оранжевый закат солнца (которого не было), красно-оранжевый закат перетек в темно-зеленый цвет глубин несуществующего моря, а темно-зеленый в желто-голубой промчавшейся мимо стаи попугаев. «А круги и спирали ты видишь?» – спросил кто-то. Я посмотрел блуждающим взглядом вокруг и, естественно, не прореагировал на вопрос – я ведь находился далеко, был под воздействием наркотиков.
В очередной вторник я написал утром заявление об отпуске и отдал его секретарше начальника отдела кадров. Я просил ровно три недели, необходимые мне для замещения редактора на период его отпуска. За неделю до этого я дал Хердегену утвердительный ответ, и он этому очень обрадовался. Он предложил мне единовременную выплату гонорара сразу за все три недели, и я с этим согласился. После этого я почувствовал себя уверенно и беззаботно. Мне хотелось помчаться домой или отправиться на берег реки, но надо было идти назад, на фирму. По дороге мне попалась счастливая женщина – она ехала на велосипеде и ела одну шоколадную конфету за другой. Проезжая мимо меня, она и мне протянула конфету и при этом весело засмеялась. Я тут же пошел и купил себе коробку конфет и всю ее съел по дороге на фирму. Прокурист сказал, что он собирается, после того как я вернусь из отпуска, «засунуть» меня в транспортный отдел и взвалить на меня заботы по обслуживанию водителей грузовиков. Я стоически выдержал это сообщение, поскольку только что временно вступил в должность редактора газеты на период его отпуска. Двойная игра в сотрудника фирмы и одновременно газеты «Тагесанцайгер» доставляла мне все больше удовольствия, хотя я должен был признать, что это стоило мне больших физических усилий. Спокойствие мне вновь вернуло осознание того, что рано или поздно я напишу про прокуриста. Я стал отмечать про себя, как он говорит, как двигается и как одевается. Он носил черные роговые очки, модные в пятидесятых и шестидесятых годах. Но это не мешало ему надевать вязаную безрукавку с зелеными и синими полосами поперек груди. Он не замечал, что уморительная допотопная безрукавка не сочетается с очками в черной роговой оправе. Кроме того, все видели, что он еще носит выше локтя широкие резинки, поддерживающие слишком длинные рукава рубашки, не давая им сползать. Очки в роговой оправе, вязаная безрукавка и подтяжки на рукавах! Одно только сочетание таких слов делало человека посмешищем! Через десять дней я получил возможность собрать дополнительные наблюдения за прокуристом. Ровно на 7.00 была назначена в этот день коллективная вылазка. Всех сотрудников должны были вывезти на пяти автобусах за город, в расположенную в ста пятидесяти километрах деревню виноделов. На прокуристе был летний костюм песочного цвета, в котором он пусть и не очень элегантно, зато неустанно кружился на танцевальной площадке, без конца приглашая жен складских рабочих на танец, что вызывало всеобщее восхищение. Рабочие, обращаясь к прокуристу и управляющему делами, величали их не иначе как «ваше превосходительство». Управляющий делами тоже церемонно склонялся перед женами складских рабочих, приглашая их к танцу, а рабочие объясняли потом своим женам, что им довелось танцевать с «именитостью», и нельзя было понять, то ли это сказано в насмешку, то ли с уважением. Я впервые увидел складских рабочих и сотрудников вместе, в одном помещении. И хотя не было никаких распоряжений, кто где должен сидеть, складские рабочие сели по левую сторону зала, а сотрудники по правую. По работе я был связан с обеими группами и потому поначалу не знал, где мне полагается сидеть. Среди учеников быстро образовались новые пары. Мальчики и девочки были заняты исключительно своим окружением и разбивкой на пары. Господин Ридингер, тот самый эпилептик, поднял бокал и дружески кивнул мне. В принципе меня больше тянуло к складским рабочим, но то, как они себя вели, все-таки отталкивало меня. Мне не импонировало, что сейчас, в этой обстановке, они по-прежнему пили пиво из бутылок. Каждый рабочий мог взять себе пивной бокал, но они находили это абсолютно излишним, а может, стеснялись других, если будут пить пиво из бокалов. Вместо этого они составляли пустые бутылки вдоль стола посредине и сидели, разделенные этой стеной из коричневого стекла. Их даже веселило, что приходится разговаривать, вытягивая головы поверх горлышек бутылок. Бутылки давно стали признаком их принадлежности к единому сообществу, чего рабочие даже сами не замечали. Каждый раз, когда кто-то из них пил из горлышка, бутылка в его руке говорила: мы оба, ты и я, побаиваемся лабиринтов утонченности, давай лучше будем действовать по-простому, так нам сподручнее. Это бесконечное подчеркивание предпочтительно простых манер действовало на меня отрицательно. Я почти уже сел за один стол со складскими рабочими (некоторые из них даже махали мне и звали к себе), но в последний момент меня кое-что отпугнуло. Водитель автопогрузчика с вильчатым захватом – его звали Ханнеман, и рядом с ним я уже было совсем собрался сесть – только что запихнул в рот целую сосиску. Он жевал и одновременно выкрикивал мне в лицо какие-то слова, понять их было невозможно. Обрывки путаных слов, куски сосиски и красный язык заставили меня обогнуть стол, к которому я приблизился уже вплотную, и перейти на сторону служащих.
Я увидел фрау Кифер, сидевшую за одним столом с коллегами из экспортного отдела, хотя и несколько обособленно от них. На фрау Кифер было легкое летнее платье с глубоким вырезом и широкой юбкой, белые босоножки, в руках гладкая сумка чемоданчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
В очередной вторник я написал утром заявление об отпуске и отдал его секретарше начальника отдела кадров. Я просил ровно три недели, необходимые мне для замещения редактора на период его отпуска. За неделю до этого я дал Хердегену утвердительный ответ, и он этому очень обрадовался. Он предложил мне единовременную выплату гонорара сразу за все три недели, и я с этим согласился. После этого я почувствовал себя уверенно и беззаботно. Мне хотелось помчаться домой или отправиться на берег реки, но надо было идти назад, на фирму. По дороге мне попалась счастливая женщина – она ехала на велосипеде и ела одну шоколадную конфету за другой. Проезжая мимо меня, она и мне протянула конфету и при этом весело засмеялась. Я тут же пошел и купил себе коробку конфет и всю ее съел по дороге на фирму. Прокурист сказал, что он собирается, после того как я вернусь из отпуска, «засунуть» меня в транспортный отдел и взвалить на меня заботы по обслуживанию водителей грузовиков. Я стоически выдержал это сообщение, поскольку только что временно вступил в должность редактора газеты на период его отпуска. Двойная игра в сотрудника фирмы и одновременно газеты «Тагесанцайгер» доставляла мне все больше удовольствия, хотя я должен был признать, что это стоило мне больших физических усилий. Спокойствие мне вновь вернуло осознание того, что рано или поздно я напишу про прокуриста. Я стал отмечать про себя, как он говорит, как двигается и как одевается. Он носил черные роговые очки, модные в пятидесятых и шестидесятых годах. Но это не мешало ему надевать вязаную безрукавку с зелеными и синими полосами поперек груди. Он не замечал, что уморительная допотопная безрукавка не сочетается с очками в черной роговой оправе. Кроме того, все видели, что он еще носит выше локтя широкие резинки, поддерживающие слишком длинные рукава рубашки, не давая им сползать. Очки в роговой оправе, вязаная безрукавка и подтяжки на рукавах! Одно только сочетание таких слов делало человека посмешищем! Через десять дней я получил возможность собрать дополнительные наблюдения за прокуристом. Ровно на 7.00 была назначена в этот день коллективная вылазка. Всех сотрудников должны были вывезти на пяти автобусах за город, в расположенную в ста пятидесяти километрах деревню виноделов. На прокуристе был летний костюм песочного цвета, в котором он пусть и не очень элегантно, зато неустанно кружился на танцевальной площадке, без конца приглашая жен складских рабочих на танец, что вызывало всеобщее восхищение. Рабочие, обращаясь к прокуристу и управляющему делами, величали их не иначе как «ваше превосходительство». Управляющий делами тоже церемонно склонялся перед женами складских рабочих, приглашая их к танцу, а рабочие объясняли потом своим женам, что им довелось танцевать с «именитостью», и нельзя было понять, то ли это сказано в насмешку, то ли с уважением. Я впервые увидел складских рабочих и сотрудников вместе, в одном помещении. И хотя не было никаких распоряжений, кто где должен сидеть, складские рабочие сели по левую сторону зала, а сотрудники по правую. По работе я был связан с обеими группами и потому поначалу не знал, где мне полагается сидеть. Среди учеников быстро образовались новые пары. Мальчики и девочки были заняты исключительно своим окружением и разбивкой на пары. Господин Ридингер, тот самый эпилептик, поднял бокал и дружески кивнул мне. В принципе меня больше тянуло к складским рабочим, но то, как они себя вели, все-таки отталкивало меня. Мне не импонировало, что сейчас, в этой обстановке, они по-прежнему пили пиво из бутылок. Каждый рабочий мог взять себе пивной бокал, но они находили это абсолютно излишним, а может, стеснялись других, если будут пить пиво из бокалов. Вместо этого они составляли пустые бутылки вдоль стола посредине и сидели, разделенные этой стеной из коричневого стекла. Их даже веселило, что приходится разговаривать, вытягивая головы поверх горлышек бутылок. Бутылки давно стали признаком их принадлежности к единому сообществу, чего рабочие даже сами не замечали. Каждый раз, когда кто-то из них пил из горлышка, бутылка в его руке говорила: мы оба, ты и я, побаиваемся лабиринтов утонченности, давай лучше будем действовать по-простому, так нам сподручнее. Это бесконечное подчеркивание предпочтительно простых манер действовало на меня отрицательно. Я почти уже сел за один стол со складскими рабочими (некоторые из них даже махали мне и звали к себе), но в последний момент меня кое-что отпугнуло. Водитель автопогрузчика с вильчатым захватом – его звали Ханнеман, и рядом с ним я уже было совсем собрался сесть – только что запихнул в рот целую сосиску. Он жевал и одновременно выкрикивал мне в лицо какие-то слова, понять их было невозможно. Обрывки путаных слов, куски сосиски и красный язык заставили меня обогнуть стол, к которому я приблизился уже вплотную, и перейти на сторону служащих.
Я увидел фрау Кифер, сидевшую за одним столом с коллегами из экспортного отдела, хотя и несколько обособленно от них. На фрау Кифер было легкое летнее платье с глубоким вырезом и широкой юбкой, белые босоножки, в руках гладкая сумка чемоданчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39