Земля летела из-под колес, они продолжали подъем.
– А если вы больше ничего не напишете, кроме этой песни, можете вы больше не работать?
– Ты имеешь в виду, много ли денег я зарабатываю? На самом деле немного. Во-первых, мой издатель забирает… – Он вдруг замолчал, потому что Лайла повернулась и снова внимательно на него смотрела, и этот взгляд ему не нравился..
– Всегда мечтал о таком – заработать столько denaro, чтобы больше ничего не делать.
Лайла спросила:
– А чем бы ты хотел заняться, когда не будешь работать?
Эймос прищелкнул пальцами:
– Лайла, Лайла, послушай секундочку, знаешь, что я сделал? Я оставил все деньги в отеле, представляешь, как глупо!
– О чем ты говоришь?
– Наши деньги. Я говорю, что оставил все наши деньги в номере, как тебе это нравится?
– Эймос, они у тебя в бумажнике.
– Верно. И я забыл бумажник…
– Эймос, я вижу, как оттопыривается карман. – Она дотронулась до кармана. Он схватил ее руку.
– Другой бумажник, Лайла. Тот, в котором я держу все деньги… А этот…
– У тебя только один…
– У нас нет денег, Лайла. С собой. Запомни это. Ни лиры, ни су. Поэтому, если что-то с нами случится, мы не сможем заплатить…
– О боже мой! – Она отсела подальше от Эймоса, вырвав руку.
И вдруг прошептала: – Ты безнадежен, Эймос. Все бесполезно.
– Если бы я закончил работать? – Нино указал вперед, – я бы вернулся домой.
Эймос взглянул вперед и вдруг увидел прямо перед собой вздымавшуюся скалу, огромный скалистый холм, на нем виднелись разрушения – следы безжалостного времени, а на самом верху приткнулась странная деревушка, все дома высечены в камне, такого же цвета, как весь холм, виднелись лишь узкие маленькие окна, невозможно было заметить, где один дом кончается и начинается другой. Захватило дух, по-своему зрелище было настолько величественным, что не уступало впечатлению от собора Святого Павла.
– Здесь твой дом? – спросила Лайла, – там наверху?
Нино кивнул:
– Был до войны. Это и есть мой сюрприз. Для вас, мистер Композитор. За вашу песню. Как вы думаете, это потрясающе?
– О, да, без сомнения, – потрепав по плечу гиганта, он хотел остановить машину. Но они продолжали карабкаться к каменным домам, и Эймос подумал, что она, как всегда, права, Лайла. Он был безнадежен. Безнадежен и ненормален, и все, к чему он прикасается, превращается в дерьмо.
– Отсюда придется идти. Добираться пешком, – сказал Нино, когда они достигли края деревни. – Не спешите. Смотрите как следует. Видите? Здесь есть радио. Я им сообщил, что вы приедете – они знают вашу песню. Но я им не велел беспокоить вас. – Он пошел впереди, за ним следовал Эймос, молчаливая Лайла замыкала шествие.
– Сколько лет этому селению? – спросил Эймос.
– Пятьсот? Шестьсот? – Нино пожал плечами. – Очень древнее. – Потом слегка поклонился, – Scusi, – и ушел куда-то.
– Послушай, прости меня… – начал Эймос, когда Нино отошел.
– Я знаю. Ты просто ничего не можешь с собой поделать.
– Не надо только делать из меня ненормального, Лайла. У меня действительно возникла бредовая идея, признаю, но я не хотел зла, поверь.
– Ладно.
Они подошли к грудам камней под старой древней аркой. Из многочисленных узких щелей окон каменных домов и приоткрытых дверей на них смотрели женщины в черном. Из-за углов за приезжими следили черноглазые ребятишки, убегая при их приближении. Лайла и Эймос молча шли и вдруг неожиданно для себя оказались на краю деревни. Низкое ограждение, а дальше пропасть. Скала обрывалась отвесно. Огромная, поднимающаяся прямо со дна долины. Воздух был холодный, и здесь непрерывно дул сильный ветер, прямо в лицо. Открывался величественный вид, из тех, что запоминаются на всю жизнь, и Эймос, потрясенный, не глядя, ощупью нашел руку жены, думая, что она сейчас вырвет руку, но она не отстранилась, даже когда он привлек ее к себе. Только целуя ее, не сразу, он осознал, насколько было бы лучше, если бы она вырвалась, потому что она была холодна и напряжена, а когда он отпустил ее, начала говорить:
– О, Эймос, как все ужасно, то, что происходит. Ты больше не любишь меня, и что я могу сделать? Я знала, что ты сумасшедший, когда выходила за тебя, но ты был так очарователен, и мне нравилось это, и твоя непредсказуемость, все это привлекало, но теперь я больше не могу. Я устала все время бороться, спорить, ругаться, устала от твоих дурацких выходок. От того, что всегда выгляжу злой. Вот я просила тебя сегодня не начинать, не портить день. Этот милый великан со своим ужасным шрамом на добром лице хотел показать нам чудо и радовался как ребенок. И ты все испортил. Мне только двадцать семь, а я уже подхожу к климаксу. Ты меня довел до менопаузы. Я вся иссохла. – Она тихо отошла от него и пошла обратно к машине.
Он долго смотрел вниз на долину, потом повернулся к высеченным в скале домам, думая: «Если вы выжили, мы тоже преодолеем все. Вы можете вечно стоять лицом к ветру. И мы сможем. Я и Лайла. Лайла и я. Но, боже мой, я должен немедленно что-то предпринять для этого».
* * *
Уже кончалась сиеста, когда они вернулись в «Хасслер». Прилегли отдохнуть и проспали дольше, чем предполагали, а когда начали торопливо одеваться, чтобы пойти по магазинам, был уже седьмой час. Все магазины оставались открытыми до восьми из-за длительного дневного перерыва – с часу до четырех. Эймос был готов первым и торопливо спустился в главный холл, чтобы найти какого-нибудь портье или консьержа, как у них называются такие типы в Италии, нашел, задал ключевой вопрос, получил на него ответ и вернулся к Лайле в приподнятом настроении.
– Что с тобой? – Она накладывала последний слой помады, сосредоточенно глядя в зеркало.
– Я всегда радуюсь, если мне не приходится ждать тебя больше полутора часов, – ответил он.
– Нечестный выпад. Я уже не так копаюсь, как раньше. Переодеваюсь к вечеру значительно быстрее, разве ты не заметил?
Он открыл дверь, пропуская ее:
– А ты никогда не задумывалась, что было бы, если бы ты замедляла процесс? Пока бы ты готовилась встретить новый день, я бы уже ужинал после театра.
Они съехали вниз на лифте, и консьерж, увидев Эймоса, кивнул, а Эймос, пока Лайла отвернулась, показал большим и указательным пальцем круг и подмигнул. Выйдя из отеля, они остановились ненадолго у входа. Прохлада еще не наступила, но жара спадала. Эймос взял жену за руку, и они начали спускаться по ступеням Испанской лестницы к Виа-Кондотти. Он отпустил руку только на последней ступени.
– Может быть, посмотрим сувениры, что-нибудь особенное. У нас есть заказы от друзей? – спросила Лайла.
– Донни Клайн просил привезти ему Клаудию Кардинале, но, думаю, мы поищем ее как-нибудь потом, на другой улице.
Эймос нетерпеливо сделал несколько шагов вперед.
– Тогда нечего спешить, давай посмотрим на витрины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30