По воле богов Геракл должен был во всем ей покоряться. Правда, это было сообразно с его честной, доброй натурой. Была в нем покладистость человека сверх меры сильного, который по отношению к слабым проявляет детскую слабость. Омфала заставляла его раздеваться, и он вырастал перед ней, огромный, смуглый, нагой, подобный гигантскому изваянию, вырезанному из твердой скалы. Собственными руками облекала его мужское тело в ласковый, мягкий хитон, затем в пеплос узорчатый, расшитый звездами и цветами. Повязывала на него пурпурный поясок. На предплечья надевала браслеты, на голову – диадему, на ноги – туфли.
Надушенный, напудренный, с напомаженными кармином губами возлежал Геракл на ложе для бесед у бока Омфалы, облаченной в его излюбленную львиную шкуру. Царица одной рукой обнимала шею сына Зевса, а другую возлагала на его палицу и отдавала приказы нести блюда для трапезы. Прислуга с трудом удерживала смех. Неприятно было Гераклу знать, что из глубины пещеры глядит на него и ехидно усмехается смазливая Малида, горничная, в объятиях которой два дня тому назад искал он забвения своего позора.
Пир затянулся допоздна, после чего все отошли ко сну: прислуга на мягкой траве, под звездами теплой летней ночи, царица со своим возлюбленным в пещере, каждый отдельно, в той же одежде, в какой пировали.
После полуночи, когда все заснули, вышел Пан из своего укрытия. Он умел передвигаться бесшумно, а поскольку запах у него был козлиный, он не беспокоил животных. Вошел в пещеру, с минуту блуждал в темноте с вытянутыми вперед руками. Нащупал ложе и львиную шкуру на нем. Это Геракл. Потихоньку обогнул героя и зашел с другой стороны. На этот раз он не ошибся: вот она, его мечта, прекрасная царица Лидии. Что за мягкие, благовонные на ней облачения! И сон ее под стать – тихий, ласковый, благоуханный. Понемногу, осторожно, смело. Только бы не разбудить. Сама проснется, когда заглушит крик на ее устах своим поцелуем. Откуда только такое жесткое тело у столь прекрасной женщины? Откуда…
Мысли прервались. Мощный удар в живот откинул его, как сухое полено, в глубь пещеры. Падая, врезался головой в стену и на мгновение потерял сознание. Когда очнулся, пещера была полна людей с факелами. Все хохотали, созерцая ту часть его несчастного несуразного тела, которая триумфально провозглашала его неудовлетворенную готовность к любви. Смеялся Геракл, смеялась лидийская царица, смеялись придворные, аж в руках у них тряслись факелы, капая смолистыми слезами.
После этого приключения Пан стал злым и капризным. Не переносил общества людей, сатиров лупил по щетинистым лбам, бессмысленно подшучивал над вакханками. При виде спокойно пасущихся стад насылал на них нежданную панику, они бежали, ослепленные страхом, падали в пропасть или пропадали в морской пучине. В конце концов Пан вернулся в Аркадию.
Там через несколько веков разыскали его буколические поэты и приняли в свое общество. С тех пор он покровительствовал их гармоническим песнопениям, выслушивал любовные жалобы молодых пастушков и становился все более похожим на человека. Поддавался всему, что учиняли над ним артисты.
Скульпторы и художники видоизменяли его фигуру, следуя своим капризам. Иногда оставляли ему рога, шерсть и копытца, но лицу придавали выражение странной задумчивости. А то смягчали его животные черты, пририсовывали ему только маленькие рожки, небольшой хвостик и слегка растрепанную бороду. Были и такие, которые изображали его как ребенка с невинными глазами на смазливом круглом личике. Если б жила тогда мама Пенелопа, такое изображение сына наполнило бы радостью ее благородное сердце. Но ее уже не было в живых, и не могла она увидеть, как полный фантазии резец некоторых скульпторов ваял формы еще более причудливые: мягкие, деликатные члены Пана в образе женщины. Это случилось уже в те времена, когда Пан не показывался прилюдно и когда люди стали забывать настоящий образ своих богов.
Историки рассказывают, что Пан, сын земной женщины, скончался при императоре Тиберии. Но среди деревенских садов и виноградников долго стояли его изображения, диковинный вид которых напоминал северным варварам навещающее их во сне обличье дьявола.
ПОБЕДНОЕ ШЕСТВИЕ ДИОНИСА
Процессия Диониса еще спала. На обширной лесной поляне лежали вакханки и менады рядом с косматыми сатирами. Сон поразбросал их тела, утомленные ночной оргией, по кустам, под деревья, среди трухлявых пней на отсыревшие прошлогодние листья и на хрупкие сухие веточки, которые треском сопровождали каждое шевеление спящих. Остатки разодранной одежды на нимфах ненадежно защищали от утренней прохлады; озябшие женщины бессознательно льнули к сатирам, заросшим густой шерстью, и, не пробуждаясь, возобновляли объятия минувшей ночи. Рядом кольцами извивались спящие змеи, которыми они повязывались вместо пояса. Поломанные тирсы (жезлы Диониса и его спутников, увитые плющом. – Примеч. пер) запутались в переплетениях плюща и увядших цветов. Лужи разлитого вина перемешались с кровью заживо разодранных животных; вакханки поедали вчера эти сырые куски мяса и еще сейчас вокруг бледных уст ржавели пятна крови. Сон их был тяжел. Один из сатиров лежал лицом вверх. Глаза его были открыты. Эти черные глаза, полные таинственных огоньков, казалось, были устремлены в какую-то темную бездну. Рот его был раскрыт, губы спеклись от страшной жажды. Все его существо словно дрожало в предчувствии чего-то ужасного, что должно было случиться. Над поляной поднимался одуряющий запах женских тел и козлиный дух сатиров.
В центре поляны стоял пурпурный шатер богов. Вокруг него спали тигры, тихие, спокойные, недвижные, похожие на больших полосатых котов. Несколько в отдалении храпел старый сатир, покрытый шкурой медведя. Над своим хозяином склонил голову осел, который во сне выглядел глубоко задумавшимся. К деревьям, окружающим поляну, стоя прислонились слоны, привезенные из Индии, и издавали во сне тихое, стонущее урчание. Сон их был весьма чуток, и, когда одна из вакханок испуганно вскрикнула в тяжелом сне, сразу открыли свои маленькие проницательные глаза. Светлело. Первые лучи солнца высасывали из травы капли росы. Две менады (они же вакханки, они же бассириды, спутницы Диониса. – Примеч. пер.), спавшие вместе, тесно прижавшись друг к другу, очнулись словно бы в ошеломлении и взглянули друг на друга мутными глазами, обведенными синими кругами. Затем обе хрипло рассмеялись и, взявшись за руки, встали, чтобы идти доить львицу, ибо Дионис привык выпивать на завтрак чашу львиного молока.
Самая молодая из вакханок, Наис, не спала. Вчера она впервые вошла в свиту бога. Родом она была из этого же леса, где из-под черного камня выбивался родник, доверенный ее заботам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Надушенный, напудренный, с напомаженными кармином губами возлежал Геракл на ложе для бесед у бока Омфалы, облаченной в его излюбленную львиную шкуру. Царица одной рукой обнимала шею сына Зевса, а другую возлагала на его палицу и отдавала приказы нести блюда для трапезы. Прислуга с трудом удерживала смех. Неприятно было Гераклу знать, что из глубины пещеры глядит на него и ехидно усмехается смазливая Малида, горничная, в объятиях которой два дня тому назад искал он забвения своего позора.
Пир затянулся допоздна, после чего все отошли ко сну: прислуга на мягкой траве, под звездами теплой летней ночи, царица со своим возлюбленным в пещере, каждый отдельно, в той же одежде, в какой пировали.
После полуночи, когда все заснули, вышел Пан из своего укрытия. Он умел передвигаться бесшумно, а поскольку запах у него был козлиный, он не беспокоил животных. Вошел в пещеру, с минуту блуждал в темноте с вытянутыми вперед руками. Нащупал ложе и львиную шкуру на нем. Это Геракл. Потихоньку обогнул героя и зашел с другой стороны. На этот раз он не ошибся: вот она, его мечта, прекрасная царица Лидии. Что за мягкие, благовонные на ней облачения! И сон ее под стать – тихий, ласковый, благоуханный. Понемногу, осторожно, смело. Только бы не разбудить. Сама проснется, когда заглушит крик на ее устах своим поцелуем. Откуда только такое жесткое тело у столь прекрасной женщины? Откуда…
Мысли прервались. Мощный удар в живот откинул его, как сухое полено, в глубь пещеры. Падая, врезался головой в стену и на мгновение потерял сознание. Когда очнулся, пещера была полна людей с факелами. Все хохотали, созерцая ту часть его несчастного несуразного тела, которая триумфально провозглашала его неудовлетворенную готовность к любви. Смеялся Геракл, смеялась лидийская царица, смеялись придворные, аж в руках у них тряслись факелы, капая смолистыми слезами.
После этого приключения Пан стал злым и капризным. Не переносил общества людей, сатиров лупил по щетинистым лбам, бессмысленно подшучивал над вакханками. При виде спокойно пасущихся стад насылал на них нежданную панику, они бежали, ослепленные страхом, падали в пропасть или пропадали в морской пучине. В конце концов Пан вернулся в Аркадию.
Там через несколько веков разыскали его буколические поэты и приняли в свое общество. С тех пор он покровительствовал их гармоническим песнопениям, выслушивал любовные жалобы молодых пастушков и становился все более похожим на человека. Поддавался всему, что учиняли над ним артисты.
Скульпторы и художники видоизменяли его фигуру, следуя своим капризам. Иногда оставляли ему рога, шерсть и копытца, но лицу придавали выражение странной задумчивости. А то смягчали его животные черты, пририсовывали ему только маленькие рожки, небольшой хвостик и слегка растрепанную бороду. Были и такие, которые изображали его как ребенка с невинными глазами на смазливом круглом личике. Если б жила тогда мама Пенелопа, такое изображение сына наполнило бы радостью ее благородное сердце. Но ее уже не было в живых, и не могла она увидеть, как полный фантазии резец некоторых скульпторов ваял формы еще более причудливые: мягкие, деликатные члены Пана в образе женщины. Это случилось уже в те времена, когда Пан не показывался прилюдно и когда люди стали забывать настоящий образ своих богов.
Историки рассказывают, что Пан, сын земной женщины, скончался при императоре Тиберии. Но среди деревенских садов и виноградников долго стояли его изображения, диковинный вид которых напоминал северным варварам навещающее их во сне обличье дьявола.
ПОБЕДНОЕ ШЕСТВИЕ ДИОНИСА
Процессия Диониса еще спала. На обширной лесной поляне лежали вакханки и менады рядом с косматыми сатирами. Сон поразбросал их тела, утомленные ночной оргией, по кустам, под деревья, среди трухлявых пней на отсыревшие прошлогодние листья и на хрупкие сухие веточки, которые треском сопровождали каждое шевеление спящих. Остатки разодранной одежды на нимфах ненадежно защищали от утренней прохлады; озябшие женщины бессознательно льнули к сатирам, заросшим густой шерстью, и, не пробуждаясь, возобновляли объятия минувшей ночи. Рядом кольцами извивались спящие змеи, которыми они повязывались вместо пояса. Поломанные тирсы (жезлы Диониса и его спутников, увитые плющом. – Примеч. пер) запутались в переплетениях плюща и увядших цветов. Лужи разлитого вина перемешались с кровью заживо разодранных животных; вакханки поедали вчера эти сырые куски мяса и еще сейчас вокруг бледных уст ржавели пятна крови. Сон их был тяжел. Один из сатиров лежал лицом вверх. Глаза его были открыты. Эти черные глаза, полные таинственных огоньков, казалось, были устремлены в какую-то темную бездну. Рот его был раскрыт, губы спеклись от страшной жажды. Все его существо словно дрожало в предчувствии чего-то ужасного, что должно было случиться. Над поляной поднимался одуряющий запах женских тел и козлиный дух сатиров.
В центре поляны стоял пурпурный шатер богов. Вокруг него спали тигры, тихие, спокойные, недвижные, похожие на больших полосатых котов. Несколько в отдалении храпел старый сатир, покрытый шкурой медведя. Над своим хозяином склонил голову осел, который во сне выглядел глубоко задумавшимся. К деревьям, окружающим поляну, стоя прислонились слоны, привезенные из Индии, и издавали во сне тихое, стонущее урчание. Сон их был весьма чуток, и, когда одна из вакханок испуганно вскрикнула в тяжелом сне, сразу открыли свои маленькие проницательные глаза. Светлело. Первые лучи солнца высасывали из травы капли росы. Две менады (они же вакханки, они же бассириды, спутницы Диониса. – Примеч. пер.), спавшие вместе, тесно прижавшись друг к другу, очнулись словно бы в ошеломлении и взглянули друг на друга мутными глазами, обведенными синими кругами. Затем обе хрипло рассмеялись и, взявшись за руки, встали, чтобы идти доить львицу, ибо Дионис привык выпивать на завтрак чашу львиного молока.
Самая молодая из вакханок, Наис, не спала. Вчера она впервые вошла в свиту бога. Родом она была из этого же леса, где из-под черного камня выбивался родник, доверенный ее заботам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22