Придет же время, когда кого-нибудь из них она выберет себе в мужья. Если до этого Одиссей не вернется. Очевидно…
Даже Гомер не мог скрыть, что кое-кому из женихов Пенелопа отдавала предпочтение: охотно прислушивалась к речам Амфинома и Антиноя. Гомер поведал об этом весьма осторожно, но, вероятно, не стоит ему доверять. И тут понемногу Пенелопу начинают покидать возвышенные эпитеты, в которые ее облек Гомер, – один за другим, так что скоро остается она перед нами нагой, не прикрытой и, более того, отмеченной неожиданным прозвищем – бассара, очень непристойным и поэтому весьма трудно переводимым (буквально: длинное одеяние вакханок. – Примеч. пер.). В чем же ее обвиняют? Итак, Амфином, Ангиной… О, нет, значительно больше! Все! Как так «все»? Да, все претенденты, один за другим, каждый по отдельности и все вместе. Все до одного, сколько их было, – сто восемнадцать. Сто восемнадцать!
Трудно поверить, но это почти правда. Почти такая же правда, как то, что Пенелопа оставалась до конца чистой и верной. Только правда, опирающаяся не на великое имя Гомера, а на какие-то незначительные имена забытых поэтов и въедливых историков. Кто знает, может, и они были правы, лишенные полета творческого воображения, раболепно послушные мифам.
Современные ученые не могли обойти молчанием столь скандальную версию. И выдумали хитроумное и весьма замысловатое объяснение. Так вот, по-гречески Пенелопа означает «утка». Это не обычная утка, а символ, означающий богиню земли и луны. Сто восемнадцать ее женихов и их слуг, помноженные на три, дают количество дней в лунном году. Одиссей же – не что иное, как бог солнца, который своим знаменитым выстрелом из лука, когда стрела прошла через двенадцать колец, побеждает женихов, то есть за двенадцать месяцев поглощает полностью все дни года и освобождает богиню земли, с которой потом соединяется в супружеском союзе.
Моему разуму трудно это воспринимать, и мне кажется, что такого замысловатого объяснения не поняли бы также те почтенные варвары, которые в молодой еще Греции сочиняли мифы. Не убеждает меня также другая попытка оправдать Пенелопу: тут, дескать, имеет место подмена имен, то есть одна Пенелопа была верной супругой, а другая… Нет, я не берусь защищать честь Пенелопы – не был на Итаке, не был влюблен в дочь Икария, поэтому смело могу сказать, что было потом. Потом родился сын Пенелопы и всех женихов, ибо греческая сказка не признает границ правдоподобия.
Забавно выглядел этот сын, плод позора, истинное посмешище и божье наказание. Вы знаете его имя – это Пан.
О, сколь сумасбродны пути греческой легенды! Едва обнаружили зерно истины – показалось нам, что честнейшим образом мы опровергли историческую ложь, как опять приходит сомнение. Из отдельных фрагментов, полуслов, найденных у других писателей, из поэтических намеков и поясняющих эпитетов накапливается в моих руках материал иной легенды. В роскошном лабиринте греческой мифологии открывается передо мной новая, неизвестная тропинка, которая на сей раз ведет не во дворец, а на поля, луга, в лес, в горную пещеру. И опять перед нами предстает это загадочное существо по имени Пенелопа, на этот раз не в образе зрелой женщины, а в коротком платьице, только начинающая расцветать девушка.
Это было в те времена, когда Пенелопа обитала в доме своего отца Икария. Ежедневно выгоняла она на лакедемонские луга многочисленное стадо коз и овец. Была она льноволосая и голубоглазая, как горсть колосьев, сжатая серпом вместе с васильками. Босая, с распущенными волосами, загоняла свое любимое стадо. Соседние пастухи были друзьями ее невинных забав, и петь она научилась у птиц и утреннего ветра, шумящего в тростниках. И когда-то, в один день, душный и грозовой, в каком-то гроте в предгорьях налетел на нее нежданно великолепный козел, разодрал одежды, обнажив скрытые девичьи тайны, и взял ее, полуживую, неизвестно, от ужаса или наслаждения. В этот единственный в жизни миг Пенелопа узнала, что напавшим был сам бог торговли, красноречия и обмана Гермес. Пан сохранил выразительное сходство со своим отцом, но из-за этой незадачливой метаморфозы имел рога на голове, кривой нос, клочковатую бороду, раздвоенные козлиные копыта, до половины тела был покрыт густой шерстью, а сзади свисал у него хвост. Хвалиться таким потомством не приходилось. Пенелопа, уезжая с Одиссеем, оставила козлоногого в Лаконии, а мудрый сын Лаэрта, не обнаружив в свадебную ночь того, что положено, не имел смелости спросить, поскольку каждый вопрос вызывал горькие слезы у его достойной супруги.
Пан тем временем вырос, а узнав обо всем, хотел обязательно поговорить с отцом. Это было делом нелегким, поскольку Гермес всегда был занят и никогда нельзя было знать, где он находится. Никто из богов не был так загружен, как Гермес. Уже на рассвете он подметал пиршественный зал на Олимпе, раскладывал подушки в зале советов, а закончив утренние хлопоты, ждал пробуждения Зевса. Едва услыхав мощный зевок сына Крона, представал для получения указаний и с этого момента весь день был в бегах и полетах, поскольку на ногах имел крылышки. Возвращался Гермес запыхавшийся, отчитывался о содеянном и тут же приступал к раскладыванию амброзии по золотым тарелкам, из которых едят счастливые боги. И еще ему надо было выделить время, чтобы давать уроки гимнастики молодежи и навевать вдохновение ораторам на собраниях. Да и ночью он не знал отдыха. В то время когда небо и земля погружались в сон, он сопровождал души умерших в подземный мир и выполнял обязанности рассыльного при адском суде. Не будь он бессмертным и вечно молодым богом, давно бы обессилел и скончался от переутомления. Нет, Гермес никогда не имел свободного времени. Даже на любовь, которая у него приобретала характер порывистого вожделения.
Посему трудолюбивый бог был немало удивлен, когда однажды ему преградил дорогу Пан, козлоногий божок пастухов, и назвал его отцом. Глядя на эту уродливую фигуру, Гермес возмутился: такое чудище может быть разве что плодом звериной любви, коза его родила, а отцом был козел. Пан знал, что не отличается красотой, но и его укололо, что от него отрекается собственный отец. Тогда он сказал:
– Чем более глумишься над своим сыном, тем менее заслуживаешь уважения к себе самому, создателю подобного совершенства. Не моя вина, что я такой получился.
И напомнил ему о Пенелопе, пещере и о том козле. Гермес не имел возможности возразить. Осмотрелся кругом, не видит ли их кто, и сказал:
– Знаешь, мой сын, что я тебе скажу? Подойди и обними меня. Но прошу, не называй меня отцом, а то нас кто-то может услышать.
И улетел.
Пан погрустнел. Остался он теперь один на свете. Мать покинула его навсегда, отец от него отрекся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Даже Гомер не мог скрыть, что кое-кому из женихов Пенелопа отдавала предпочтение: охотно прислушивалась к речам Амфинома и Антиноя. Гомер поведал об этом весьма осторожно, но, вероятно, не стоит ему доверять. И тут понемногу Пенелопу начинают покидать возвышенные эпитеты, в которые ее облек Гомер, – один за другим, так что скоро остается она перед нами нагой, не прикрытой и, более того, отмеченной неожиданным прозвищем – бассара, очень непристойным и поэтому весьма трудно переводимым (буквально: длинное одеяние вакханок. – Примеч. пер.). В чем же ее обвиняют? Итак, Амфином, Ангиной… О, нет, значительно больше! Все! Как так «все»? Да, все претенденты, один за другим, каждый по отдельности и все вместе. Все до одного, сколько их было, – сто восемнадцать. Сто восемнадцать!
Трудно поверить, но это почти правда. Почти такая же правда, как то, что Пенелопа оставалась до конца чистой и верной. Только правда, опирающаяся не на великое имя Гомера, а на какие-то незначительные имена забытых поэтов и въедливых историков. Кто знает, может, и они были правы, лишенные полета творческого воображения, раболепно послушные мифам.
Современные ученые не могли обойти молчанием столь скандальную версию. И выдумали хитроумное и весьма замысловатое объяснение. Так вот, по-гречески Пенелопа означает «утка». Это не обычная утка, а символ, означающий богиню земли и луны. Сто восемнадцать ее женихов и их слуг, помноженные на три, дают количество дней в лунном году. Одиссей же – не что иное, как бог солнца, который своим знаменитым выстрелом из лука, когда стрела прошла через двенадцать колец, побеждает женихов, то есть за двенадцать месяцев поглощает полностью все дни года и освобождает богиню земли, с которой потом соединяется в супружеском союзе.
Моему разуму трудно это воспринимать, и мне кажется, что такого замысловатого объяснения не поняли бы также те почтенные варвары, которые в молодой еще Греции сочиняли мифы. Не убеждает меня также другая попытка оправдать Пенелопу: тут, дескать, имеет место подмена имен, то есть одна Пенелопа была верной супругой, а другая… Нет, я не берусь защищать честь Пенелопы – не был на Итаке, не был влюблен в дочь Икария, поэтому смело могу сказать, что было потом. Потом родился сын Пенелопы и всех женихов, ибо греческая сказка не признает границ правдоподобия.
Забавно выглядел этот сын, плод позора, истинное посмешище и божье наказание. Вы знаете его имя – это Пан.
О, сколь сумасбродны пути греческой легенды! Едва обнаружили зерно истины – показалось нам, что честнейшим образом мы опровергли историческую ложь, как опять приходит сомнение. Из отдельных фрагментов, полуслов, найденных у других писателей, из поэтических намеков и поясняющих эпитетов накапливается в моих руках материал иной легенды. В роскошном лабиринте греческой мифологии открывается передо мной новая, неизвестная тропинка, которая на сей раз ведет не во дворец, а на поля, луга, в лес, в горную пещеру. И опять перед нами предстает это загадочное существо по имени Пенелопа, на этот раз не в образе зрелой женщины, а в коротком платьице, только начинающая расцветать девушка.
Это было в те времена, когда Пенелопа обитала в доме своего отца Икария. Ежедневно выгоняла она на лакедемонские луга многочисленное стадо коз и овец. Была она льноволосая и голубоглазая, как горсть колосьев, сжатая серпом вместе с васильками. Босая, с распущенными волосами, загоняла свое любимое стадо. Соседние пастухи были друзьями ее невинных забав, и петь она научилась у птиц и утреннего ветра, шумящего в тростниках. И когда-то, в один день, душный и грозовой, в каком-то гроте в предгорьях налетел на нее нежданно великолепный козел, разодрал одежды, обнажив скрытые девичьи тайны, и взял ее, полуживую, неизвестно, от ужаса или наслаждения. В этот единственный в жизни миг Пенелопа узнала, что напавшим был сам бог торговли, красноречия и обмана Гермес. Пан сохранил выразительное сходство со своим отцом, но из-за этой незадачливой метаморфозы имел рога на голове, кривой нос, клочковатую бороду, раздвоенные козлиные копыта, до половины тела был покрыт густой шерстью, а сзади свисал у него хвост. Хвалиться таким потомством не приходилось. Пенелопа, уезжая с Одиссеем, оставила козлоногого в Лаконии, а мудрый сын Лаэрта, не обнаружив в свадебную ночь того, что положено, не имел смелости спросить, поскольку каждый вопрос вызывал горькие слезы у его достойной супруги.
Пан тем временем вырос, а узнав обо всем, хотел обязательно поговорить с отцом. Это было делом нелегким, поскольку Гермес всегда был занят и никогда нельзя было знать, где он находится. Никто из богов не был так загружен, как Гермес. Уже на рассвете он подметал пиршественный зал на Олимпе, раскладывал подушки в зале советов, а закончив утренние хлопоты, ждал пробуждения Зевса. Едва услыхав мощный зевок сына Крона, представал для получения указаний и с этого момента весь день был в бегах и полетах, поскольку на ногах имел крылышки. Возвращался Гермес запыхавшийся, отчитывался о содеянном и тут же приступал к раскладыванию амброзии по золотым тарелкам, из которых едят счастливые боги. И еще ему надо было выделить время, чтобы давать уроки гимнастики молодежи и навевать вдохновение ораторам на собраниях. Да и ночью он не знал отдыха. В то время когда небо и земля погружались в сон, он сопровождал души умерших в подземный мир и выполнял обязанности рассыльного при адском суде. Не будь он бессмертным и вечно молодым богом, давно бы обессилел и скончался от переутомления. Нет, Гермес никогда не имел свободного времени. Даже на любовь, которая у него приобретала характер порывистого вожделения.
Посему трудолюбивый бог был немало удивлен, когда однажды ему преградил дорогу Пан, козлоногий божок пастухов, и назвал его отцом. Глядя на эту уродливую фигуру, Гермес возмутился: такое чудище может быть разве что плодом звериной любви, коза его родила, а отцом был козел. Пан знал, что не отличается красотой, но и его укололо, что от него отрекается собственный отец. Тогда он сказал:
– Чем более глумишься над своим сыном, тем менее заслуживаешь уважения к себе самому, создателю подобного совершенства. Не моя вина, что я такой получился.
И напомнил ему о Пенелопе, пещере и о том козле. Гермес не имел возможности возразить. Осмотрелся кругом, не видит ли их кто, и сказал:
– Знаешь, мой сын, что я тебе скажу? Подойди и обними меня. Но прошу, не называй меня отцом, а то нас кто-то может услышать.
И улетел.
Пан погрустнел. Остался он теперь один на свете. Мать покинула его навсегда, отец от него отрекся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22