— Сейчас самое время бежать!
Клементе уже думал об этом, но скрывал свою радость.
— Надо посоветоваться с товарищами...
— Ручаюсь, что они согласятся!
Коутиньо был прав. На следующий день они застали каучеро в хижине за игрой в кости на расстеленном платке. Каучеро пили пальмовое вино из выдолбленной тыквы.
— Муравьи! Какие еще там муравьи! Наплевать нам на муравьев! Бежим! Бежим! Такой румберо, как дон Клементе, способен вывести нас из преисподней!
И вот они идут сквозь сельву, окрыленные мечтой о свободе, полные радужных планов; идут, заискивая перед румберо, обещая ему дружбу и вечную признательность. Лауро Коутиньо срезал пальмовую ветвь и несет ее точно знамя. Соуза Машадо не расстается со своим комом каучука, весящим больше восемнадцати кило: он купит за него две ночи женских ласк, и женщина должна быть белой и светловолосой, пахнуть бренди и розами; итальянец Педжи говорит, что наймется в городе поваром в отеле, где вдоволь будет объедков и чаевых; Коутиньо-старший хочет жениться на богатой девушке; индеец Венансио думает заняться постройкой лодок; Педро Фахардо собирается купить дом для слепой матери; а дон Клементе Сильва живет мечтой найти могилу сына. Это шествие обреченных, путь которых лежит через нищету к смерти!
В каком же направлении они идут? К реке Кури-Курьяри. Оттуда они спустятся к Рио-Негро семьюдесятью лигами выше Померанцевой виллы, выйдут к Умаритубе и попросят там убежища. На случай если их арестуют, у них имеется неоспоримое доказательство: они бежали от муравьев. Пусть спросят надсмотрщика!
Мытарства начались на четвертый день похода: провиант кончился, а топям все не было конца. Каучеро остановились отдохнуть и, разорвав блузы, обернули тряпьем искусанные пиявками икры. Усталость заставила Соуза Машадо расщедриться: он разрезал свой ком каучука на куски и поделил его между товарищами. Фахардо отказался от своей доли — у него не было сил нести ее. Соуза подобрал этот кусок. Это был каучук — черное золото, его не следовало бросать.
Кто-то неосторожно спросил:
— Куда мы идем?
Товарищи хмуро ответили в один голос:
— Мы идем вперед!
А тем временем румберо потерял направление. Он шел вслепую, не останавливаясь, не говоря ни слова, чтобы не заразить страхом своих спутников. Три раза за час пути он выходил на одно и то же болото, но товарищи не замечали этого. Напрягая память, всем своим существом Сильва старался вспомнить географическую карту — сколько раз изучал он ее в Померанцевой вилле! Теперь он как бы снова читал ее в своем мозгу. Перед ним возникали извилистые линии, казавшиеся сетью жилок на бледно-зеленом пятне, покрытом незабываемыми названиями: Тейя, Мариэ, Кури-Курьяри. Но какая разница была между местностью и картой! Кто бы сказал, что на листке бумаги, размером не больше его ладоней, умещались эти бесконечные пространства, эти дикие леса, эти смертоносные болота! И он, опытный румберо, столько раз пересекавший на карте указательным пальцем реки, параллели, меридианы, как мог он подумать, что его ноги будут передвигаться по земле так же легко, как палец по карте?
Клементе Сильва стал мысленно молиться: «Боже, если бы выглянуло солнце!.. Нет! Полумрак был холоден, листва источала голубой пар. Вперед! Солнце не восходит для предающихся отчаянию!..»
Один из гомеро вдруг заявил, что он слышит свист. Все остановились. Это у них звенело в ушах. Соуза Машадо, шедший последним, стал прятаться среди товарищей: он божился, что деревья хотят схватить его.
Натянутые нервы как бы предчувствовали катастрофу. Малейшее слово могло вызвать панику, гнев, безумие. Все старались собрать последние силы:
— Вперед!
Соуза Машадо остановился и бросил каучук. Лауро Коутиньо, старавшийся казаться бодрым, отпустил шутку по его адресу. Все послушно поддались веселому настроению. Завязался разговор. Кто-то начал задавать вопросы дону Клементе.
— Молчать! — прорычал Педжи. — Помните, что с рулевыми и проводниками не разговаривают.
Но старый Сильва, внезапно остановившись, поднял руки, как человек, который сдается в плен, и, глядя в глаза товарищам, произнес рыдая:
— Мы заблудились!
И сейчас же бедняги, задирая головы кверху и завывая, как собаки, начали хором богохульствовать и молиться:
— Боже бесчеловечный! Спаси нас, боже! Мы заблудились!
«Мы заблудились!» Эти два слова, такие простые, такие обычные, вызывают, когда их произносят в лесу, ужас, не сравнимый даже с тем чувством, которое вызывает среди побежденных крик: «Спасайся кто может!» В мозгу тех, кто слышит эти слова, проносятся видения сельвы — пучины, разверстой, точно звериная пасть, поглощающая людей, загнанных в нее голодом и усталостью.
Ни клятвы, ни предупреждения, ни слезы румберо, обещавшего найти дорогу, не могли успокоить заблудившихся каучеро. Они рвали на себе волосы, заламывали руки, кусали губы, источавшие кровавую пену, которая делала их обвинения еще более ядовитыми.
— Это старик во всем виноват! Он нарочно свернул с правильного пути, чтобы удрать на Ваупес!
— Старый бандит плел нам сказки, а сам хотел продать нас черт знает кому!
— Да, да, злодей! Бог воспротивился твоим планам!
Испугавшись, что обезумевшие люди могут его убить, старый Сильва бросился бежать, но коварное дерево оплело ему ноги лианой и швырнуло на землю. Каучеро связали его. Педжи подстрекал товарищей разорвать его на куски. Тогда Клементе произнес:
— Вы хотите убить меня? Куда вы без меня пойдете? Я — ваша единственная надежда!
Эти слова произвели магический эффект. Разъяренные гомеро в замешательстве остановились.
— Да, да, не убивайте его, он спасет нас!
— Но не отпускайте его, он убежит!
Не развязывая румберо руки, они на коленях умоляли его спасти их. Рыдая, они целовали ему ноги.
— Не покидайте нас!
— Давайте вернемся в барак!
— Если вы нас оставите, мы погибнем с голода!
Одни горько жаловались на судьбу, другие тянули старика за веревку, умоляя указать обратный путь. Объяснения дона Клементе, казалось, вернули им разум. С румберо и охотниками нередко случается подобная беда, и неблагоразумно падать духом при первой неудаче, когда есть столько способов все разрешить. Чего они испугались? К чему думать о том, что они заблудились? Разве он, Сильва, не учил их столько раз не поддаваться колдовскому искушению дебрей? Он советовал им не глядеть на деревья, потому что они манят к себе, не слушать шорохов, потому что это — голоса сельвы, не произносить ни слова, потому что шелест листвы подражает человеку. Не послушавшись его наставлений, они вздумали шутить с лесом, и лес напустил на них свои чары, передающиеся, как зараза; он сам, хоть и шел впереди, начал ощущать присутствие злых духов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70