Они были очарованы пейзажами. Дикие высокие скалы над морем, одинокие пальмы. Все бы хорошо, если бы не болезнь Шопена. Когда она обострялась, он становился очень капризным. Он заявил, что не выносит местной кухни. Санд пришлось самой готовить ему еду. Кроме этого, она гуляла с детьми в любую погоду, ходила по магазинам и продолжала писать. Где бы Санд ни находилась, трудилась она неустанно. Ночью, когда все спали, она работала над романом "Спиридион", перерабатывала "Лелию". Откуда у этой женщины было столько сил?! И казалось, утомительный уход за капризным любовником ей эти силы только прибавлял.
Местные врачи поставили ему диагноз - горловая чахотка. Прописали кровопускание. Санд считала, что кровопускание может быть смертельным, и отказалась его делать. "Я ухаживала за многими больными, - пишет она, - и всегда у меня был верный инстинкт".
Но надо отдать должное Шопену - несмотря на страдания, вызванные болезнью, продолжал работать и он. На Майорке он создал немало шедевров. Как писали исследователи его творчества, "в романтической обстановке". Но романтической обстановка была не всегда.
В конце концов пребывание на Майорке утомило всю "семью". Но больше всего - Шопена, и поэтому было принято решение об отъезде. Вот что пишет Жорж об этом решении и о Шопене:
"Ласковый, жизнерадостный, очаровательный в обществе, - в интимной обстановке больной Шопен приводил в отчаяние своих близких... У него была обостренная чувствительность; загнувшийся лепесток розы, тень от мухи - все наносило ему глубокую рану. Все ему было антипатично, все его раздражало под небом Испании. Все, кроме меня и моих детей. Он не мог дождаться отъезда, нетерпение доставляло ему большие страдания, чем жизненные неудобства".
От Пальма до Барселоны путь был ужасен. На борту корабля везли живых свиней, воздух был отравлен их запахом. К тому же они дико вопили, потому что моряки били их, чтобы избавить от морской болезни. Капитан, испугавшись кашля Шопена, поместил его в самую плохую каюту, чтобы он не перенес заразу на других пассажиров. У Фридерика началось сильное кровохарканье, и, когда они прибыли в Барселону, он был на волосок от смерти. Врачи строго-настрого запретили ему возвращаться в Париж - климат столицы Франции убьет его. Решено было остаться в Марселе.
Она продолжала работать, умудрялась каждый день написать свои двадцать страниц и вернулась из Марселя с новым романом "Спиридион" и переработанной "Лелией". Продолжала ухаживать за Фридериком, и в конце концов его здоровье пошло на поправку. Жорж остается верна себе:
"Я не могу уйти, ведь мой бедный Шопен не может остаться один: он скучает, если около его кресла нет детской возни, чтения вслух..." "Шопен немного пополнел, почти не кашляет и, когда не дует мистраль, становится весел, как зяблик..."
До конца мая они пробыли в Марселе, а потом переехали к Жорж в Ноан. И это первое лето в Ноане было счастливым. Жорж была сильной женщиной, но при этом очень тонко чувствующей. Она замечала каждый нюанс настроения своего любовника. Казалось бы, у Жорж Санд не было ни одной свободной минуты - она должна была писать романы, у нее были договоры с издательствами, воспитывать детей, принимать гостей, которые летом в Ноане не переводились. И при всем при этом она ловила каждый взгляд Фридерика, угадывала каждое его желание и обязательно выполняла его. В ее дневниках - подробное описание всех душевных движений ее любимого мужчины.
"Он всегда стремился в Ноан и не выносил его никогда... Ему быстро надоедали радости деревенской жизни. Обычно, сделав небольшую прогулку, во время которой он срывал несколько цветов, он усаживался сразу же под деревом. Потом возвращался домой и закрывался в своей комнате... Он сочинил восхитительные вещи с тех пор, как он здесь", - писала Жорж, и она не преувеличивала. Тем летом в Ноане Шопен сочинил Сонату си-бемоль минор, Второй ноктюрн и три мазурки.
Фридерик очень ценил вкус Жорж, считал ее очень тонкой слушательницей, каковой она, конечно, и была.
Дневник Шопена, 12 октября 1839 года:
"Они говорят, что мне стало лучше. Кашель и боли прекратились. Но в глубине моего существа я чувствую боль. Глаза Авроры затуманены. Они блестят только тогда, когда я играю; тогда мир светел и прекрасен... Она может писать, слушая музыку... Для тебя, Аврора, я готов стлаться по земле. Ничто для меня не было бы чрезмерным, я тебе отдал бы все! Один твой взгляд, одна твоя ласка, одна улыбка, когда я устаю. Я хочу жить только для тебя, для тебя я хочу играть нежные мелодии. Не будешь ли ты слишком жестокой, моя любимая, с опущенным взором?"
Но почему вообще речь зашла о жестокости? Разве давала Жорж для этого повод? Конечно, нет. Она продолжала нежно любить своего Фридерика, восхищаться им. Но в ее любви пропало что-то волшебное, а появилось нечто снисходительное. В чем же дело? В болезненности ее любовника. Любовника ли? К сожалению, уже давно нет. Жизнь на Майорке, последующая болезнь в Барселоне убедили Жорж, что радости любви плотской для Шопена кончены. Сначала она призывала его к умеренности, а позже - к полному воздержанию. В 1847 году она пишет Альберу Гржимале:
"Семь лет я живу, как девственница, с ним и с другими. Я состарилась раньше времени, и даже без всяких усилий или жертв, настолько я устала от страстей, от разочарований, и неизлечимо. Если какая-то женщина и могла внушить ему полное доверие, то это была я, а он этого никогда не понимал... Я знаю, что многие люди меня обвиняют, - одни за то, что я его измотала необузданностью своих чувств, другие за то, что я привожу его в отчаяние своими дурачествами... А он, он жалуется мне, что я его убиваю отказами, тогда как я уверена, что я его убила бы, поступая иначе..."
Шопен страдал от такого отношения, начинал ревновать, приписывая поведение Жорж другим увлечениям. Но только гораздо позже его ревность стала невыносима.
А пока летние сезоны в Ноане были для всех настоящим праздником. В Ноане бывала Полина Виардо и пела под аккомпанемент Шопена. Для художника Делакруа в Ноане оборудовали мастерскую. В то время Санд писала один из лучших своих романов "Консуэло", и Полина Виардо служила ей прообразом великой певицы.
Шопен в Ноане придумал театр. Он импровизировал на рояле, а молодые люди разыгрывали сценки, танцевали комические балеты. Жорж Санд писала: "Они подчинялись его музыке и в зависимости от его фантазии переходили от веселости к серьезности... от мягкости к страсти". Сам Фридерик был гением мимического искусства. Он появлялся то в виде австрийского императора, то в виде старого польского еврея. Прогулки по лесу, деревенские танцы на лужайках, игра на волынках - одним словом, настоящий романтический рай.
Шопен не всегда был больным и капризным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83