Он вызвал своего сводного брата, графа Овернского, будущего графа Ангулемского, внебрачного сына Генриха II, и приказал ему убить герцога де Гиза на предстоящей псовой охоте. Убийство представить как несчастный случай. Каким-то чудом Марго узнала об этом приказе и оповестила де Гиза. Ему удалось уклониться от участия в охоте. Но было ясно, что надо что-то предпринимать, чтобы свести гнев короля на нет. Ему посоветовали как можно быстрее жениться, только тогда король может сменить гнев на милость. У Гиза выбора не было. Без промедления была устроена его свадьба с Екатериной Клевской, принцессой княжества Порсиан, которое находилось в Шампани к северу от Реймса. Герцог Анжуйский при встрече с де Гизом все же пригрозил ему:
- Советую вам не пытаться снова увидеть мою сестру и даже не думать о ней, иначе я вас убью.
Генриху де Гизу не оставалось ничего другого, как забыть свою блестящую любовницу, что он и постарался сделать.
Марго была в отчаянии. Но свадьба де Гиза отрезвила ее - и на смену страданию пришло холодное равнодушие ко всему. Конечно, она не будет противиться свадьбе с Генрихом Наваррским. Да и как она могла противиться? При всей ее независимости в поведении такие решения в королевской семье принимала не она. После свадьбы Марго станет королевой Наваррской. Звучит внушительно, хотя Наварра - королевство, которое можно обскакать на одной ноге.
К Генриху она не относилась никак. Когда-то в детстве они играли вместе, но что это за человек теперь, она не имела понятия. Да и не хотела иметь. Теперь ей было все равно.
Генрих приехал увидеть свою невесту за несколько дней до свадьбы. Он помнил ее совсем девочкой, теперь перед ним предстала красивая, обворожительная женщина, при этом очень хорошо образованная, это чувствовалось по первым словам, которые она произносила, по манере говорить и держать себя. Она была элегантна, утонченна, божественна. Генрих при всем своем гасконском самообладании растерялся. Он чувствовал себя крестьянином в сравнении с Марго.
Свадебная церемония была назначена в соборе Парижской Богоматери. Накануне, 17 августа, Маргарита проплакала весь день, слезы на ее глазах не обсохли и в праздничный день, 18 августа. Ярко светило солнце, но не могло разогнать тучи в душе Маргариты. Когда она смотрела на своего неотесанного жениха, она вспоминала де Гиза, и снова комок подступал к горлу. И все же она была, как всегда, необыкновенно красива. Грусть даже придала ее глазам особую глубину, и все любовались молодой королевой. Вот как описывает Марго в тот день ее современник Брантом:
"Она так красива, что на свете просто не с чем сравнить, ибо, не говоря уже о прекрасном лице и изумительно стройной фигуре, на ней был восхитительный наряд и необыкновенные украшения. Ее красивое белое лицо, похожее на небо в минуты самой высокой чистоты и безмятежности, обрамляло такое множество огромных жемчужин и драгоценных каменьев, особенно бриллиантов в форме звезд, что невольно эту естественность лица и искусственность окаменевших звезд можно было принять за само небо, когда оно бывает усеяно звездами настолько, что благодаря им словно оживает".
Так Марго насильно выдали замуж. Никакой любви и даже симпатии, по крайней мере в день свадьбы, к Генриху она не испытывала, вся поглощенная своими переживаниями. А как же первая брачная ночь? Была ли она? Стала ли Марго в полной мере женой своего мужа?
Стала. И первая брачная ночь оказалась довольно бурной. В этом признались и Генрих, и сама Маргарита. Позже на вопросы церковных судей, которые будут принимать решение о разводе супругов, он скажет:
- Мы оба, королева и я, были молоды и полны жизни, разве могло быть по-другому?
А Маргарита на вопрос о первой брачной ночи ответила:
- Мы оба в день свадьбы были уже настолько грешны, что воспротивиться этому было выше наших сил.
Так что страдания страданиями, а интимные ласки своему мужу Марго дарила не без удовольствия. Правда, и без слов. Семь месяцев, занимаясь в постели тем, чем и положено заниматься мужу и жене, они с Генрихом не обменялись и десятком слов, как сказала Маргарита церковным судьям.
Не прошло и недели после свадьбы, как наступила страшная Варфоломеевская ночь. В свои кровавые планы ни король, ни королева-мать Марго не посвящали - она была женой гугенота, а кто знает, захочет ли расстаться наваррский король со своей верой. Маргарита находилась между двух огней - католики смотрели на нее косо потому, что она была замужем за гугенотом, а гугеноты - потому, что она была католичкой.
"Что до меня, то в происходящее меня никто не посвящал. Я видела, что все кругом возбуждены, а гугеноты шепчутся друг с другом", - вспоминала Марго в своих мемуарах. О поведении матери и короля в преддверии страшной бойни она говорит: "Я хорошо видела, что они сговорились о чем-то, но не понимала смысла их слов. Мать строго приказала мне идти спать... Я ушла, вся похолодевшая и растерянная, не в силах даже вообразить, чего именно должна бояться..."
Тяжелое предчувствие лежало на ее сердце. Спать она не могла. Она прошла в опочивальню к мужу. Как всегда около тридцати дворян охраняли его покои. Она легла к нему, он заключил ее в объятия, всю дрожащую от необъяснимой тревоги.
Воскресенье 24 августа стало самым кровавым в истории Франции днем. Утром король вызвал Генриха к себе. Когда тот вошел, король отвернулся от окна - он наблюдал за казнями собранных во дворе "безбожников" - и сказал:
- После того как войны, которым подверглось мое королевство, переполнили чашу наших страданий, я наконец нашел выход, способный положить конец любым поводам для беспорядков. Я отдал приказ расправиться с мятежным адмиралом Колиньи и применить те же методы ко всем еретикам в городе, от которых исходит крамола. Я хорошо помню все то зло, которое причинили мне вы, а вы его причинили не меньше адмирала.
Король выдержал свою знаменитую паузу, в течение которой смотрел в глаза Генриху. Тот и не думал отвечать. Он спокойно слушал короля. Карл Девятый продолжил:
- Однако я чту королевскую кровь, которая течет в ваших жилах, и принимаю во внимание ваш юный возраст. Я забуду прошлое при условии, что вы вернетесь в лоно нашей матери Римской церкви, ибо во Франции должна существовать только одна религия - религия королей, которые сидят на троне. Итак, обедня, смерть или Бастилия - выбирайте!
Последние слова король выкрикнул с присущим ему пафосом.
Генрих не хотел умирать, как не хотел и в Бастилию. Он никогда не отличался особой религиозностью и спокойно согласился принять католическую веру. Оговорился только, что он хотел бы получше узнать некоторые католические обряды. Король ответил, что за этим дело не станет, главное его принципиальное согласие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
- Советую вам не пытаться снова увидеть мою сестру и даже не думать о ней, иначе я вас убью.
Генриху де Гизу не оставалось ничего другого, как забыть свою блестящую любовницу, что он и постарался сделать.
Марго была в отчаянии. Но свадьба де Гиза отрезвила ее - и на смену страданию пришло холодное равнодушие ко всему. Конечно, она не будет противиться свадьбе с Генрихом Наваррским. Да и как она могла противиться? При всей ее независимости в поведении такие решения в королевской семье принимала не она. После свадьбы Марго станет королевой Наваррской. Звучит внушительно, хотя Наварра - королевство, которое можно обскакать на одной ноге.
К Генриху она не относилась никак. Когда-то в детстве они играли вместе, но что это за человек теперь, она не имела понятия. Да и не хотела иметь. Теперь ей было все равно.
Генрих приехал увидеть свою невесту за несколько дней до свадьбы. Он помнил ее совсем девочкой, теперь перед ним предстала красивая, обворожительная женщина, при этом очень хорошо образованная, это чувствовалось по первым словам, которые она произносила, по манере говорить и держать себя. Она была элегантна, утонченна, божественна. Генрих при всем своем гасконском самообладании растерялся. Он чувствовал себя крестьянином в сравнении с Марго.
Свадебная церемония была назначена в соборе Парижской Богоматери. Накануне, 17 августа, Маргарита проплакала весь день, слезы на ее глазах не обсохли и в праздничный день, 18 августа. Ярко светило солнце, но не могло разогнать тучи в душе Маргариты. Когда она смотрела на своего неотесанного жениха, она вспоминала де Гиза, и снова комок подступал к горлу. И все же она была, как всегда, необыкновенно красива. Грусть даже придала ее глазам особую глубину, и все любовались молодой королевой. Вот как описывает Марго в тот день ее современник Брантом:
"Она так красива, что на свете просто не с чем сравнить, ибо, не говоря уже о прекрасном лице и изумительно стройной фигуре, на ней был восхитительный наряд и необыкновенные украшения. Ее красивое белое лицо, похожее на небо в минуты самой высокой чистоты и безмятежности, обрамляло такое множество огромных жемчужин и драгоценных каменьев, особенно бриллиантов в форме звезд, что невольно эту естественность лица и искусственность окаменевших звезд можно было принять за само небо, когда оно бывает усеяно звездами настолько, что благодаря им словно оживает".
Так Марго насильно выдали замуж. Никакой любви и даже симпатии, по крайней мере в день свадьбы, к Генриху она не испытывала, вся поглощенная своими переживаниями. А как же первая брачная ночь? Была ли она? Стала ли Марго в полной мере женой своего мужа?
Стала. И первая брачная ночь оказалась довольно бурной. В этом признались и Генрих, и сама Маргарита. Позже на вопросы церковных судей, которые будут принимать решение о разводе супругов, он скажет:
- Мы оба, королева и я, были молоды и полны жизни, разве могло быть по-другому?
А Маргарита на вопрос о первой брачной ночи ответила:
- Мы оба в день свадьбы были уже настолько грешны, что воспротивиться этому было выше наших сил.
Так что страдания страданиями, а интимные ласки своему мужу Марго дарила не без удовольствия. Правда, и без слов. Семь месяцев, занимаясь в постели тем, чем и положено заниматься мужу и жене, они с Генрихом не обменялись и десятком слов, как сказала Маргарита церковным судьям.
Не прошло и недели после свадьбы, как наступила страшная Варфоломеевская ночь. В свои кровавые планы ни король, ни королева-мать Марго не посвящали - она была женой гугенота, а кто знает, захочет ли расстаться наваррский король со своей верой. Маргарита находилась между двух огней - католики смотрели на нее косо потому, что она была замужем за гугенотом, а гугеноты - потому, что она была католичкой.
"Что до меня, то в происходящее меня никто не посвящал. Я видела, что все кругом возбуждены, а гугеноты шепчутся друг с другом", - вспоминала Марго в своих мемуарах. О поведении матери и короля в преддверии страшной бойни она говорит: "Я хорошо видела, что они сговорились о чем-то, но не понимала смысла их слов. Мать строго приказала мне идти спать... Я ушла, вся похолодевшая и растерянная, не в силах даже вообразить, чего именно должна бояться..."
Тяжелое предчувствие лежало на ее сердце. Спать она не могла. Она прошла в опочивальню к мужу. Как всегда около тридцати дворян охраняли его покои. Она легла к нему, он заключил ее в объятия, всю дрожащую от необъяснимой тревоги.
Воскресенье 24 августа стало самым кровавым в истории Франции днем. Утром король вызвал Генриха к себе. Когда тот вошел, король отвернулся от окна - он наблюдал за казнями собранных во дворе "безбожников" - и сказал:
- После того как войны, которым подверглось мое королевство, переполнили чашу наших страданий, я наконец нашел выход, способный положить конец любым поводам для беспорядков. Я отдал приказ расправиться с мятежным адмиралом Колиньи и применить те же методы ко всем еретикам в городе, от которых исходит крамола. Я хорошо помню все то зло, которое причинили мне вы, а вы его причинили не меньше адмирала.
Король выдержал свою знаменитую паузу, в течение которой смотрел в глаза Генриху. Тот и не думал отвечать. Он спокойно слушал короля. Карл Девятый продолжил:
- Однако я чту королевскую кровь, которая течет в ваших жилах, и принимаю во внимание ваш юный возраст. Я забуду прошлое при условии, что вы вернетесь в лоно нашей матери Римской церкви, ибо во Франции должна существовать только одна религия - религия королей, которые сидят на троне. Итак, обедня, смерть или Бастилия - выбирайте!
Последние слова король выкрикнул с присущим ему пафосом.
Генрих не хотел умирать, как не хотел и в Бастилию. Он никогда не отличался особой религиозностью и спокойно согласился принять католическую веру. Оговорился только, что он хотел бы получше узнать некоторые католические обряды. Король ответил, что за этим дело не станет, главное его принципиальное согласие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83