Откуда ты взялся?
– Забежал тебя навестить и вижу, ты жив-здоров. Что ж, я рад за тебя! Значит, в скором времени ты появишься у нас и заберешь Розалию Марковну?
– Погоди, погоди, друг, не спеши! – Анатолий перевел дух и вытер пот со лба. – Я хоть и на ногах, но не совсем здоров. Просто неудобно, знаешь ли, встречать таких гостей в раскисшем виде. Вот поднатужился и встал. Только дело вовсе не в этом.
Анатолий замялся.
– А в чем? – Сережа подошел к нему вплотную и внимательно смотрел в глаза товарищу.
– Глупая получается история, как бы тебе объяснить. Да я и сам не знаю, как в неё попал. Вот Гнедины приехали… Они…
Анатолий переминался с ноги на ногу, и взгляд его стал тоскливым. Пока он собирался с духом и подыскивал нужные слова, дверь веранды отворилась, и появилась среднего роста девушка, с пушистыми волосами, забранными кверху лентой, в легком летнем платье светло-голубого цвета.
– Ах, вот вы где, милый Анатолий Ефремович! – нежным голосом пропела барышня и с любопытством взглянула на незнакомого молодого человека.
– Вот тебе и ответ! – буркнул в сторону Желтовского Анатолий и громко сказал, обращаясь к девушке:
– Таисия Семеновна, позвольте представить вам моего дальнего родственника, но очень близкого друга Желтовского Сергея Вацлавовича.
Сережа поклонился и поцеловал мягкую маленькую ручку.
– Так вот вы где, на веранде воздухом дышите? – это вслед за юной гостьей в дверях показалась хозяйка дома. – Сереженька, как мило, что пришли! Однако я ведь и вашу маменьку приглашала!
– Она не может оставить больную, – последовал ответ.
Но Полина Карповна и не дожидалась его. Её вовсе не интересовало, отчего кузина не пожаловала. Нынче все её внимание было сосредоточено на бесценных гостях. По этому случаю она надела своё самое нарядное платье, со вкусом убрала волосы, украсила уши и шею жемчугом. Выражение лица Полины Карповны тоже было необычным, но его нельзя было назвать торжественным или радостным. Оно было именно особенное, сияющее, значительное. Вообще, по части выражения лиц она была большая мастерица и надевала физиономии как кофточки, необходимые по случаю.
– Пожалуйте в дом, самовар уже готов.
– Да я, собственно, на минутку, я уже пойду, – отнекивался Сережа, пятясь к выходу.
– Вот где все! – раздался незнакомый голос, и на веранде появился высокий представительный господин в светлом сюртуке, с холеным властным лицом.
Сережу представили Гнедину. Юноша затосковал. Ему совершенно не хотелось оставаться, пить чай, вести светские беседы. Но ведь он не переговорил с Анатолием, что он скажет бедной Розалии, которая места себе не находит от неизвестности? Понукаемый чувством долга, он поплелся за всеми в столовую Боровицких. А там уже на столе пыхтел и свистел самовар, начищенный кухаркой до нестерпимого блеска, так что в него можно было смотреться, как в зеркало. Сережа невольно улыбнулся. Ему припомнилось, как они корчили рожи и смеялись, глядя в самовар на свои искаженные лица. Неумолимый самовар преобразил до неузнаваемости даже прекрасное лицо Розалии. На конфорке самовара пристроился пузатый фарфоровый чайник с ярким петухом на боку, по комнате разливался аромат свежих булочек.
Сережа почти не прислушивался к застольному разговору. Он краем глаза наблюдал за Таисией и Анатолием. Девушка вся светилась от своих чувств и не скрывала их. Боровицкий же, смущаясь присутствия Желтовского, был сам не свой, неуклюже шутил, отводил глаза, а потом и вовсе смолк.
– А ведь я знал одного Желтовского, наверное, и матушку вашу тоже, – произнес Гнедин, обращаясь к Сереже. – В молодости я служил в Варшаве.
Сережа встрепенулся. Наконец он нашел хоть одного человека, который знал его отца! Он на мгновение отрешился от мрачных дум и с вдохновением воскликнул:
– Это просто замечательно! Должно быть, и на вас он произвел тоже сильное впечатление! Ведь он был такой образованный, передовой, начитанный человек! Матушка без конца рассказывает мне о нем! Какое несчастье, что он так рано покинул мир! Я уверен, что, проживи он еще, несомненно, совершил что-нибудь грандиозное для Отечества!
Гнедин выслушал слова юноши со странным недоумением и почему-то не стал более пускаться в воспоминания. Сережа замолк на полуслове и замкнулся. Полина Карповна внимательно следила за всеми разговорами за столом и отметила про себя эту непонятную недоговоренность.
Уже после чая она подошла к гостю и тихим голосом спросила, отчего он не стал рассказывать юноше о его столь славном отце?
– Дорогая Полина Карповна! Иногда совсем необязательно человеку чего-либо знать в точности. Я не стал ему рассказывать прошлое потому, что его мать, судя по его же словам, внушила молодому человеку мифическую картину, придуманный образ покойного. На самом же деле это был зауряднейший человек, пьяница, ничтожная убогая личность. Этому милому мальчику просто повезло, что его папаша так рано ушел в мир иной, в противном бы случае его жизнь сложилась иначе. А то, что его мать кормит баснями, так я полагаю, от уязвленной гордости. Ведь я и её помню. Замечательная женщина! Тогда все, кто их знал, недоумевали, как это её угораздило так неудачно выйти замуж! Так пусть же молодой человек и дальше пребывает в счастливом неведении! Это на его же пользу!
Гнедин закурил, а Полина Карповна поспешила притушить в своем взоре огонь торжествующего злорадства, который вспыхнул внутри её. Они стояли спиной к гостиной и не видели, что позади них, буквально в двух шагах, замер Сережа, который намеревался покинуть дом Боровицких, выскользнув незаметно.
Глава тринадцатая
Еще не совсем придя в себя от встречи с говорящей птицей, Сердюков позавтракал без аппетита и двинулся в старую часть Евпатории, где проживала подозреваемая в причастности к убийству Лия Гирей. Он нанял извозчика и долго растолковывал ему, куда ехать. Извозчик покивал головой и высадил седока на узкой кривой улочке. По обеим сторонам тянулись одноэтажные домики, обмазанные саманом и побеленные, с небольшими оконцами, некоторые из них чуть ли не упирались подоконниками прямо в землю, так что можно было с улицы шагнуть в комнатенку за занавеской. Эти незатейливые домишки, стоявшие плотно друг к другу, похожие один на другой, тянулись и вдоль соседней улицы, и на поперечной, отчего каждая из этих улиц становилась подобием соседней. Улицы причудливо извивались, создавая недоступный для понимания чужака лабиринт. Изрядно покружив и не найдя нужного дома, следователь притомился и присел прямо на порожек одного из домов. Именно теперь он вспомнил, как по приезде в лечебницу управляющий предупреждал его, что ежели столичный гость намерен гулять в старой части города, то это надобно делать только с провожатым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Забежал тебя навестить и вижу, ты жив-здоров. Что ж, я рад за тебя! Значит, в скором времени ты появишься у нас и заберешь Розалию Марковну?
– Погоди, погоди, друг, не спеши! – Анатолий перевел дух и вытер пот со лба. – Я хоть и на ногах, но не совсем здоров. Просто неудобно, знаешь ли, встречать таких гостей в раскисшем виде. Вот поднатужился и встал. Только дело вовсе не в этом.
Анатолий замялся.
– А в чем? – Сережа подошел к нему вплотную и внимательно смотрел в глаза товарищу.
– Глупая получается история, как бы тебе объяснить. Да я и сам не знаю, как в неё попал. Вот Гнедины приехали… Они…
Анатолий переминался с ноги на ногу, и взгляд его стал тоскливым. Пока он собирался с духом и подыскивал нужные слова, дверь веранды отворилась, и появилась среднего роста девушка, с пушистыми волосами, забранными кверху лентой, в легком летнем платье светло-голубого цвета.
– Ах, вот вы где, милый Анатолий Ефремович! – нежным голосом пропела барышня и с любопытством взглянула на незнакомого молодого человека.
– Вот тебе и ответ! – буркнул в сторону Желтовского Анатолий и громко сказал, обращаясь к девушке:
– Таисия Семеновна, позвольте представить вам моего дальнего родственника, но очень близкого друга Желтовского Сергея Вацлавовича.
Сережа поклонился и поцеловал мягкую маленькую ручку.
– Так вот вы где, на веранде воздухом дышите? – это вслед за юной гостьей в дверях показалась хозяйка дома. – Сереженька, как мило, что пришли! Однако я ведь и вашу маменьку приглашала!
– Она не может оставить больную, – последовал ответ.
Но Полина Карповна и не дожидалась его. Её вовсе не интересовало, отчего кузина не пожаловала. Нынче все её внимание было сосредоточено на бесценных гостях. По этому случаю она надела своё самое нарядное платье, со вкусом убрала волосы, украсила уши и шею жемчугом. Выражение лица Полины Карповны тоже было необычным, но его нельзя было назвать торжественным или радостным. Оно было именно особенное, сияющее, значительное. Вообще, по части выражения лиц она была большая мастерица и надевала физиономии как кофточки, необходимые по случаю.
– Пожалуйте в дом, самовар уже готов.
– Да я, собственно, на минутку, я уже пойду, – отнекивался Сережа, пятясь к выходу.
– Вот где все! – раздался незнакомый голос, и на веранде появился высокий представительный господин в светлом сюртуке, с холеным властным лицом.
Сережу представили Гнедину. Юноша затосковал. Ему совершенно не хотелось оставаться, пить чай, вести светские беседы. Но ведь он не переговорил с Анатолием, что он скажет бедной Розалии, которая места себе не находит от неизвестности? Понукаемый чувством долга, он поплелся за всеми в столовую Боровицких. А там уже на столе пыхтел и свистел самовар, начищенный кухаркой до нестерпимого блеска, так что в него можно было смотреться, как в зеркало. Сережа невольно улыбнулся. Ему припомнилось, как они корчили рожи и смеялись, глядя в самовар на свои искаженные лица. Неумолимый самовар преобразил до неузнаваемости даже прекрасное лицо Розалии. На конфорке самовара пристроился пузатый фарфоровый чайник с ярким петухом на боку, по комнате разливался аромат свежих булочек.
Сережа почти не прислушивался к застольному разговору. Он краем глаза наблюдал за Таисией и Анатолием. Девушка вся светилась от своих чувств и не скрывала их. Боровицкий же, смущаясь присутствия Желтовского, был сам не свой, неуклюже шутил, отводил глаза, а потом и вовсе смолк.
– А ведь я знал одного Желтовского, наверное, и матушку вашу тоже, – произнес Гнедин, обращаясь к Сереже. – В молодости я служил в Варшаве.
Сережа встрепенулся. Наконец он нашел хоть одного человека, который знал его отца! Он на мгновение отрешился от мрачных дум и с вдохновением воскликнул:
– Это просто замечательно! Должно быть, и на вас он произвел тоже сильное впечатление! Ведь он был такой образованный, передовой, начитанный человек! Матушка без конца рассказывает мне о нем! Какое несчастье, что он так рано покинул мир! Я уверен, что, проживи он еще, несомненно, совершил что-нибудь грандиозное для Отечества!
Гнедин выслушал слова юноши со странным недоумением и почему-то не стал более пускаться в воспоминания. Сережа замолк на полуслове и замкнулся. Полина Карповна внимательно следила за всеми разговорами за столом и отметила про себя эту непонятную недоговоренность.
Уже после чая она подошла к гостю и тихим голосом спросила, отчего он не стал рассказывать юноше о его столь славном отце?
– Дорогая Полина Карповна! Иногда совсем необязательно человеку чего-либо знать в точности. Я не стал ему рассказывать прошлое потому, что его мать, судя по его же словам, внушила молодому человеку мифическую картину, придуманный образ покойного. На самом же деле это был зауряднейший человек, пьяница, ничтожная убогая личность. Этому милому мальчику просто повезло, что его папаша так рано ушел в мир иной, в противном бы случае его жизнь сложилась иначе. А то, что его мать кормит баснями, так я полагаю, от уязвленной гордости. Ведь я и её помню. Замечательная женщина! Тогда все, кто их знал, недоумевали, как это её угораздило так неудачно выйти замуж! Так пусть же молодой человек и дальше пребывает в счастливом неведении! Это на его же пользу!
Гнедин закурил, а Полина Карповна поспешила притушить в своем взоре огонь торжествующего злорадства, который вспыхнул внутри её. Они стояли спиной к гостиной и не видели, что позади них, буквально в двух шагах, замер Сережа, который намеревался покинуть дом Боровицких, выскользнув незаметно.
Глава тринадцатая
Еще не совсем придя в себя от встречи с говорящей птицей, Сердюков позавтракал без аппетита и двинулся в старую часть Евпатории, где проживала подозреваемая в причастности к убийству Лия Гирей. Он нанял извозчика и долго растолковывал ему, куда ехать. Извозчик покивал головой и высадил седока на узкой кривой улочке. По обеим сторонам тянулись одноэтажные домики, обмазанные саманом и побеленные, с небольшими оконцами, некоторые из них чуть ли не упирались подоконниками прямо в землю, так что можно было с улицы шагнуть в комнатенку за занавеской. Эти незатейливые домишки, стоявшие плотно друг к другу, похожие один на другой, тянулись и вдоль соседней улицы, и на поперечной, отчего каждая из этих улиц становилась подобием соседней. Улицы причудливо извивались, создавая недоступный для понимания чужака лабиринт. Изрядно покружив и не найдя нужного дома, следователь притомился и присел прямо на порожек одного из домов. Именно теперь он вспомнил, как по приезде в лечебницу управляющий предупреждал его, что ежели столичный гость намерен гулять в старой части города, то это надобно делать только с провожатым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55