– Признавайтесь же... не скучно вам пока? – время от времени не очень уверенно осведомлялся Вихров.
– О нет, напротив!.. – улыбалась Леночка, стараясь забыть про влажный холодок, струившийся к ступне сквозь проношенные ботики. – Я и не думала, что про этоможно рассказывать так интересно и... много. Говорите, говорите еще... – Она терпеливо ждала, что теперь-то он и догадается сказать ей, как немыслимо ему существованье без нее, а она сразу согласится, прежде чем Вихров успеет договорить до конца, и тогда они даже поспеют к послеобеденному чаю, и можно будет надеть уютные, стоптанные Таискины валенки, и впервые она проведет ночь без сновидений, составленных из погонь, шорохов за спиной и допросов.
– Теперь уже близок конец... – участливо обнадежил Вихров. – На чем же мы остановились? Итак, значит, коснемся мельком печальной повести о наших северных лесах...
Пожалуй, для полного введения в лесную науку оставалось лишь рассказать о типах древостоев, особенностях рубок, системах лесного хозяйства... впрочем, до заключительной части следовало, пусть мельком, помянуть имена тех, кто в прошлом хоть добрым словом отозвался о лесе. Это была родословная его идеи, так что было немыслимо миновать суждения Маркса и Энгельса, а тем более Ленина о первобытных способах эксплуатации лесов, а вслед за тем как-то сами вразбивку, навернулись на язык и державная брань Петра в адрес расхитителей отечественного дуба, и причитанья князя Васильчикова об исчезающих русских дубравах, и лесные инструкции наполеоновского Кодекса, и, наконец, для заключительного аккорда, похвальное слово лесу некоего Бернарда де Клерво.
– Какой, какой Бернард? – единственно из добросовестности, чтоб ничего не пропустить, ввернула Леночка.
Остановленный в разгоне проповеднического вдохновенья, Вихров с досадой взглянул в ее сторону и вследствие пасмурного освещения, что ли, не заметил ни ее посиневших губ, ни умоляющего вида, с каким девушка переминалась с ноги на ногу.
– Ну, был один такой француз двенадцатого века... а что?
– Он тоже что-нибудь... по лесному хозяйству?
– К сожалению, всего лишь аббат и проповедник, но... зачем вам потребовалось это?
Та и сама не знала; просто резнуло иностранное имя в разговоре о русских соснах и березах. Привлечение того злосчастного Бернарда в радетели за русский лес впоследствии доставило Вихрову уйму житейских огорчений и даже в такой степени, что лишь редакционная, в центральной печати, статья защитила вихровского первенца от полного разгрома.
Однако Вихров не внял предупреждению, и в следующую минуту, припав к березке поблизости, Леночка разрыдалась с таким отчаянием, что вершинка содрогалась в высоте. Конечно, не лекция была причиной, а просто прикинула начерно, сколько ей еще придется вытерпеть впереди до окончательного забвенья ее неизвестной вины.
– Не обращайте внимания... это у меня с непривычки, скоро пройдет, – всхлипывала Леночка, вытирая слезы и оставляя на щеках белые полосы от бересты. – Всю прогулку вам испортила!
– Нет, это вы меня простите, касатушка вы моя... Представляю, судя по такому началу, какой из меня в будущем лектор получится! Да успокойтесь же, я так прошу вас... – И еще что придется бормотал Вихров, не смея глаз на Леночку поднять.
– Ничего, вот уж проходит. Теперь после дождичка все спорей распускаться станет... – Она пыталась шутить, но плечи еще содрогались. – Мне просто представилось, что так и простою всю жизнь, бессмысленная... как в яме. И потом капельку в ботики натекло... Ничего, вот и прошло!
... Тем временем разветрилось. Горячие дымчатые лучи пронизали сумрак ельника; где-то в глубине за ним сверкал залитый солнцем, почти отвесный скат овражка, выводившего наверх из низины. Повернув голову, Леночка вслушивалась в доносившееся оттуда гортанное лопотанье.
– Кто это там?
– Это вода, – подавленно сказал Вихров. – Пойдемте-ка на солнышко... сушиться.
Сюда, в узкую промоину, теплынь пришла неделей раньше; обильно цвела мать-мачеха на просыхающей глине, и качались лиловатые тени еще голых ветвей. Ручеек гибко скользил меж камней; было удобно взбираться по ним, как по ступенькам, держась за красные прутики тала с намывами прошлогодней листвы. Тотчас за поворотом объявился бочажок с настоящим водопадом высотой ладони в полторы. Молодые люди без сговора опустились на естественную скамейку оползня; лесничий помог Леночке снять намокшие ботики, – они скоро задымились на пригреве.
– Здесь тоже совсем неплохо, таким образом, – сказал Вихров, оглядевшись. – И не сердитесь на меня... я не рассчитал размера... доклада своего; но я так долго ждал случая поговорить с вами... о самом важном!
– Не надо больше, – просительно остановила Леночка. – Давайте слушать воду... Ну, о чем она лепечет?
– О чем?.. верно, балаболит своим друзьям, обреченным стоять на месте, про все, чего навидалась в своих странствиях.
С минуту оба разглядывали отмытую гальку на дне бочажка, где свивались тугие прозрачные струйки теченья.
– А похоже... на странницу, – согласилась Леночка. – Хоть бы передохнула. Нет ничего болтливей воды...
– Кроме меня, – виновато досказал Вихров.
– Неправда... вы очень хорошо про лес говорили. Конечно, я необразованная, мало поняла, но... пожалела его!
– Значит, плохо говорил... – засмеялся Вихров. – Лесу не жалость, а только справедливость нужна... как и всему живому на свете.
Разговор становился проще, и, кажется, дело подвигалось на лад.
– Я никогда не знала, что такое мать, – вдруг сказала Леночка, может быть пытаясь насильственно приучить себя к этому человеку. – Наверно, у вас добрая была... вы ее любили? Расскажите что-нибудь о ней...
Пока Вихров собирался с ответом, вдруг запел дрозд, он спел немного, всего лишь на пробу – перед холодной вечерней зорькой, но так проникновенно никто пока не пел с зимы.
– Не знаю, – вслух раздумывал Вихров, стараясь попасть камешком в листок, крутившийся в водовороте. – Это особый и большой разговор. Крестьянские дети в России всегда вырастали в презренье к чувствительности... тысячелетняя воинская закалка нации. К тому же я рано расстался с матерью... не помню, успел ли я сказать ей хоть ласковое слово? Крестьянская мать – это ближайшая часть родной природы, и, может быть, оттого я доныне чувствую на себе ее прищуренную, чуть печальную приглядку, какой провожают сына, навечно уходящего за порог. И никуда от нее не уйдешь, никуда, как из-под неба. Отсюда так сильна у русских потребность постоянного общенья со своей родиной... оттого-то так и неуютно русскому на чужбине, и, конечно, Валерий прав, что у нас в простом народе общенациональные связи прочнее личных и даже родственных... Словом, когда открылись мои глаза на мир, надо мной склонялся лес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237