Поля не запомнила ни часа дня, ни улицы, где это происходило. Вдруг непостижимое влечение заставило ее поднять камешек с мостовой.
Глава восьмая
1
Ей проще было бы троллейбусом по внешнему кольцу, мимо вокзалов, но отправилась она пешком и через центр, чтобы продлить бездумную, пьянящую легкость, доходившую до физической невесомости, как в первый день по приезде с Енги. Не прежняя, полная даровых чудес, лежала перед нею Москва; бросались в глаза всевозможные перемены военного времени – от поврежденных зданий с сорванной штукатуркой и фанерными щитами в окнах до глубокого шрама на мостовой после крутого танкового разворота. И уже не ждала от родного города причитающейся ей дольки счастья, напротив, самой хотелось защитным облачком расплыться над ним, лишь бы хватило ее телесного вещества.
Москва выглядела пустовато – не оттого, что убавилось жизни в ней, а потому, что война вымела из нее все постороннее, мешавшее сосредоточиться на главном. В остальном же по-прежнему катился мимо уличный поток, ширкали цепями автомашины с глиной фронтовых проселков на кузовах, да и пешеходов было не меньше обычного на исходе дня... и все это в конечном итоге двигалось туда, на запад, кроме Поли, кроме ее одной, тащившейся по своим личным делишкам. Не покидало ее ощущение былинки, что крутится в заколдованной заводи, не в силах выбиться на манящий простор реки... К себе, на восьмой, она поднималась с чувством вины, состоявшей в неуместной праздничности настроения. Постепенно начинал действовать яд вопроса о вихровских родственниках на фронте. Варя гладила матерчатую, исходившую паром гимнастерку, когда Поля вошла и, бросившись на кровать, блаженно вытянулась с закрытыми глазами.
– Долгонько вас продержали для первого раза... Но куда же ты без чая ускакала в такую рань? – спросила Варя, ловко обводя утюг вокруг латунных пуговок на обшлаге. – Погрей себе суп на кухне, строитель великих сооружений... Как прошла лекция?
– Никогда не думала, Варька, что можно валиться с ног от счастья... Дай мне попить, все ссохлось во рту, – и беспорядочно, то и дело сбиваясь на незначащие подробности, принялась рассказывать про труднейший экзамен из всех, какие доводилось держать Вихрову.
Варя спросила подругу, понравилась ли ей отцовская лекция, но Поля и сама не могла разобраться в своих впечатлениях: не было пока ни смятенного, за свои жестокие подозрения, чувства перед отцом, ни законной неприязни к его загадочному противнику. И Варя поняла ее состояние – усталость победы и торжество чистоты, может быть, самой главной из человеческих свобод. Ничто не мешало теперь Поле податься в любую сторону жизни без риска нарваться на оскорбительный оклик товарища.
– Постой, что же больше всего поразило тебя в его лекции? – допытывалась Варя.
– Не знаю и ничего не помню, Варя... но с нынешнего дня, наверно, я бережней буду даже ходить по лесу. Два часа подряд как в огне пылала, с мыслей сбилась, все думала: да где же я встречала этого человека? Потом он сам случайно проговорился, что бывал у нас в Лошкареве лет пять тому назад... и тут словно туман посдуло. Действительно, это он сидел у нас за столом однажды, и твой отец, Павел Арефьич, как-то неестественно расспрашивал меня о моих привязанностях и намерениях в жизни, а моймолчал и крутил пуговку на рукаве. Я потому и запомнила его, что, уходя, он за половичок запнулся: видишь ли, ведь он хромой у меня.Значит, Вихров!
– Что ж тут удивительного, – сказала Варя, складывая разглаженную гимнастерку на постель. – Он просто приезжал взглянуть на дочку.
– Тогда почему же он сам, сразу, не открылся мне?
Видимо, Варя была слишком занята своими мыслями, чтобы с должным вниманием отнестись к чужим.
– Ах, Поленька, у этих стариков свои, уже непонятные нам тонкости и причуды. Почитай в ихкнижках, как они сами порой затрудняли наиболее естественные, казалось бы, людские отношения. Другой социальный механизм, другие навыки... – чуть свысока усмехнулась она, начиная укладывать вещи в раскрытый на столе чемоданчик. – И вообще, когда листаешь школьный конспект истории, все там получается так гладко, логично, величаво, а посмотришь в эту засохлую кровь между строк, – только сердце сожмется, у кого оно послабей. Ты оглянись-ка, непробужденная душа, на эту так называемую столбовую дорогу человечества – чего там только не было: походы маньяков, костры из книг и костры под старухами, корабли со смертельными пробоинами, города в пламени... кажется порой, какое-то безудержное вдохновение пополам с корчами, караван слепых... однако все вперед и вперед, во что бы то ни стало к ледниковым вершинам. Вот за это и надо любить людей, Поленька!
– Знаешь, как раз перед отъездом в Казань Родион неплохой стишок мненаписал... а несколько строк, именно про это, так и врезались в память, – загораясь, поддержала Поля. – Про живое вещество стишок, как однажды, зародившись где-то в лагуне с циановыми водорослями, оно становится людьми... и, потом, как медленно поднимаются они к заоблачным вершинам и как «больно и страшно дышать им разреженным воздухом гор». И дальше так у него кончалось:
... Но с этой стремнины холодной
Никто еще не сходил
Назад, в колыбель, в первородный
Привычный и теплый ил.
Приподнявшись на локте, она ждала строгой Вариной оценки.
– Неплохо для мальчика его лет, – с некоторой натяжкой сказала Варя. – И правильно подмечена, так сказать, непрерывность биологического развития без отступлений...
– Он вообще довольно способный парнишка, – зардевшись, возможно небрежнее шепнула Поля и лишь теперь заметила на столе и чемоданчик с оторванным замком, и раскиданные кругом вещи, и тот непременный сор, что образуется при спешных сборах к отъезду. – Ты куда же собралась, Варя?
Та продолжала укладывать вещи, стоя спиной к подруге.
– Видишь ли, меня посылают на одно задание... нет, не трудное, но довольно хлопотливое, – с заминкой объяснила она. – Это еще не скоро, но велели быть готовой каждую минуту. Не расспрашивай, прошу тебя, я ничего не смогу тебе ответить.
– А я? – дрогнувшим голосом спросила Поля.
– Ты останешься в Москве, будешь заниматься в институте и сберегать от несчастий этот большой, хороший, немножко недостроенный дом. Словом, хозяйствуй, будь умница. Я очень рада, что рассеялись наконец твои ребячьи, но ужасные подозрения насчет отца.
Поля обошла стол и, приподняв ее голову за подбородок, заглянула ей в глаза:
– Варька, ты изменила мне, хоть и клялась все, все на свете делить пополам. Этов тебе наверняка созревало давно, но ты молчала... Ты утаила, значит, обманула меня. Я знаю, куда ты едешь.
– Наоборот, Поля. Меня посылают в глубокий тыл.
– О, ты всегда говоришь только правду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237