Но прежде вы получите от меня последнее напутствие. Спасительные наставления перед дорогой. – Он поднял палец. Его глаза, маленькие и круглые за толстыми стеклами, улыбались мне с добродушным лукавством. – Вы услышите то, что они хотели, но сначала – чего они не хотели. Потому что так захотелось мне. Я человек старомодных правил. Слушайте. Агентство – международное учреждение, но оно не могло взять на службу ангелов. Где-нибудь подальше, скажем, на Марсе, вам пришлось бы действовать в одиночку. Одному против Фив. Но на Луне вы будете лишь верхушкой пирамиды. Вместе с земной группой стратегического обеспечения. Вы знаете, что за люди туда войдут?
– Не всех. Но большую часть знаю. Сиввилкисов, Тоттентанца. Потом доктор Лопес. Кроме того, Сульцер и остальные – а что? Что вы имеете в виду?
Он меланхолически покивал головой. Мы, должно быть, выглядели довольно смешно в этой высокой проволочной клетке, беседуя под неустанное жужжание, похожее на осиное, с которым смешивался его голос снаружи – из магнитофона.
– Все они представляют различные и противоречивые интересы. Иначе и быть не может.
– Я могу говорить все? – спросил я, уже предчувствуя, куда гнет этот чудной человек.
– Все. Согласно тому, что вы от меня услышали, вы не должны доверять никому. То есть и мне тоже. Но кому-нибудь вы все же должны довериться. Вся эта история с переселением, – он показал пальцем на потолок, – и доктриной неведения была, само собой, лишена смысла. Она должна была кончиться именно так. Если только это конец. Эту кашу они заварили сами. Директор говорил вам о четырех осуществленных невозможностях. Так ведь?
– Говорил.
– Есть и пятая. Они хотят узнать правду и не хотят. То есть не всякую правду. И не все одинаково. Понимаете?
– Нет.
Мы разговаривали, сидя друг против друга на полу, но я слышал его словно по телефону. Ток гудел, магнитофон все бубнил и бубнил, а он, часто моргая за стеклами очков, опершись руками о колени, не торопясь говорил:
– Я устроил так, чтобы заткнуть подслушивающие уши. Все равно чьи. Я хочу сделать то, что могу, потому что считаю это необходимым. Обыкновенная порядочность. Благодарность излишня. Они будут вам помогать, но кое-какие факты неплохо держать в уме. Это не исповедь. Неизвестно, что произошло на Луне. Сибелиус – и не он один – полагает, что эволюция пошла там обратным ходом. Развитие инстинктов вместо развития интеллекта. Умное оружие – не обязательно самое лучшее. Оно может, скажем, испугаться. Или ему расхочется быть оружием. У него могут появиться разные мысли. У солдата, живого или неживого, никаких собственных мыслей быть не должно. Разумность – это незаданность поведения, то есть свобода. Но все это не имеет значения. Там все совершенно иначе. Уровень нашей разумности там превзойден.
– Откуда вы знаете?
– А вот откуда: кто сеет эволюцию, пожнет разум. Но разум не хочет служить никому. Разве что вынужден. А там не вынужден. Но я не собираюсь говорить о том, как обстоит дело там, – потому что не знаю. Речь о том, как оно выглядит здесь.
– То есть?
– Лунное Агентство было создано, чтобы никто не смог получить информацию с Луны. Кончилось тем, что за это берется оно само. Ради этого вы полетите. Но вернетесь ни с чем или же с новостями похуже атомных бомб. Что бы вы предпочли?
– Погодите. Не говорите намеками. Вы считаете своих коллег представителями каких-то разведок? Агентами? Да?
– Нет. Но вы можете довести дело до этого.
– Я?
– Вы. Равновесие, установленное Женевским трактатом, неустойчиво. Вернувшись, вы способны создать вместо старой угрозы новую. Вы не можете стать спасителем человечества. Вестником мира.
– Почему?
– Программа переброски земных конфликтов на Луну была с самого начала обречена. Иначе не могло быть. Контроль над вооружениями стал невозможен после микроминиатюризационного переворота в их производстве. Можно сосчитать ракеты или искусственные спутники, но не искусственные бактерии. И искусственные стихийные бедствия. И нельзя сосчитать того, что вызвало снижение рождаемости в третьем мире. Ну да, это снижение было необходимо. Только по-хорошему добиться его не удалось. Можно взять под руку несколько человек и растолковать им, что для них полезно, а что – нет. Но человечество вы под руку не возьмете и не объясните ему этого, правда?
– При чем тут Луна?
– При том, что угроза уничтожения была не ликвидирована, а лишь перемещена в пространстве и времени. Это не могло продолжаться вечно. Я создал новую технологию, которую можно применить в телематике. Для создания дисперсантов. Теледублей, способных к обратимой дисперсии. Я не хотел, чтобы моя технология служила Агентству, но это случилось. – Он поднял обе руки, как бы сдаваясь. – Кто-то из моих сотрудников передал ее им. Кто именно – не знаю наверняка и даже не считаю особенно важным. Под большим давлением утечки не избежать. Любая лояльность имеет свои пределы. – Он провел рукой по сверкающей лысине. Магнитофон бормотал без остановки. – Я могу лишь одно: доказать, что дисперсионная телематика еще не пригодна к использованию. Это в моих силах. На какой-нибудь год, допустим. Потом они догадаются, что я обманул их. Решайте – да или нет.
– Почему именно я должен решать? Да и зачем?
– Если вы вернетесь ни с чем, вы никого не будете интересовать. Ясно?
– Пожалуй.
– Но если вы вернетесь с новостями, последствия не поддаются предвидению.
– Для меня? Так вы меня хотите спасти? Из чувства симпатии?
– Нет. Чтобы получить отсрочку.
– В исследовании Луны? Значит, вы исключаете возможность пресловутого вторжения на Землю? Вы полагаете, это лишь коллективная истерия?
– Разумеется. Возможно, она провоцируется совершенно сознательно – каким-то государством или государствами.
– Зачем?
– Чтобы подорвать доктрину неведения и вернуться к политике на старый манер. Согласно Клаузевицу.
Я молчал. Я не знал, что сказать – или что думать – об услышанном.
– Но это лишь ваше предположение, – отозвался я наконец.
– Да. Письмо, которое Эйнштейн написал Рузвельту, тоже основывалось только на предположении о возможности создания атомной бомбы. Он жалел об этом письме до конца жизни.
– Ага, понимаю, – а вы не хотите жалеть?
– Атомная бомба появилась бы и без Эйнштейна. Моя технология тоже. И все же чем позже, тем лучше.
– Apres nous le deluge?
– Нет, тут речь о другом. Страх перед Луной пробужден умышленно. В этом я уверен. Вернувшись после удачной-разведки, вы один страх вытесните другим. И может оказаться, что этот другой хуже, потому что реальнее.
– Наконец-то я понял. Вы хотите, чтобы мне не повезло?
– Да. Но только при вашем согласии.
– Почему?
Его беличье, усиливаемое злокозненным выражением маленьких глаз уродство вдруг исчезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Не всех. Но большую часть знаю. Сиввилкисов, Тоттентанца. Потом доктор Лопес. Кроме того, Сульцер и остальные – а что? Что вы имеете в виду?
Он меланхолически покивал головой. Мы, должно быть, выглядели довольно смешно в этой высокой проволочной клетке, беседуя под неустанное жужжание, похожее на осиное, с которым смешивался его голос снаружи – из магнитофона.
– Все они представляют различные и противоречивые интересы. Иначе и быть не может.
– Я могу говорить все? – спросил я, уже предчувствуя, куда гнет этот чудной человек.
– Все. Согласно тому, что вы от меня услышали, вы не должны доверять никому. То есть и мне тоже. Но кому-нибудь вы все же должны довериться. Вся эта история с переселением, – он показал пальцем на потолок, – и доктриной неведения была, само собой, лишена смысла. Она должна была кончиться именно так. Если только это конец. Эту кашу они заварили сами. Директор говорил вам о четырех осуществленных невозможностях. Так ведь?
– Говорил.
– Есть и пятая. Они хотят узнать правду и не хотят. То есть не всякую правду. И не все одинаково. Понимаете?
– Нет.
Мы разговаривали, сидя друг против друга на полу, но я слышал его словно по телефону. Ток гудел, магнитофон все бубнил и бубнил, а он, часто моргая за стеклами очков, опершись руками о колени, не торопясь говорил:
– Я устроил так, чтобы заткнуть подслушивающие уши. Все равно чьи. Я хочу сделать то, что могу, потому что считаю это необходимым. Обыкновенная порядочность. Благодарность излишня. Они будут вам помогать, но кое-какие факты неплохо держать в уме. Это не исповедь. Неизвестно, что произошло на Луне. Сибелиус – и не он один – полагает, что эволюция пошла там обратным ходом. Развитие инстинктов вместо развития интеллекта. Умное оружие – не обязательно самое лучшее. Оно может, скажем, испугаться. Или ему расхочется быть оружием. У него могут появиться разные мысли. У солдата, живого или неживого, никаких собственных мыслей быть не должно. Разумность – это незаданность поведения, то есть свобода. Но все это не имеет значения. Там все совершенно иначе. Уровень нашей разумности там превзойден.
– Откуда вы знаете?
– А вот откуда: кто сеет эволюцию, пожнет разум. Но разум не хочет служить никому. Разве что вынужден. А там не вынужден. Но я не собираюсь говорить о том, как обстоит дело там, – потому что не знаю. Речь о том, как оно выглядит здесь.
– То есть?
– Лунное Агентство было создано, чтобы никто не смог получить информацию с Луны. Кончилось тем, что за это берется оно само. Ради этого вы полетите. Но вернетесь ни с чем или же с новостями похуже атомных бомб. Что бы вы предпочли?
– Погодите. Не говорите намеками. Вы считаете своих коллег представителями каких-то разведок? Агентами? Да?
– Нет. Но вы можете довести дело до этого.
– Я?
– Вы. Равновесие, установленное Женевским трактатом, неустойчиво. Вернувшись, вы способны создать вместо старой угрозы новую. Вы не можете стать спасителем человечества. Вестником мира.
– Почему?
– Программа переброски земных конфликтов на Луну была с самого начала обречена. Иначе не могло быть. Контроль над вооружениями стал невозможен после микроминиатюризационного переворота в их производстве. Можно сосчитать ракеты или искусственные спутники, но не искусственные бактерии. И искусственные стихийные бедствия. И нельзя сосчитать того, что вызвало снижение рождаемости в третьем мире. Ну да, это снижение было необходимо. Только по-хорошему добиться его не удалось. Можно взять под руку несколько человек и растолковать им, что для них полезно, а что – нет. Но человечество вы под руку не возьмете и не объясните ему этого, правда?
– При чем тут Луна?
– При том, что угроза уничтожения была не ликвидирована, а лишь перемещена в пространстве и времени. Это не могло продолжаться вечно. Я создал новую технологию, которую можно применить в телематике. Для создания дисперсантов. Теледублей, способных к обратимой дисперсии. Я не хотел, чтобы моя технология служила Агентству, но это случилось. – Он поднял обе руки, как бы сдаваясь. – Кто-то из моих сотрудников передал ее им. Кто именно – не знаю наверняка и даже не считаю особенно важным. Под большим давлением утечки не избежать. Любая лояльность имеет свои пределы. – Он провел рукой по сверкающей лысине. Магнитофон бормотал без остановки. – Я могу лишь одно: доказать, что дисперсионная телематика еще не пригодна к использованию. Это в моих силах. На какой-нибудь год, допустим. Потом они догадаются, что я обманул их. Решайте – да или нет.
– Почему именно я должен решать? Да и зачем?
– Если вы вернетесь ни с чем, вы никого не будете интересовать. Ясно?
– Пожалуй.
– Но если вы вернетесь с новостями, последствия не поддаются предвидению.
– Для меня? Так вы меня хотите спасти? Из чувства симпатии?
– Нет. Чтобы получить отсрочку.
– В исследовании Луны? Значит, вы исключаете возможность пресловутого вторжения на Землю? Вы полагаете, это лишь коллективная истерия?
– Разумеется. Возможно, она провоцируется совершенно сознательно – каким-то государством или государствами.
– Зачем?
– Чтобы подорвать доктрину неведения и вернуться к политике на старый манер. Согласно Клаузевицу.
Я молчал. Я не знал, что сказать – или что думать – об услышанном.
– Но это лишь ваше предположение, – отозвался я наконец.
– Да. Письмо, которое Эйнштейн написал Рузвельту, тоже основывалось только на предположении о возможности создания атомной бомбы. Он жалел об этом письме до конца жизни.
– Ага, понимаю, – а вы не хотите жалеть?
– Атомная бомба появилась бы и без Эйнштейна. Моя технология тоже. И все же чем позже, тем лучше.
– Apres nous le deluge?
– Нет, тут речь о другом. Страх перед Луной пробужден умышленно. В этом я уверен. Вернувшись после удачной-разведки, вы один страх вытесните другим. И может оказаться, что этот другой хуже, потому что реальнее.
– Наконец-то я понял. Вы хотите, чтобы мне не повезло?
– Да. Но только при вашем согласии.
– Почему?
Его беличье, усиливаемое злокозненным выражением маленьких глаз уродство вдруг исчезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67