Также и я, с некоторой гордостью, считая себя чуточку сведущим, этим хвалился; и, взявшись за кошелек, всем заплатил и угодил. Этот злой человек, смертельный мой враг, мессер Пьерфранческо Риччи, герцогский майордом, с великим усердием старался разузнать, как это все произошло; так что те двое, о которых у меня было подозрение, что они мне устроили это тесто, сказали ему, что я не человек, а что я сущий великий дьявол, потому что я сделал то, чего искусство не могло сделать; и столько других великих дел, каковых было бы слишком даже для дьявола. Так как они говорили много больше того, что произошло, быть может, в свое извинение, сказанный майордом тотчас же написал об этом герцогу, каковой был в Пизе, еще более ужасно и полное еще больших чудес, чем сами они ему сказали.
LXXVIII
Оставив два дня остывать отлитую мою работу, я начал открывать ее потихоньку; и нашел, первым делом, что голова Медузы вышла отлично благодаря душникам, как я и говорил герцогу, что естество огня в том, чтобы идти кверху; затем я продолжал открывать остальное и нашел, что другая голова, то есть Персея, вышла также отлично; и она привела меня в гораздо большее удивление, потому что, как можно видеть, она намного ниже головы Медузы. И так как отверстия сказанной работы были расположены над головой Персея и у плеч, то я нашел, что с окончанием сказанной головы Персея как раз кончилась вся та бронза, какая была у меня в горне. И было удивительным делом, что не осталось ничего в литейном отверстии, а также не получилось никакой недохватки; так что это привело меня в такое удивление, что казалось прямо-таки, что это дело чудесное, поистине направленное и содеянное Богом. Я продолжал счастливо кончать ее открывать и все время находил, что все вышло отлично, до тех пор, пока не дошло до ступни правой ноги, которая опирается, где я нашел, что пятка вышла, и, идя дальше, увидел, что вся она полна, так что я, с одной стороны, очень радовался, а с другой стороны, я был этим почти что недоволен, единственно потому, что я сказал герцогу, что она не может выйти; однако же, кончая ее открывать, я нашел, что пальцы не вышли у оказанной ступни, и не только пальцы, но не хватало и повыше пальцев чуточку, так что недоставало почти половины; и хотя мне прибавлялась эта малость труда, я был этим весьма доволен, лишь бы показать герцогу, что я знаю то, что делаю. И хотя вышло гораздо больше этой ступни, нежели я думал, причиной тому было, что из-за сказанных столь различных обстоятельств металл нагрелся больше, чем дозволяет правило искусства; и еще потому, что мне пришлось подсоблять ему примесью, тем способом, как было сказано, этими оловянными блюдами, чего другие никогда еще не делали. И вот, увидев, что работа моя так хорошо вышла, я тотчас же отправился в Пизу повидать моего герцога; каковой оказал мне столь милостивейший прием, какой только можно себе представить, и таковой же оказала мне и герцогиня; и хотя этот их майордом известил их обо всем, их светлостям показалось чем-то еще более поразительным и чудесным услышать, как я рассказываю об этом своим голосом, и когда я дошел до этой ступни Персея, которая не вышла, как я об этом известил заранее его высокую светлость, я увидел, как он исполнился изумления и рассказал об этом герцогине, как я это сказал ему раньше. И вот, увидев этих моих государей столь приветливыми ко мне, я тогда попросил герцога, чтобы он позволил мне съездить в Рим. И он благосклонно отпустил меня и сказал, чтобы я возвращался поскорее кончать его Персея, и дал мне сопроводительное письмо к своему послу, каковым был Аверардо Серристори; и было это в первые годы папы Юлия де'Монти.
LXXIX
Прежде чем мне уехать, я отдал распоряжение моим работникам, чтобы они продолжали тем способом, как я им показал. А причиной, почему я ехал в Рим, было то, что, сделав Биндо, сыну Антонио, Альтовити изображение его головы, величиной как самое живье, из бронзы и послав его ему в Рим, это свое изображение он поставил в некий свой кабинет, каковой был весьма богато украшен древностями и другими красивыми вещами, но сказанный кабинет не был сделан для изваяний, а также и не для картин, потому что окна приходились ниже сказанных красивых работ, так что эти изваяния и картины, получая свет наоборот, не имели того вида, какой они имели бы, если бы они получали свой разумный свет. Однажды случилось сказанному Биндо стоять у своих дверей, и так как проходил Микеланьоло Буонарроти, ваятель, то он его попросил, чтобы тот соблаговолил зайти к нему в дом, посмотреть некий его кабинет, и повел его. Как только тот вошел и увидел, он сказал: «Кто этот мастер, который вас изобразил так хорошо и в такой прекрасной манере? И знайте, что эта голова мне нравится так же и даже больше немного, чем эти античные; а между тем среди них видны хорошие; и если бы эти окна были выше, чем они, как сейчас они ниже, чем они, то они имели бы тем больше вида, что это ваше изображение среди этих столь прекрасных произведений снискало бы великую честь». Как только сказанный Микеланьоло вышел из дома сказанного Биндо, он написал мне любезнейшее письмо, каковое гласило так: «Мой Бенвенуто, я вас знал столько лет как величайшего золотых дел мастера, который когда-либо был известен; а теперь я буду вас знать как такого же ваятеля. Знайте, что мессер Биндо Альтовити свел меня посмотреть голову своего изображения, из бронзы, и сказал мне, что она вашей руки; она доставила мне большое удовольствие; но мне было очень досадно, что она поставлена в плохом свете, потому что, если бы она получала свой разумный свет, она являла бы себя тем прекрасным произведением, какое она есть». Это письмо было полно самых сердечных слов и самых благосклонных ко мне; и прежде чем мне уехать, чтобы отправиться в Рим, я его показал гердогу, каковой прочел его с большим сочувствием и сказал мне: «Бенвенуто, если ты ему напишешь и придашь ему охоту вернуться во Флоренцию, я его сделаю одним из Сорока Восьми». И так я написал ему самое сердечное письмо и в нем наговорил ему от имени герцога в сто раз больше того, что мне было поручено; и, чтобы не сделать ошибки, показал его герцогу, прежде чем запечатать, и сказал его высокой светлости: «Государь, я, может быть, наобещал ему слишком». Он ответил и сказал: «Он заслуживает больше того, что ты ему обещал, и я ему исполню это с избытком». На это мое письмо Микеланьоло так и не дал никогда ответа, и поэтому герцог показал мне себя очень рассерженным на него.
LXXX
Когда я прибыл в Рим, я пошел поселиться в доме у сказанного Биндо Альтовити; и тотчас же он мне ска. зал, как он показывал свое бронзовое изображение Микеланьоло и что тот его так хвалил; так мы об этом весьма долго беседовали. А так как у него на руках было моих денег тысяча двести золотых скудо золотом, каковые сказанный Биндо от меня имел в числе пяти тысяч подобных, которыми он ссудил герцога, причем четыре тысячи из них были его, и от его же имени были и мои, и мне он давал ту прибыль на мою долю, какая мне причиталась;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
LXXVIII
Оставив два дня остывать отлитую мою работу, я начал открывать ее потихоньку; и нашел, первым делом, что голова Медузы вышла отлично благодаря душникам, как я и говорил герцогу, что естество огня в том, чтобы идти кверху; затем я продолжал открывать остальное и нашел, что другая голова, то есть Персея, вышла также отлично; и она привела меня в гораздо большее удивление, потому что, как можно видеть, она намного ниже головы Медузы. И так как отверстия сказанной работы были расположены над головой Персея и у плеч, то я нашел, что с окончанием сказанной головы Персея как раз кончилась вся та бронза, какая была у меня в горне. И было удивительным делом, что не осталось ничего в литейном отверстии, а также не получилось никакой недохватки; так что это привело меня в такое удивление, что казалось прямо-таки, что это дело чудесное, поистине направленное и содеянное Богом. Я продолжал счастливо кончать ее открывать и все время находил, что все вышло отлично, до тех пор, пока не дошло до ступни правой ноги, которая опирается, где я нашел, что пятка вышла, и, идя дальше, увидел, что вся она полна, так что я, с одной стороны, очень радовался, а с другой стороны, я был этим почти что недоволен, единственно потому, что я сказал герцогу, что она не может выйти; однако же, кончая ее открывать, я нашел, что пальцы не вышли у оказанной ступни, и не только пальцы, но не хватало и повыше пальцев чуточку, так что недоставало почти половины; и хотя мне прибавлялась эта малость труда, я был этим весьма доволен, лишь бы показать герцогу, что я знаю то, что делаю. И хотя вышло гораздо больше этой ступни, нежели я думал, причиной тому было, что из-за сказанных столь различных обстоятельств металл нагрелся больше, чем дозволяет правило искусства; и еще потому, что мне пришлось подсоблять ему примесью, тем способом, как было сказано, этими оловянными блюдами, чего другие никогда еще не делали. И вот, увидев, что работа моя так хорошо вышла, я тотчас же отправился в Пизу повидать моего герцога; каковой оказал мне столь милостивейший прием, какой только можно себе представить, и таковой же оказала мне и герцогиня; и хотя этот их майордом известил их обо всем, их светлостям показалось чем-то еще более поразительным и чудесным услышать, как я рассказываю об этом своим голосом, и когда я дошел до этой ступни Персея, которая не вышла, как я об этом известил заранее его высокую светлость, я увидел, как он исполнился изумления и рассказал об этом герцогине, как я это сказал ему раньше. И вот, увидев этих моих государей столь приветливыми ко мне, я тогда попросил герцога, чтобы он позволил мне съездить в Рим. И он благосклонно отпустил меня и сказал, чтобы я возвращался поскорее кончать его Персея, и дал мне сопроводительное письмо к своему послу, каковым был Аверардо Серристори; и было это в первые годы папы Юлия де'Монти.
LXXIX
Прежде чем мне уехать, я отдал распоряжение моим работникам, чтобы они продолжали тем способом, как я им показал. А причиной, почему я ехал в Рим, было то, что, сделав Биндо, сыну Антонио, Альтовити изображение его головы, величиной как самое живье, из бронзы и послав его ему в Рим, это свое изображение он поставил в некий свой кабинет, каковой был весьма богато украшен древностями и другими красивыми вещами, но сказанный кабинет не был сделан для изваяний, а также и не для картин, потому что окна приходились ниже сказанных красивых работ, так что эти изваяния и картины, получая свет наоборот, не имели того вида, какой они имели бы, если бы они получали свой разумный свет. Однажды случилось сказанному Биндо стоять у своих дверей, и так как проходил Микеланьоло Буонарроти, ваятель, то он его попросил, чтобы тот соблаговолил зайти к нему в дом, посмотреть некий его кабинет, и повел его. Как только тот вошел и увидел, он сказал: «Кто этот мастер, который вас изобразил так хорошо и в такой прекрасной манере? И знайте, что эта голова мне нравится так же и даже больше немного, чем эти античные; а между тем среди них видны хорошие; и если бы эти окна были выше, чем они, как сейчас они ниже, чем они, то они имели бы тем больше вида, что это ваше изображение среди этих столь прекрасных произведений снискало бы великую честь». Как только сказанный Микеланьоло вышел из дома сказанного Биндо, он написал мне любезнейшее письмо, каковое гласило так: «Мой Бенвенуто, я вас знал столько лет как величайшего золотых дел мастера, который когда-либо был известен; а теперь я буду вас знать как такого же ваятеля. Знайте, что мессер Биндо Альтовити свел меня посмотреть голову своего изображения, из бронзы, и сказал мне, что она вашей руки; она доставила мне большое удовольствие; но мне было очень досадно, что она поставлена в плохом свете, потому что, если бы она получала свой разумный свет, она являла бы себя тем прекрасным произведением, какое она есть». Это письмо было полно самых сердечных слов и самых благосклонных ко мне; и прежде чем мне уехать, чтобы отправиться в Рим, я его показал гердогу, каковой прочел его с большим сочувствием и сказал мне: «Бенвенуто, если ты ему напишешь и придашь ему охоту вернуться во Флоренцию, я его сделаю одним из Сорока Восьми». И так я написал ему самое сердечное письмо и в нем наговорил ему от имени герцога в сто раз больше того, что мне было поручено; и, чтобы не сделать ошибки, показал его герцогу, прежде чем запечатать, и сказал его высокой светлости: «Государь, я, может быть, наобещал ему слишком». Он ответил и сказал: «Он заслуживает больше того, что ты ему обещал, и я ему исполню это с избытком». На это мое письмо Микеланьоло так и не дал никогда ответа, и поэтому герцог показал мне себя очень рассерженным на него.
LXXX
Когда я прибыл в Рим, я пошел поселиться в доме у сказанного Биндо Альтовити; и тотчас же он мне ска. зал, как он показывал свое бронзовое изображение Микеланьоло и что тот его так хвалил; так мы об этом весьма долго беседовали. А так как у него на руках было моих денег тысяча двести золотых скудо золотом, каковые сказанный Биндо от меня имел в числе пяти тысяч подобных, которыми он ссудил герцога, причем четыре тысячи из них были его, и от его же имени были и мои, и мне он давал ту прибыль на мою долю, какая мне причиталась;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140