А посмотреть там было что. Вот одна из комнат — узкая, длинная, вся уставленная коллекцией кавалерийских седел. Одно седло выделялось золотыми накладками и насечками. Это подарок Николая II, сделанный престарелому императору Францу Иосифу. Затем гости осмотрели коллекцию оружия, потом Федор Иванович Толбухин пригласил Паттона и всех сопровождавших его в парк. Здесь, на обширной поляне, ровным прямоугольником стоял батальон 5-й дивизии. С трибуны хозяева и гости еще раз поздравили друг друга с победой, после чего батальон прошел церемониальным маршем.
Генерал Паттон попросил у маршала разрешения поближе познакомиться с гвардейцами. Он медленно шел вдоль строя, пристально всматривался в лица воинов, спрашивал почти каждого, за что награжден и где был ранен.
Вернувшись к трибуне, Паттон поблагодарил Толбухина и сказал:
— Теперь я понял, почему они победили…
Огромный зал, где состоялся банкет, был своеобразной родословной императорского дома австрийских Габсбургов. Стены и даже потолок были расписаны портретами «высочайшего» семейства.
Человек двести — наших и гостей — собралось под этими расписными сводами. Смех, шутки, разноязычный говор.
— Маршал Толбухин! — громко сказал я. Сопровождаемый Паттоном и Захватаевым, маршал вошел в зал. Сразу же водворилась тишина. Все застыли на своих местах. Федор Иванович жестом пригласил всех к столу. За первым тостом — за победу — последовали другие. Стало шумно. Вдруг маршал Толбухин увидел среди гостей женщину в военной форме. Узнав, что она журналистка, Федор Иванович поднял бокал за здоровье этой представительницы американских женщин на войне… В ходе банкета начался концерт, составленный из лучших номеров фронтовой артистической бригады и нашей армейской самодеятельности. Всеобщий восторг гостей вызвала актриса, исполнившая популярную американскую песенку «Кабачок». Паттон, подойдя быстро к сцене, помог актрисе сойти вниз и, отстегнув со своей куртки медаль, приколол ее к белой кофточке певицы.
Разъехались мы только вечером. Дорогой водитель Плетнев рассказывал, как американские шоферы и солдаты из охраны буквально обобрали наших ребят, выпрашивая на память звездочки, погоны, пилотки, металлические пуговицы с кителей и гимнастерок.
Как-то в последних числах мая засиделись у меня товарищи за разговорами до рассвета. Сидим, курим. А за открытым окном тишина, розовеет небо, легонько трепещут листья на кустах.
Вот он — прекрасный мир без выстрелов и крови, и каждому из нас, уже пожилых мужчин, хочется вступить в эту новую жизнь как-то по-новому. Если бы велась статистика бросивших курить, думаю, верхняя точка ее графического изображения относилась бы к первым послевоенным дням.
Об этой простой житейской штуке рассуждали и мы, глядя, как валит клубами из окна синий сигаретный дым.
— Командарм вызывает, — сказал генерал Забелин, передавая мне телефонную трубку.
— Слушаю, Никанор Дмитриевич, — ответил я Захватаеву.
— Почему не спишь?
— Что-то не спится. Никак не привыкнем к тишине.
— Ну, коль не спишь, приезжай ко мне. Есть новости.
— Интересные?
— Приезжай — узнаешь.
— Кого-нибудь из товарищей взять?
— Никого.
— Понятно. Выезжаю.
Генерал Захватаев встретил меня в саду, возле дома, где он жил. Поздоровались.
— Вот что, — говорит он, — прими-ка привет Отчизны!
И с этими словами вручил мне орден Суворова второй степени, крепко пожал руку. Не успел я поблагодарить, как он подал мне другую награду, о которой я уже знал, — орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза.
— Теперь, — говорит он, — слушай внимательно. Немедленно, прямо отсюда, поедешь в Сомбатхей. Это в Венгрии. Там сосредоточен сводный полк 3-го Украинского фронта. Повезешь его в Москву, будешь возглавлять на Параде Победы.
— Никанор Дмитриевич…
— Погоди, дослушай. Маршал Толбухин уже в Москве. А в Сомбатхее явишься к его заместителю, генерал-полковнику Болдину…
Было уже далеко за полдень, когда Саша Плетнев привез меня в Сомбатхей. На ознакомление с полком времени оставалось немного — чуть более суток. Накоротке заслушал я информацию заместителя по политчасти полковника Шахова и начальника штаба полковника Зверева. Оба они — Герои Советского Союза. С комбатами побеседовал уже в пути. Многие офицеры сводного полка были из состава нашей 4-й гвардейской армии.
Вечером 29 мая 1945 года эшелоны тронулись от станции Сомбатхей на восток. Мы ехали домой!
О чем мы думали тогда? Да обо всем, о чем может думать солдат, возвращающийся с победой в родные края.
Составил я тогда и записку на случай, если придется докладывать о боевых делах корпуса. Путь он прошел в 9 тысяч километров, из них около 2,5 тысячи — с боями.
В разное время бились мы с 45 дивизиями противника, из которых 14 танковые. Только пленных наши гвардейцы взяли свыше 60 тысяч солдат и офицеров. Захватили танков и самоходок — 229, орудий — свыше 2500, автомашин — 5300, самолетов — 54 и много всякого другого военного имущества.
Корпус участвовал в освобождении более 2 тысяч населенных пунктов, в том числе Будапешта и Вены. Содействовал освобождению Бухареста. В ходе боев форсировал 20 водных преград, среди которых такие реки, как Днепр, Южный Буг, Днестр и Дунай.
…Эшелон наш шел в Москву по «зеленой улице», от австрийской границы — через Венгрию, Румынию. За окнами вагона проплывали города. С некоторыми из них нас крепко столкнула война, с другими знакомство было шапочное, на ходу. Теперь они не просто оставались позади, подернутые оседающими клубами паровозного дыма. Нет, они, как и сама война, становились для нас уже прошлым.
Мы ехали домой, в Союз Советских Социалистических Республик!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78