Наташин заработок превышал десять тысяч в месяц. На такую сумму можно было прожить.
Но, к моей огромной радости, нашёлся заработок и для меня. Я разыскал в штабе чехословацких войск знакомого мне по Екатеринбургу офицера и спросил у него, покупает ли командование золото в слитках. Он указал адрес войскового банка, где мне удалось продать все мои слитки по шесть с половиной иен за золотник, что было на полторы иены дороже, чем я мог рассчитывать. Я натолкнулся на мысль скупать у беженцев золото. Специальных познаний в этой области у меня было достаточно, и я стал обходить знакомых, которые с радостью продавали мне золото по шесть иен за золотник. Таким образом за два месяца я сумел заработать восемьсот семьдесят иен. Это было очень хорошо, ибо оправдало все расходы по содержанию семьи во Владивостоке и приподняло моё настроение.
По вечерам к нам часто приходили Рудневы, и мы охотно бывали у них, коротая время в разговорах и угощаясь поочередно скромным ужином из картофеля и чудных копчёных селёдок. Иногда лакомились и крабами. Стоимость их была довольно высока. Помнится, за первых крабов мы платили по сто рублей. Но величина их была поразительна. Один из купленных крабов, размером превосходя петуха, удрал из ведра с водой и, топая своими острыми лапами по полу, был прямо страшен.
Жили первое время без прислуги. Жена кухарила, мать ей помогала, дочурка успевала прибирать комнаты, а я колол дрова и снабжал квартиру водой из колодца, что был расположен в глубине двора. Только после пятидесяти трёх оборотов колеса появлялась первая струя. Да и носить воду со двора приходилось на третий этаж.
Зато качание воды представляло и некоторый интерес. У колодца собирались жильцы, передавая из уст в уста всевозможные новости и полезные указания, где и что можно купить подешевле.
Итак, мы прилично устроились в новой квартире, нашлись знакомые как по Екатеринбургу, так и по Симбирску. Жить стало веселее.
Я продолжал писать мемуары и, несмотря на неудачную попытку перейти на писание рассказов, все же ещё раз решил попробовать свои силы. Я написал рассказ, выхваченный из моей жизни в Симбирске, под заглавием «Свидетельские показания».
Когда я прочёл его дочурке, моему строгому критику, рассказ ей понравился. Этот успех подтолкнул меня на дальнейшую работу в том же направлении, и я написал ещё два, помоему, удачных рассказа — «Кругом вода» и «Медаль за спасение погибающих».
Иногда устраивались литературные вечера, на которых я читал отрывки из мемуаров и рассказы. Слушателями были Руднев, Циммерман и знакомый по Симбирску доктор-бактериолог Левашов, проживавший недалеко от нас, в своей земской лаборатории. Этот милый доктор, всецело ушедший в науку, изредка популярно знакомил нас с новыми открытиями в микроскопии.
БАЛ
Наступили Рождественские праздники. Это был первый праздник в нашем изгнании. Мы, по обычаю, устроили маленькую ёлку, полюбоваться которой пришли Рудневы и Петя Зотов, юноша-матрос, знакомый детей ещё по Симбирску.
Наташа отправилась ко Всенощной. Дождавшись её прихода, мы зажгли ёлку.
Сын отсутствовал. Нельзя сказать, чтобы было радостно. Ярко вспоминалось прошлое. И чем ярче были эти воспоминания, тем, казалось, тусклее горели огни на нашей ёлочке.
Время приближалось к Новому году, когда в юнкерском училище в Раздольном решено было устроить бал.
Толюша усиленно настаивал на нашем приезде. Мы с женой очень хотели посмотреть, как живут юнкера, и решили поехать на вечер, благо, проезд по железной дороге был недорог.
Выехали дневным поездом с Наташей и барышней Циммерман. Ехали в вагоне третьего класса, в котором оказалось человек двадцать гардемаринов. Среди них нашёлся и Ардашев.
Из разговоров гардов между собой я услышал, что фамилия одного из них Горизонтов. По облику, сходному с калмыцким, я догадался, что это сын воспитателя Симбирского корпуса, игравшего с моими детьми на даче в Поливне. Я вспомнил, что мальчика звали тогда Микадо, и именно так обратился к нему.
Юноша подскочил от изумления:
— Как вы сказали? Микадо? Так в детстве меня называли родители и сестрёнка.
— Да, милый Микадо, и я когда-то звал вас так. Я Аничков… Вспомните-ка нашу дачку, моих лошадок.
— Помню, помню! Полканка и Дорожка.
— А вот, смотрите, сидит моя Наташа. Вы её знали девочкой лет девяти.
Благодаря этой случайной встрече наши девицы перезнакомились со всеми гардами, и успех танцевального вечера был обеспечен.
Среди гардов выделялся ростом и красотой гардемарин Крат, впоследствии вместе с Ардашевым часто приходивший к нам в гости.
В Раздольное приехали часам к пяти вечера. До училища, приблизительно с версту, прошли пешком.
Училище помещалось в большом каменном корпусе. Юнкера как могли привели его в порядок. Вставили стёкла в окна, украсили залы флагами и ёлками, понаделали из досок турецкие диваны, покрыв их попонами. На стенках висели картинки юмористического содержания, изображавшие командиров училища.
Было уютно, но смертельно скучно и ещё того хуже — голодно. Все гости не ели с утра, а начальство не распорядилось подать ни завтрак, ни обед, ни ужин. Конечно, это объяснялось скудностью средств училища.
Хорошо, что жена предусмотрительно захватила с собой несколько бутербродов.
Многие разошлись по квартирам воспитателей, но среди них у нас не было близких знакомых, за исключением генеральши Томашевской, известной нам ещё по Екатеринбургу. Но генеральша разыгрывала роль патронессы, высокомерно взирая на всех нас, и приглашения мы не удостоились.
Вечером я улёгся на постель сынишки и вскоре крепко заснул. И здесь мне приснился вещий сон.
Во сне я увидел, что кто-то во время бала прибегает в казармы и с ужасом говорит, что мы окружены большевиками, которые спускаются с гор. Я бегаю по казармам и не могу найти ни жены, ни дочери. В полной уверенности, что они бежали, мы с сыном садимся на какую-то тройку и едем по снежной равнине. Куда мы ни приезжаем, нам говорят, что навстречу идут красные войска. Наконец мы сворачиваем на какую-то дорогу и благополучно достигаем Владивостока. Явственно видна Светланка, но и здесь большевики. Мы с сыном прячемся под сводами какого-то каменного моста, а с обеих сторон начинает сплошной стеной, как в водопадах, литься вода. И мы становимся невидимыми для большевиков.
Я проснулся весь в поту. В зале играла музыка и шли танцы. Что означала эта стена воды? Впоследствии, переплыв Тихий океан и спасаясь от большевиков, я понял значение воды в этом сне.
Но ещё страннее то обстоятельство, что в самый разгар вечера прибежали караульные и сообщили начальству, что с гор спускаются партизаны. Это обстоятельство от гостей скрыли, но многие юнкера вечером исчезли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Но, к моей огромной радости, нашёлся заработок и для меня. Я разыскал в штабе чехословацких войск знакомого мне по Екатеринбургу офицера и спросил у него, покупает ли командование золото в слитках. Он указал адрес войскового банка, где мне удалось продать все мои слитки по шесть с половиной иен за золотник, что было на полторы иены дороже, чем я мог рассчитывать. Я натолкнулся на мысль скупать у беженцев золото. Специальных познаний в этой области у меня было достаточно, и я стал обходить знакомых, которые с радостью продавали мне золото по шесть иен за золотник. Таким образом за два месяца я сумел заработать восемьсот семьдесят иен. Это было очень хорошо, ибо оправдало все расходы по содержанию семьи во Владивостоке и приподняло моё настроение.
По вечерам к нам часто приходили Рудневы, и мы охотно бывали у них, коротая время в разговорах и угощаясь поочередно скромным ужином из картофеля и чудных копчёных селёдок. Иногда лакомились и крабами. Стоимость их была довольно высока. Помнится, за первых крабов мы платили по сто рублей. Но величина их была поразительна. Один из купленных крабов, размером превосходя петуха, удрал из ведра с водой и, топая своими острыми лапами по полу, был прямо страшен.
Жили первое время без прислуги. Жена кухарила, мать ей помогала, дочурка успевала прибирать комнаты, а я колол дрова и снабжал квартиру водой из колодца, что был расположен в глубине двора. Только после пятидесяти трёх оборотов колеса появлялась первая струя. Да и носить воду со двора приходилось на третий этаж.
Зато качание воды представляло и некоторый интерес. У колодца собирались жильцы, передавая из уст в уста всевозможные новости и полезные указания, где и что можно купить подешевле.
Итак, мы прилично устроились в новой квартире, нашлись знакомые как по Екатеринбургу, так и по Симбирску. Жить стало веселее.
Я продолжал писать мемуары и, несмотря на неудачную попытку перейти на писание рассказов, все же ещё раз решил попробовать свои силы. Я написал рассказ, выхваченный из моей жизни в Симбирске, под заглавием «Свидетельские показания».
Когда я прочёл его дочурке, моему строгому критику, рассказ ей понравился. Этот успех подтолкнул меня на дальнейшую работу в том же направлении, и я написал ещё два, помоему, удачных рассказа — «Кругом вода» и «Медаль за спасение погибающих».
Иногда устраивались литературные вечера, на которых я читал отрывки из мемуаров и рассказы. Слушателями были Руднев, Циммерман и знакомый по Симбирску доктор-бактериолог Левашов, проживавший недалеко от нас, в своей земской лаборатории. Этот милый доктор, всецело ушедший в науку, изредка популярно знакомил нас с новыми открытиями в микроскопии.
БАЛ
Наступили Рождественские праздники. Это был первый праздник в нашем изгнании. Мы, по обычаю, устроили маленькую ёлку, полюбоваться которой пришли Рудневы и Петя Зотов, юноша-матрос, знакомый детей ещё по Симбирску.
Наташа отправилась ко Всенощной. Дождавшись её прихода, мы зажгли ёлку.
Сын отсутствовал. Нельзя сказать, чтобы было радостно. Ярко вспоминалось прошлое. И чем ярче были эти воспоминания, тем, казалось, тусклее горели огни на нашей ёлочке.
Время приближалось к Новому году, когда в юнкерском училище в Раздольном решено было устроить бал.
Толюша усиленно настаивал на нашем приезде. Мы с женой очень хотели посмотреть, как живут юнкера, и решили поехать на вечер, благо, проезд по железной дороге был недорог.
Выехали дневным поездом с Наташей и барышней Циммерман. Ехали в вагоне третьего класса, в котором оказалось человек двадцать гардемаринов. Среди них нашёлся и Ардашев.
Из разговоров гардов между собой я услышал, что фамилия одного из них Горизонтов. По облику, сходному с калмыцким, я догадался, что это сын воспитателя Симбирского корпуса, игравшего с моими детьми на даче в Поливне. Я вспомнил, что мальчика звали тогда Микадо, и именно так обратился к нему.
Юноша подскочил от изумления:
— Как вы сказали? Микадо? Так в детстве меня называли родители и сестрёнка.
— Да, милый Микадо, и я когда-то звал вас так. Я Аничков… Вспомните-ка нашу дачку, моих лошадок.
— Помню, помню! Полканка и Дорожка.
— А вот, смотрите, сидит моя Наташа. Вы её знали девочкой лет девяти.
Благодаря этой случайной встрече наши девицы перезнакомились со всеми гардами, и успех танцевального вечера был обеспечен.
Среди гардов выделялся ростом и красотой гардемарин Крат, впоследствии вместе с Ардашевым часто приходивший к нам в гости.
В Раздольное приехали часам к пяти вечера. До училища, приблизительно с версту, прошли пешком.
Училище помещалось в большом каменном корпусе. Юнкера как могли привели его в порядок. Вставили стёкла в окна, украсили залы флагами и ёлками, понаделали из досок турецкие диваны, покрыв их попонами. На стенках висели картинки юмористического содержания, изображавшие командиров училища.
Было уютно, но смертельно скучно и ещё того хуже — голодно. Все гости не ели с утра, а начальство не распорядилось подать ни завтрак, ни обед, ни ужин. Конечно, это объяснялось скудностью средств училища.
Хорошо, что жена предусмотрительно захватила с собой несколько бутербродов.
Многие разошлись по квартирам воспитателей, но среди них у нас не было близких знакомых, за исключением генеральши Томашевской, известной нам ещё по Екатеринбургу. Но генеральша разыгрывала роль патронессы, высокомерно взирая на всех нас, и приглашения мы не удостоились.
Вечером я улёгся на постель сынишки и вскоре крепко заснул. И здесь мне приснился вещий сон.
Во сне я увидел, что кто-то во время бала прибегает в казармы и с ужасом говорит, что мы окружены большевиками, которые спускаются с гор. Я бегаю по казармам и не могу найти ни жены, ни дочери. В полной уверенности, что они бежали, мы с сыном садимся на какую-то тройку и едем по снежной равнине. Куда мы ни приезжаем, нам говорят, что навстречу идут красные войска. Наконец мы сворачиваем на какую-то дорогу и благополучно достигаем Владивостока. Явственно видна Светланка, но и здесь большевики. Мы с сыном прячемся под сводами какого-то каменного моста, а с обеих сторон начинает сплошной стеной, как в водопадах, литься вода. И мы становимся невидимыми для большевиков.
Я проснулся весь в поту. В зале играла музыка и шли танцы. Что означала эта стена воды? Впоследствии, переплыв Тихий океан и спасаясь от большевиков, я понял значение воды в этом сне.
Но ещё страннее то обстоятельство, что в самый разгар вечера прибежали караульные и сообщили начальству, что с гор спускаются партизаны. Это обстоятельство от гостей скрыли, но многие юнкера вечером исчезли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107