Они вернулись в купе. Он снова раскрыл книжку и снова не мог взять в толк, о чем там речь.
Какое-то время девушка сидела напротив него, затем вышла в коридор полюбоваться видами из окна.
Он чувствовал ужасную неудовлетворенность. Девушка ему нравилась, и ее поведение было не иначе как тихим вызовом.
В последнюю минуту он еще раз попытался все спасти. Вышел в коридор и встал рядом с ней. Сказал, что сегодня, вероятно, не узнал ее потому, что она изменила прическу. Откинув ей волосы со лба, посмотрел на ее измененное лицо.
— Теперь я вас узнаю, — сказал он ей. Разумеется, он по-прежнему не узнавал ее. Да и не о том шла речь. Он просто хотел крепко прижать руку к ее темени и, слегка запрокинув ей голову, смотреть в ее глаза.
Сколько раз в жизни он так же опускал руку на голову женщине и спрашивал ее: «А ну покажите, как вы будете выглядеть?» Этот повелительный жест и властный взгляд способны были вмиг изменить всю ситуацию. Словно уже в зародыше они содержали (и призывали из будущего) ту великую сцену, когда он целиком овладеет ею.
Однако на сей раз его жест не возымел действия. Его собственный взгляд был гораздо слабее взгляда, который он чувствовал на себе, скептический взгляд приемной комиссии, хорошо знавшей, что он повторяется, и дававшей ему понять, что любое повторение — всего лишь подражание, а любое подражание не стоит ломаного гроша. Ян внезапно увидел себя ее глазами. Увидел жалкую пантомиму своего взгляда и своего жеста, эту стереотипную гримасу, которую многолетние повторения лишили всякого содержания. Этот жест, утратив непосредственность, спонтанный естественный смысл, вдруг вызвал в нем невыносимую напряженность, словно к его запястьям были привязаны пудовые гири. Взгляд девушки создал вокруг него особую атмосферу удесятеренной тяжести.
Продолжать было нельзя. Он отпустил ее голову и устремил взгляд на мелькавшие за окном сады.
Поезд прибыл по назначению. У выхода с вокзала она сказала, что живет неподалеку, и пригласила его к себе.
Он отказался.
Не одну неделю он думал об этом: как он мог отказаться от девушки, которая ему нравилась?
По отношению к ней он находился по другую сторону границы.
8
Мужской взгляд был уже многократно описан. Он якобы холодно останавливается на женщине, словно измеряет ее, взвешивает, оценивает, выбирает — одним словом, превращает в вещь.
Менее известно, что женщина против этого взгляда вовсе не так беззащитна. Превращенная в вещь, она наблюдает за мужчиной взором вещи. Как если бы молоток вдруг обрел глаза и упорно наблюдал за каменщиком, забивающем им гвоздь. Каменщик видит злорадные глаза молотка, теряет уверенность и ударяет себя по пальцу.
Каменщик — хозяин молотка, но у молотка перед каменщиком есть преимущество, ибо орудие знает точно, как положено с ним обращаться, тогда как его пользователь может знать это лишь приблизительно.
Способность видеть превращает молоток в живое существо, но хороший каменщик должен выдержать его вызывающий взгляд и крепкой рукой снова превратить в вещь. Говорят, что женщина именно так переживает космическое движение вверх, а затем вниз: взлет вещи, превращенной в существо, и падение существа, превращенного в вещь.
Однако с Яном все чаще случалось, что игра в каменщика и молоток не удавалась ему. Женщины смотрели нехорошо. Они портили игру. Было ли это потому, что в ту пору женщины стали объединяться, организовываться, решив изменить свою вековую женскую долю? Или Ян старился и иначе воспринимал женщин и их взгляд? Менялся мир или менялся он сам?
Трудно сказать. Определенно лишь то, что встреченная в поезде девушка измеряла его недоверчивым, полным сомнений взглядом, и потому молоток выпал из руки Яна раньше, чем он вообще успел его приподнять.
На днях он встретил Паскаля, который пожаловался ему на Барбару. Оказалось, Барбара пригласила его к себе. У нее были две незнакомые ему девушки. Они немного поговорили, а потом Барбара ни с того ни с сего принесла из кухни большой старинный жестяной будильник. Не издав ни звука, она стала раздеваться, и обе девушки вместе с ней.
Паскаль жаловался: «Поймите, они раздевались равнодушно и небрежно, словно я был собакой или цветочным горшком».
Потом Барбара велела раздеться и ему. Не желая упускать возможность заняться любовью с двумя незнакомками, он послушно разделся. Тут Барбара указала ему на будильник и заявила: «Внимательно следи за секундной стрелкой. Если до конца минуты у тебя не встанет, ты вылетаешь из игры!» «Не отрывая глаз, они смотрели мне в пах, а поскольку секунды уже заканчивали свой бег, разразились смехом! Потом меня выгнали!» Это именно тот случай, когда молоток решил кастрировать каменщика.
— Ты же знаешь, Паскаль — надутый болван, и к штрафной роте Барбары я испытываю тайную симпатию, — сказал Ян Ядвиге.
Впрочем, Паскаль со своими дружками проделывал с девушками примерно то же, что Барбара проделала с ним. Как— то раз девушка пришла, чтобы заняться любовью, а они раздели ее и привязали к тахте. Девушку волновало не то, что она привязана, это как бы входило в игру. Скандальным было другое: они ничего с ней не сделали, даже не коснулись ее, а только рассматривали ее во всех подробностях. Девушка чувствовала себя изнасилованной.
— Это можно понять, — сказала Ядвига.
— Но я могу представить себе этих обнаженных, связанных, доступных вожделеющим взглядам девушек действительно возбужденными. Паскаль в подобной ситуации возбужден не был. Он был кастрирован.
Совсем завечерело, они сидели вдвоем в квартире Ядвиги, на столике перед ними стояла наполовину опорожненная бутылка виски. Ядвига спросила: — Что ты этим хочешь сказать?
— Хочу сказать, — ответил Ян, — что когда мужчина и женщина делают одно и то же, по сути это не одно и то же. Мужчина насилует, женщина кастрирует.
— Ты хочешь сказать, что кастрировать мужчину подло, тогда как изнасиловать женщину — дело хорошее.
— Тем самым я хочу лишь сказать, — защищался Ян, — что изнасилование — часть эротики, тогда как кастрация — ее отрицание.
Залпом выпив виски, Ядвига сердито ответила: — Если изнасилование — часть эротики, то значит, вся эротика направлена против женщины, и не худо было бы изобрести иной вид эротики.
Ян глотнул виски и, помолчав, сказал: — Много лет назад на моей бывшей родине мы с друзьями составили антологию изречений, которые произносили наши любовницы во время соития. И знаешь, какое слово встречалось чаще всего?
Ядвига не знала.
— Словечко нет. Словечко нет, многажды повторенное: нет, нет, нет, нет, нет… Девушка пришла, чтобы заняться любовью, но, когда он обнял ее, она оттолкнула его и запричитала нет, так что вся любовная встреча была освещена красным светом этого самого чудесного из всех слов и превратилась в маленькую имитацию изнасилования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57