Я знаю, где-то есть Сара, еврейская девушка Сара, моя сестра Сара, но где мне найти ее?
Пассажи курсивом и в кавычках представляют собой цитаты из следующих книг: Анни Леклер «Слово женщины», 1976 (Annie Leclerc, La parole de femme, 1976), Поль Элюар «Лик мира», 1951 (Paul Eluard, Le visage de la paix, 1951), Эжен Ионеско «Носорог», 1959 (Eugen Ionesco, Rhinoceros, 1959).

Четвертая часть
Утраченные письма
1
По моим подсчетам, обряд крещения ежесекундно в мире проходят два или три новых вымышленных персонажа. Оттого-то я всегда теряюсь, когда и мне случается присоединяться к этому сонму Иоаннов Крестителей. Но что поделаешь? Я же должен как-то называть своих персонажей. А чтобы на сей раз было ясно, что моя героиня принадлежит мне и никому другому (я привязан к ней больше, чем ко всем остальным), я даю ей имя, которое еще ни одна женщина никогда не носила: Тамина. Она видится мне красивой, высокой, ей лет тридцать, и родом она из Праги.
Я представляю себе, как она идет по улице провинциального города на западе Европы. Да, вы верно подметили: имя далекой Праги я называю, тогда как город, в котором происходит действие, остается неизвестным. И пусть это против всех правил перспективы, но вам придется с этим смириться.
Тамина работает официанткой в маленьком кафе, принадлежащем одной супружеской паре. Их доход так мал, что супругу пришлось поступить на другую работу, а освободившееся место доверить ей. Разница между скудным жалованьем хозяина на его новом рабочем месте и еще более скудным жалованьем, что они платят Тамине, составляет их маленькую прибыль.
Тамина разносит кофе и кальвадос посетителям (их мало, кафе постоянно полупустое), а затем снова становится за барную стойку. На табурете у бара обычно сидит кто-то, кому хочется поговорить с ней. Ее все любят. Ибо Тамина умеет слушать, о чем рассказывают ей люди.
Но в самом ли деле она их слушает? Или просто внимательно и молчаливо смотрит на них? Этого я не знаю, да и так ли это важно? Главное, она не прерывает их. Вы же знаете, как бывает, когда двое беседуют. Один говорит, а другой перебивает его: «Ну точно, как у меня, я…» и начинает рассказывать о себе, пока первому уже, в свою очередь, не удается вставить: «Ну точно, как у меня, я…» Эта фраза «Ну точно, как у меня, я…» может казаться согласным эхом, продолжением мысли собеседника, но это вовсе не так: на самом деле это грубый бунт против грубого насилия, стремление высвободить из рабства собственное ухо и силой завладеть ухом противника. Ибо вся жизнь человека среди людей не что иное, как битва за чужое ухо. И весь секрет популярности Тамины заключается в том, что она не стремится рассказывать о себе. Она без сопротивления принимает захватчиков своего уха и никогда не говорит: «Ну точно, как у меня, я…»
2
Биби на десять лет моложе Тамины. Вот уж без малого год, как она изо дня в день рассказывает о себе. А недавно объявила Тамине (собственно, с этого все и началось), что они с мужем собираются летом посетить Прагу.
В эту минуту Тамина словно пробуждается от многолетнего сна. Биби продолжает говорить, а Тамина (против обыкновения) прерывает ее: — Биби, если вы поедете в Прагу, не смогли бы вы зайти к моему отцу и взять один пустячок для меня? Ничего крупного! Всего лишь небольшой пакет, он легко поместится в вашем чемодане!
— Для тебя что угодно, — с готовностью говорит Биби.
— Я была бы по гроб жизни благодарна тебе, — говорит Тамина.
— Положись на меня, — заверяет ее Биби, и обе женщины еще немного толкуют о Праге; у Тамины пылают щеки.
Затем Биби говорит: — Я хочу написать книгу.
Тамина думает о своем пакете в Праге и знает, что должна сохранить Бибино расположение. Поэтому тут же предлагает ей свое ухо: — Книгу? И о чем же?
Годовалая дочка Биби ползает под барным табуретом, на котором сидит ее мама, и визжит.
— Тише! — бросает Биби, обратив взгляд к полу, а затем, выдыхая сигаретный дым, говорит: — О том, как я вижу мир.
Ребенок визжит все пронзительнее, а Тамина спрашивает:
— И у тебя бы хватило духу написать книгу?
— А почему нет? — говорит Биби и снова задумывается: — Конечно, не плохо бы получить хоть какие-то сведения о том, как пишется книга. Ты случайно не знаешь Банаку?
— Кто это? — спрашивает Тамина.
— Писатель, — говорит Биби. — Живет здесь. Хотелось бы с ним познакомиться.
— А что он написал?
— Не знаю, — говорит Биби и добавляет в задумчивости: — Пожалуй, стоило бы что-нибудь почитать из его книг.
3
Вместо возгласа радостного удивления в трубке прозвучало ледяное: — Надо же! Ты наконец вспомнила обо мне?
— Ты же знаешь, что у меня туго с деньгами. Звонить очень дорого, — извиняясь, сказала Тамина.
— Могла бы написать. Марка для письма, надеюсь, тебе по карману! Я уж и не помню, когда получила от тебя последнее письмо.
Тамина поняла, что разговор со свекровью начался скверно, и потому сперва долго расспрашивала ее, как живет и что делает, прежде чем осмелилась сказать: — Я хочу тебя кое о чем попросить. Уезжая, мы оставили у тебя один пакет.
— Пакет?
— Да. Петр при тебе запер его в письменном столе своего отца. Ты же помнишь, у него там всегда был свой ящик. А ключ отдал тебе.
— Ни о каком ключе я и понятия не имею.
— Как же так, мама! Ключ должен быть у тебя. Петр точно дал его тебе. Это было в моем присутствии.
— Вы мне ничего не давали.
— Прошло много лет. Ты, может, забыла. Я прошу тебя только посмотреть, где этот ключик. Ты наверняка его найдешь.
— А что мне с ним делать?
— Просто посмотри, в ящике ли этот пакет.
— А почему бы ему там не быть? Вы положили его туда?
— Положили.
— Тогда зачем мне открывать этот ящик? Вы думаете, что я что-то сделала с вашими записными книжками?
Тамина опешила: откуда свекровь знает, что там записные книжки? Они же были завернуты, и сверток тщательно заклеен скотчем. Тамина, однако, не выдала своего удивления.
— Я ведь ничего такого не говорила. Я только прошу тебя посмотреть, все ли там в порядке. А потом скажу тебе еще кое-что.
— А ты не можешь мне объяснить, в чем дело?
— Мама, у меня нет времени долго говорить. Это очень дорого!
Свекровь расплакалась: — Тогда не звони мне, если это дорого!
— Не плачь, мама, — сказала Тамина. Она прекрасно знала эти слезы. Когда свекровь хотела чего-то добиться от них, она всегда плакала. Своим плачем она обвиняла их, и не было на свете ничего более агрессивного, чем ее слезы.
Трубку, казалось, сотрясали рыдания, и Тамина сказала:
— Мама, я еще позвоню.
Свекровь плакала, и у Тамины не хватало смелости положить трубку прежде, чем она услышит слова прощания. Но рыдания не утихали, и каждая слеза стоила немалых денег.
Тамина повесила трубку.
— Мадам Тамина, — сказала хозяйка кафе удрученным голосом, указывая на счетчик: — Вы разговаривали по телефону ужасно долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57