- Ага, подтвердил? А говоришь, что не знает!
Маша избегала встречаться с Валентином Антоновичем.
Иногда, поискав ее глазами среди других, профессор спрашивал:
- Где же моя землячка?
- Строгова день и ночь учится, - спешила вступить в беседу Ася. - Она очень усердна.
- Усердие - одна из добродетелей, - улыбнулся профессор.
Ася истолковала его слова по-своему: кому не хватает таланта, приходится стараться. Она провожала Валентина Антоновича до профессорской, всегда имея в запасе заранее придуманную тему для разговора.
А Маша шла в читальню и, положив перед собой стопку книг, долго сидела над ними.
Связь между жизнью народа и жизнью искусства открывалась перед нею все значительней и яснее. Так Маша пришла к Маяковскому.
"Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо!.."
Разумеется, она читала Маяковского и раньше, в десятилетке. И тогда эти строки ей были известны, но по-настоящему они зазвучали для нее только теперь. Только теперь она поняла: истинное искусство с народом.
В этом ее убеждали книги, над которыми Маша забывала о голоде. Стихи на газетных полосах, которые писались между боями, и, может быть, где-то в окопе, стиснув, как она, зубы, их читал Митя Агапов. Убеждали лекции профессора Валентина Антоновича.
В декабре радио принесло известие: начался разгром фашистов под Москвой.
Маша бежала институтским коридором, готовая кинуться на грудь каждому встречному.
- Под Москвой немцев бьют! Вы слышали? Наши гонят фашистов!
Вдруг она увидела Валентина Антоновича. Он шел навстречу, бледный, в пальто нараспашку, галстук сбит набок, колечки волос беспорядочно спутаны.
- Валентин Антонович! - закричала Маша и всхлипнула.
Он посмотрел на нее незнакомо, откуда-то издали, торжественным взглядом:
- Потрясены? Началось. Вспомните Пушкина. "Хмельна для них славянов кровь, но тяжко будет им похмелье".
Глава 6
Огонек коптилки жалко мигал, черная струйка дыма тянулась вверх. Огонек качался. По углам качались темные тени.
Ирина Федотовна сидела у коптилки, закутавшись в платок. Она не читала, не шила, а просто наблюдала, как тянется вверх тоненькая струйка копоти.
Утром Маша наспех приносила матери ведро воды и убегала в институт. Уходил Кирилл Петрович. Ирина Федотовна оставалась одна.
"Что сегодня может случиться? Ничего. Может быть, принесут письмо".
Иногда действительно приносили письма. Сестра Поля писала из Владимировки, что в деревне много приезжих ребят, эвакуированных из разных городов, в школе прибавилось работы, а по колхозу и вовсе.
Председателем выбрали Дуню Бочарову.
"Давно ли Дуня сидела у меня за партой, русоволосая девочка, бойчее всех решала задачки! - писала Поля. Теперь мы с ней вместе потруднее задачки решаем. Весна далеко, а придет... Мужиков в деревне почти не осталось, вот мы с ней и раскидываем, две бабы, умом. Бывало в моей жизни немало экзаменов, но такого еще не случалось".
"Поля, Поля! - с горькой улыбкой думала Ирина Федотовна. - Ты-то выдержишь и этот экзамен, а уж если кто баба, так, видно, я".
Писал Иван Никодимович с фронта.
Все друзья жили суровой, деловой жизнью.
Кирилл Петрович хмурился, видя пожелтевшее лицо Ирины Федотовны.
- Сходи к врачу. Тебе необходимо полечиться.
Ни он, ни Маша не догадывались, что Ирине Федотовне нужно не лечиться, а изменить свою жизнь, чтобы в нее вошли значение и смысл.
Однажды принесли письмо для Маши. Ирина Федотовна прочитала обратный адрес - полевая почта.
Несколько раз она брала в руки конверт, перечитывала адрес и весь день вспоминала далекий городок и свою юность за зеленым палисадом, где весной цвели вишни и яблони.
Письмоносец дергал у калитки колокольчик. Хриплым лаем отзывался старый пес Каштан. Ириша бежала через сад и у калитки разрывала конверт: "Действующая армия. Кирилл Строгов".
Теперь Маша...
Ирина Федотовна приготовила ужин. Она ждала Машу, хотела даже сходить за ней в читальню.
- Письмо! С фронта, - радостно сообщила она, едва Маша вернулась.
Маша сбросила пальто и быстро подошла к столу.
Ирина Федотовна из деликатности вышла, постояла несколько минут за дверью.
"Теперь можно", - решила она, тихонько толкнув дверь.
Маша сидела у стола, подперев ладонью щеку, и задумчиво рассматривала нераспечатанный конверт.
"Письмо не то", - огорчилась Ирина Федотовна.
Маша качнула головой, словно стряхнув задумчивость, и надорвала конверт.
"Здравствуй, Маша! Пишет тебе с передовых позиций друг твой Сергей Бочаров. Много ребят полегло на защите дорогой нашей столицы Москвы, а я остался невредимым и не тронутым пулей.
Устояла Москва и навеки будет стоять.
Маша, шлют ли тебе вести из деревни Владимировки? Спасибо Пелагее Федотовне: она мне пишет про все новости чаще родных. Мою мать назначили председателем колхоза. Пелагея Федотовна обнадеживает, что дело у нее пойдет хорошо, да и я в своей матери не сомневаюсь ничуть - она без отца нас, четверых, подняла и в общественной жизни мужику не уступит. А все-таки боязно. Ну, правда, Пелагея Федотовна иной раз подсобит, не без этого.
Маша! Помнишь ли ты нашу последнюю встречу? Здесь есть хорошие и геройские девчата, но у меня с ними отношения формальные.
Напиши, если не забыла меня.
С комсомольским приветом
С е р г е й Б о ч а р о в".
Маша неосторожно вздохнула - коптилка погасла.
- Какая неловкая! - с досадой проговорила Ирина Федотовна, зажигая спичку.
Письмо лежало на столе.
- Очень мне грустно... Дай прочесть, что пишут с фронта.
- Что с тобой, мама? - удивилась Маша.
Ирина Федотовна прочитала письмо, налила Маше чаю.
- Что ты ответишь?
- Напишу: "Милый Сергей, я тоже не забыла тебя и Владимировку", говорила Маша, задумчиво глядя на огонек. - Напишу, что горжусь им и его матерью. Очень горжусь!
- Как ты сказала? - переспросила Ирина Федотовна, опустив на колени полотенце и блюдечко.
- Что с тобой, мама?
- А если бы ты... если бы, положим, представь себе... - Ирина Федотовна с ожесточением принялась тереть сухое блюдечко полотенцем, если бы ты вздумала написать ему про свою мать? Нет, интересно, что бы ты написала? Ах, боже мой! Все вы заняты своими делами. Разве вы можете понять!
Маша с грустной улыбкой смотрела на узенький язычок коптилки.
- Очень хорошо понимаю, мама. Я не решалась сказать тебе.
- Скажи! Ты должна сказать. Впрочем, можешь не говорить. Я знаю сама.
- Что ты знаешь?
- Знаю то... - Возбужденно размахивая полотенцем, сама удивляясь своей решительности, Ирина Федотовна призналась, о чем думала, оставаясь одна в сырой, нелюбимой комнате: - Я знаю, что, если бы работала, положим, и у меня было свое дело, а не только семья и не только дом, наверно, все уважали бы меня больше. Даже ты и даже твой отец. Может быть, поздно начинать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61