ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


- Ох, трудно, Пелагея Федотовна!
Авдотья заплакала.
Пелагея Федотовна встала, поправила косынку на голове.
- У тебя остановился? - тихо, через силу спросила она.
- Пелагея Федотовна, он мимо шел... Я его кликнула... Пелагея Федотовна... ох, не выговорю! Иван-то Никодимыч без рук воротился...
Пелагея Федотовна медленно поднесла ладони к лицу и закачалась из стороны в сторону. Когда она опустила руки, у нее были белые губы; с трудом шевеля ими, она сказала, обдумывая, видно, каждое слово и вкладывая особый, значительный смысл в свою речь:
- Ступай, Дунюшка, к Ивану Никодимычу, скажи ему: жена, мол, не знает, как за милость судьбу благодарить, что ты вернулся живой. Не забудь! Точно так и скажи. - Она вскинула вверх голову и глотнула воздух, подавив рыдания. - А я пойду переоденусь. Не годится мне мужа в таком затрапезном виде встречать.
И она пошла, не оглядываясь, придерживая платье, путавшееся в ногах, торопясь и все ускоряя шаги...
В избу Бочаровых набился народ. Старики, женщины, дети стояли в сенях и под окнами, а Иван Никодимович как опустился на скамью, так и сидел не двигаясь и без слов кланялся на робкие приветствия.
Голова его поседела, но широкая черная борода чуть серебрилась, и брови были по-прежнему черны и густы. Весь он был прежний - широкоплечий, сильный, красивый, - однако, встречаясь с ним взглядом, люди отводили глаза. Никто не узнавал Ивана Никодимовича, словно погасили в нем внутренний свет.
Движение прошло по толпе. Люди расступились, давая проход. В избу вошла Пелагея Федотовна. Она задержалась у порога.
- Голубчик ты мой! - сказала она низким голосом. - Воротился...
И такая спокойная, бесстрашная нежность прозвучала в ее голосе, такая устоявшаяся любовь, что все увидели, как высоко поднялась и опустилась у Ивана Никодимовича грудь.
- Обнять я тебя не могу, - ответил он глухо, пытливо и настороженно присматриваясь к ней и боясь заметить в лице тень смущения и той испуганной жалости, которую он, красивый, сильный мужчина, уже привык встречать в чужих людях и считал самым унизительным и страшным для себя несчастьем.
- А я сама тебя обниму, - просто ответила Пелагея Федотовна.
На глазах у всех она обняла его и поцеловала, по старинному обычаю, три раза.
Молоденькая санитарка-провожатая, пропылившаяся насквозь так, что ресницы и брови казались напудренными, взялась за мешок. Она устала с дороги и мечтала поскорее добраться до места. Пелагея Федотовна перехватила из ее рук котомку и закинула за спину. На чесучовом весеннем костюме отпечаталось пыльное пятно.
Толпа проводила до самого дома учительницу и ее безрукого мужа.
Иван Никодимович окинул взглядом стены, знакомые до каждого гвоздика, задержался на книжной полке, поздоровался с Ириной Федотовной и, увидев Машу, безразлично кивнул ей. Что-то оборвалось в сердце Маши.
Ни в ком - ни в отце, которого она помнила всегда за письменным столом, ни в Аркадии Фроловиче, ни в матери, ни даже в тете Поле - Маша не наблюдала такой цельности душевных и физических сил, такой широты интересов, а главное, разнообразных умений, как в дяде Иване.
Отец, увидев сломавшийся стул, смущенно покашливал, а мать говорила:
"Какой ты мужчина? Не умеешь вбить в стену гвоздь!"
Иван Никодимович все умел и все любил делать.
Он оборудовал колхозную пасеку; когда пчелы роились, с пасеки бежали за ним. И в хате-лаборатории половину приборов смастерил своими руками ветеринар Иван Никодимович. Отправляются ли в ночь мужики на рыбалку стучат под окном Ивана Никодимовича, а он уж штопает сети; но наутро ему ничего не стоит верхом без седла ускакать куда-нибудь за двадцать тридцать километров поднимать заболевшую корову или лошадь.
Какой неукротимой силой он был одарен от природы!..
Маша ответила на кивок дяди Ивана виноватым взглядом. Иван Никодимович отвернулся. Он нестерпимо хотел курить и страдал оттого, что стеснялся при жене сказать об этом санитарке.
Прикусив запекшуюся губу, он молчал. Пелагея Федотовна легко двигалась по комнате. Скоро на столе появились самовар, вино и еда. Пелагея Федотовна принесла откуда-то пачку папирос и, не переставая рассказывать о деревенских и районных новостях, мешая важное с пустяковым, зажгла папиросу, села рядом с мужем, обняла его одной рукой за плечи, а другой поднесла к губам папиросу. Он жадно затянулся. На виске его надулась синяя жила. Он, захлебываясь, глотал дым, а она все говорила, но голос ее звучал слабее, и все догадались, что она очень устала.
- Замолчи, Поля! - вдруг прервал Иван Никодимович.
Она послушно умолкла.
- Ты не знаешь, какими мелочами исковеркана моя жизнь! - произнес он, не глядя на нее. - Не будем притворяться, что ничего не случилось.
Она сняла руку с его плеча и, опустив голову, покорно ответила:
- Хорошо. Не будем притворяться... Но вспомни, Иван, когда в жандармском отделении в четырнадцатом году завели на тебя дело и многие осторожные люди перестали с тобой раскланиваться, а мне в городской управе отказались дать школу, потому что я назвалась твоей невестой, ты пришел и сказал: "Не хочу портить вам жизнь, не хочу принимать ваши жертвы. Прощайте!" Как бы я стала жить, если бы ты действительно ушел тогда, Иван?
И вдруг, глядя на него в упор, Ирина Федотовна сказала:
- А Кирилл умер. Ваня, ты ведь не знаешь, что умер Кирилл?
- Что такое? - бледнея, переспросил Иван Никодимович.
Он навалился грудью на стол и пошатнул его. И только сейчас, в первый раз после встречи с ним, Пелагея Федотовна заплакала, громко, навзрыд.
...Через месяц Маша получила извещение из Москвы: роно вызывало ее на работу.
Начались сборы. Ирина Федотовна потихоньку вздыхала, боясь отпускать Машу одну. Никто не сказал об этом ни слова, но без слов было решено, что Ирина Федотовна останется во Владимировке. Для всех было неожиданностью, что именно с ней Иван Никодимович чувствовал себя просто и легко. Она подавала ему папиросу за папиросой и говорила о Кирилле Петровиче. Иван Никодимович понимал, что она говорит потому, что не может не говорить.
Так они сидели часами вдвоем и толковали. Что-то оттаивало, отходило в Иване Никодимовиче.
Но иногда гримаса страдания исказит его мужественное, красивое лицо. Тогда он отказывается есть, уходит из дому и в угрюмом одиночестве шагает по дорожкам сада или задворкам, чтобы не встретить людей, проберется в лес. В такие часы его никто не зовет и не ищет, почему-то тихо говорят о посторонних, незначительных вещах, а Пелагея Федотовна посидит у окна, хрустнет пальцами и, словно догадавшись о чем-то, уйдет в деревню.
Когда спустя много времени Иван Никодимович, с осунувшимся от усталости и голода лицом, вернется домой, на крыльце его ждут: из правления колхоза, с молочной фермы - кому-нибудь неотложно нужен совет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61