Свисал со стола угол скатерти - Пипуш глотал скатерть. Кто-то держал в руке тросточку так, что конец ее ^йе касался земли. Пипуш запихивал себе в горло кончик тросточки и глотал!
Целый день, с утра до вечера, бегал за мной, за Катериной, заКрисей и орал без передышки:
"Рррааа! Рррааа!" - И клюв его всегда был разинут и поднят кверху.
Выглядел он как какой-то диковинный, бегающий, Орущий, озверевший цветок. Ибо, надо отметить, горло Пипуша было превосходного, чистого, ярко-алого цвета. Как коралл! И человеку делалось как-то не по себе, когда из такой прелести вырывался этот ужасный крик: "Рррааа! Рррааа!", которым Пипуш раздирал наши уши с утра до ночи.
Ворон приставал не только к нам, людям. Он бегал за Тупи, за Чапой, за кошкой, за курами, за утками, за гусями. Никто из наших солидных, благоразумных животных не мог избавиться от приставаний назойливого крикуна. Пипуш заглатывал хвост Тупи, уши Чапы, лапы Имки, кошки, добирался даже и до клюва Малгоси. И не переставал вопить.
С того времени, когда на нашем дворе появился Пипуш, и речи быть не могло о том, чтобы после обеда сладко подремать на солнышке. Все наши мохнатые и пернатые друзья, привыкшие считать себя полными хозяевами на дворе, теперь всячески старались убежать от этого прожорливого надоеды.
Это и развратило Пипуша. Когда попытались умерить наглость вороненка, было уже поздно. Ибо Пипуш рос и мужал не по дням, а по часам. Вскоре он уже умел в случае необходимости вскочить на высокий забор или на крышу сарая. И ищи ветра в поле!..
Однажды Имка, кошка, попробовала разделаться с вороном всерьез. Она прыгнула вслед за ним на забор и двинулась к Пипушу с таким выражением, что я подумал: конец нашему ворону! Куда там! Пипуш вскочил кошке на спину и так отколотил ее своим клювом, что бедняжка с плачем убежала от него.
Да, Пипуш, потеряв красивые желтые усы и научившись есть с земли, почувствовал свою силу и уже никого не боялся. Что я говорю - не боялся! После битвы с Имкой началось самодержавное правление Пипуша на нашем дворе.
До того как в нашем доме появился ворон, животные строго соблюдали кодекс дворового права и жили между собой в примерном согласии. Куры не таскали корм из собачьих мисок, утки не обижали кур, собаки тоже уважали чужую собственность; Имка жила с собаками в ладу и спала с ними в одной конуре, а гусыня Малгося ухаживала за котятами, как родная мать. Никто никого не угнетал, и все жили в дружбе и согласии.
Конечно, и в дворовом мире бывали иногда мелкие недоразумения, а порой даже и довольно крупные разговоры. Не раз приходилось прибегать к помощи шланга с водой или даже выбивалки, чтобы привести в себя распетушившихся жителей. Однако я должен подчеркнуть, что виновником всех недоразумений почти всегда была мелкота: какие-нибудь сопливые щенята или котята, у которых в голове ветер и которые еще не успели изучить законов нашего двора.
Неприятности с Пипушем начались, наоборот, как только он вырос. Он, повзрослев, пришел к убеждению, что на дворе творятся одни безобразия и дальше так продолжаться не может. Решил навести на дворе настоящий порядок. И не мешкая принялся за работу.
2
Должен вам сказать, что я в жизни знал многих животных. Были среди них умные, очень умные, но такой мудрой бестии, как Пипуш, я никогда не встречал.
Пипуш умел целыми часами просиживать где-нибудь на возвышении и размышлять. Жмурил то один, то дру гой глаз, кивал головой. Смотрел на все вокруг так равнодушно, словно его ничто не интересует. Лишь всесто ронне обдумав свой замысел, он начинал действовать. И выполнял он свои планы с таким упорством, что сопротивление было невозможно. Что решено - то решено!
Удивляться ли тому, что Пипуш зажал в кулак весь двор? Ведь он и в доме делал все, что хотел. На меня, на Катерину, на Крисю смотрел свысока и ни капельки с нами не считался.
Впрочем, меня он никогда не наказывал. Не клевал. А почему? Да потому, что он - единственный из всех животных! - догадался, что главное лицо в доме не Катерина, а все-таки я, и решил со мной не ссориться. Но Крисе и даже Катерине от него доставалось на орехи, если они осмеливались противоречить. Причем возмездие наступало не сразу. Пипуш брал провинность на заметку и ожидал подходящего случая. Решив, что время настало, клевал преступницу в ногу или в руку. И смотрел ей в глаза: "Говорил я тебе, чтобы ты со мной не спорила?" А потом старался побыстрее удрать, чтобы не получить по голове скалкой или тряпкой.
Ну конечно, и ему попадало за такие выходки. Но это не действовало. Он удирал на забор или на крышу, чистил перья, вытирал клюв, и по глазам было видно, что он презирает людскую злобу...
"Ну и что ж, попало так попало, - бормотал он. - Но уж я тебе дал так дал! Долго, дорогая, будешь помнить, как со мной связываться!"
И меня Пипуш, конечно, тоже воспитывал. Еще как! Я курил трубку. Такую, знаете, короткую английскую трубку. Покурив, клал ее всегда в пепельницу. Пипуш пришел к убеждению, что это никуда не годится. Моя трубка должна лежать на печке в гостиной - кончено!
Стоило только мне оставить трубку в пепельнице, Пипуш мгновенно хватал ее клювом и тащил на печку. Он клал трубку всегда в одно и то же место, на карниз. Возвращался. Усаживался передо мной и смотрел на меня с укором:
"Когда я только приучу тебя к порядку? Неужели не будешь класть свою трубку, куда следует? Ай-ай-ай!"
Как-то Пипуш сидел на столе, дожидаясь того счастливого момента, когда можно будет стащить у меня трубку. Смотрю я на него и думаю, что неплохо бы над ним подшутить. Беру трубку в руку, встаю. Пипуш следит за мной одним глазом. Я иду к печке. Пипуш уже там. Я положил трубку туда, куда ее клал ворон, и вернулся. Пипуш ошалел от радости! Он пищал, махал крыльями, переступал с ноги на ногу, что у него было признаком величайшего ликования. Потом спорхнул с печки, уселся мне на плечо и своим твердым носиком начал осторожно врыться в моих волосах. Это была у него самая большая ласка.
"Умница! Наконец-то ты понял! Молодец! Всегда меня слушайся!"-ворковал он мне на ухо.
Ну, и с тех пор я всегда клал трубку на печь. Что же мне было делать?
Или вспомнить, как Пипуш добился возможности подпадать в прачечную, в которой он соизволил поселиться, непременно через окно! Он бил стекла. Одно за другим. Пока я наконец не устроил там форточку. Так и на этот раз он настоял на своем!
Словом, в нашем доме Пипуш делал все, что хотел. Недаром, недаром его прозвали "ангелом-хранителем"!
А на дворе он был поистине неограниченным властелином. Собаки, кошка, домашняя птица - все боялись его как огня. Пипуш всегда, бывало, сидел где-нибудь на вышке и видел все, что происходит вокруг. Пусть бы только кто-нибудь вышел из его воли! Ворон молнией обрушивался на непослушного и клевал его куда попало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Целый день, с утра до вечера, бегал за мной, за Катериной, заКрисей и орал без передышки:
"Рррааа! Рррааа!" - И клюв его всегда был разинут и поднят кверху.
Выглядел он как какой-то диковинный, бегающий, Орущий, озверевший цветок. Ибо, надо отметить, горло Пипуша было превосходного, чистого, ярко-алого цвета. Как коралл! И человеку делалось как-то не по себе, когда из такой прелести вырывался этот ужасный крик: "Рррааа! Рррааа!", которым Пипуш раздирал наши уши с утра до ночи.
Ворон приставал не только к нам, людям. Он бегал за Тупи, за Чапой, за кошкой, за курами, за утками, за гусями. Никто из наших солидных, благоразумных животных не мог избавиться от приставаний назойливого крикуна. Пипуш заглатывал хвост Тупи, уши Чапы, лапы Имки, кошки, добирался даже и до клюва Малгоси. И не переставал вопить.
С того времени, когда на нашем дворе появился Пипуш, и речи быть не могло о том, чтобы после обеда сладко подремать на солнышке. Все наши мохнатые и пернатые друзья, привыкшие считать себя полными хозяевами на дворе, теперь всячески старались убежать от этого прожорливого надоеды.
Это и развратило Пипуша. Когда попытались умерить наглость вороненка, было уже поздно. Ибо Пипуш рос и мужал не по дням, а по часам. Вскоре он уже умел в случае необходимости вскочить на высокий забор или на крышу сарая. И ищи ветра в поле!..
Однажды Имка, кошка, попробовала разделаться с вороном всерьез. Она прыгнула вслед за ним на забор и двинулась к Пипушу с таким выражением, что я подумал: конец нашему ворону! Куда там! Пипуш вскочил кошке на спину и так отколотил ее своим клювом, что бедняжка с плачем убежала от него.
Да, Пипуш, потеряв красивые желтые усы и научившись есть с земли, почувствовал свою силу и уже никого не боялся. Что я говорю - не боялся! После битвы с Имкой началось самодержавное правление Пипуша на нашем дворе.
До того как в нашем доме появился ворон, животные строго соблюдали кодекс дворового права и жили между собой в примерном согласии. Куры не таскали корм из собачьих мисок, утки не обижали кур, собаки тоже уважали чужую собственность; Имка жила с собаками в ладу и спала с ними в одной конуре, а гусыня Малгося ухаживала за котятами, как родная мать. Никто никого не угнетал, и все жили в дружбе и согласии.
Конечно, и в дворовом мире бывали иногда мелкие недоразумения, а порой даже и довольно крупные разговоры. Не раз приходилось прибегать к помощи шланга с водой или даже выбивалки, чтобы привести в себя распетушившихся жителей. Однако я должен подчеркнуть, что виновником всех недоразумений почти всегда была мелкота: какие-нибудь сопливые щенята или котята, у которых в голове ветер и которые еще не успели изучить законов нашего двора.
Неприятности с Пипушем начались, наоборот, как только он вырос. Он, повзрослев, пришел к убеждению, что на дворе творятся одни безобразия и дальше так продолжаться не может. Решил навести на дворе настоящий порядок. И не мешкая принялся за работу.
2
Должен вам сказать, что я в жизни знал многих животных. Были среди них умные, очень умные, но такой мудрой бестии, как Пипуш, я никогда не встречал.
Пипуш умел целыми часами просиживать где-нибудь на возвышении и размышлять. Жмурил то один, то дру гой глаз, кивал головой. Смотрел на все вокруг так равнодушно, словно его ничто не интересует. Лишь всесто ронне обдумав свой замысел, он начинал действовать. И выполнял он свои планы с таким упорством, что сопротивление было невозможно. Что решено - то решено!
Удивляться ли тому, что Пипуш зажал в кулак весь двор? Ведь он и в доме делал все, что хотел. На меня, на Катерину, на Крисю смотрел свысока и ни капельки с нами не считался.
Впрочем, меня он никогда не наказывал. Не клевал. А почему? Да потому, что он - единственный из всех животных! - догадался, что главное лицо в доме не Катерина, а все-таки я, и решил со мной не ссориться. Но Крисе и даже Катерине от него доставалось на орехи, если они осмеливались противоречить. Причем возмездие наступало не сразу. Пипуш брал провинность на заметку и ожидал подходящего случая. Решив, что время настало, клевал преступницу в ногу или в руку. И смотрел ей в глаза: "Говорил я тебе, чтобы ты со мной не спорила?" А потом старался побыстрее удрать, чтобы не получить по голове скалкой или тряпкой.
Ну конечно, и ему попадало за такие выходки. Но это не действовало. Он удирал на забор или на крышу, чистил перья, вытирал клюв, и по глазам было видно, что он презирает людскую злобу...
"Ну и что ж, попало так попало, - бормотал он. - Но уж я тебе дал так дал! Долго, дорогая, будешь помнить, как со мной связываться!"
И меня Пипуш, конечно, тоже воспитывал. Еще как! Я курил трубку. Такую, знаете, короткую английскую трубку. Покурив, клал ее всегда в пепельницу. Пипуш пришел к убеждению, что это никуда не годится. Моя трубка должна лежать на печке в гостиной - кончено!
Стоило только мне оставить трубку в пепельнице, Пипуш мгновенно хватал ее клювом и тащил на печку. Он клал трубку всегда в одно и то же место, на карниз. Возвращался. Усаживался передо мной и смотрел на меня с укором:
"Когда я только приучу тебя к порядку? Неужели не будешь класть свою трубку, куда следует? Ай-ай-ай!"
Как-то Пипуш сидел на столе, дожидаясь того счастливого момента, когда можно будет стащить у меня трубку. Смотрю я на него и думаю, что неплохо бы над ним подшутить. Беру трубку в руку, встаю. Пипуш следит за мной одним глазом. Я иду к печке. Пипуш уже там. Я положил трубку туда, куда ее клал ворон, и вернулся. Пипуш ошалел от радости! Он пищал, махал крыльями, переступал с ноги на ногу, что у него было признаком величайшего ликования. Потом спорхнул с печки, уселся мне на плечо и своим твердым носиком начал осторожно врыться в моих волосах. Это была у него самая большая ласка.
"Умница! Наконец-то ты понял! Молодец! Всегда меня слушайся!"-ворковал он мне на ухо.
Ну, и с тех пор я всегда клал трубку на печь. Что же мне было делать?
Или вспомнить, как Пипуш добился возможности подпадать в прачечную, в которой он соизволил поселиться, непременно через окно! Он бил стекла. Одно за другим. Пока я наконец не устроил там форточку. Так и на этот раз он настоял на своем!
Словом, в нашем доме Пипуш делал все, что хотел. Недаром, недаром его прозвали "ангелом-хранителем"!
А на дворе он был поистине неограниченным властелином. Собаки, кошка, домашняя птица - все боялись его как огня. Пипуш всегда, бывало, сидел где-нибудь на вышке и видел все, что происходит вокруг. Пусть бы только кто-нибудь вышел из его воли! Ворон молнией обрушивался на непослушного и клевал его куда попало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51