Впереди в соседнем ряду села и Таня, потом место освободилось сзади нее, Подкуйко присел. Нагнулся к ней, они разговаривали. О чем?
Мелькали в окне вывески разноцветные, под ними стекла вспыхивали подряд - одно, другое, третье, четвертое - от солнца. Мелькало, мелькало, и стало жарко, я расстегнул куртку, даже прикрыл глаза. Ночь плохо спал. Кем я там буду?.. Да хоть ночным сторожем. День будет мой. Солнце. Это я застолбил Подкуйке. Троллейбус мчался, качало, тормозил, остановка, опять качало, трясло, качало. Остановился прочно, и я открыл глаза.
Последние пассажиры выходили в двери. А внизу - толпа. Вокзал. Конечная.
Я подхватил рюкзак, кинулся к дверям, навстречу лезли прямо на меня с сумками, ручными колясками. С силой расталкивая, я вывалился вниз.
- Таня! - закричал я. - Подкуйко! - и огляделся. - Где вы?..
В одной руке у меня был рюкзак, другую поднял вверх.
- Я здесь! - и опять огляделся.
По площади тащили быстро вещи, обвязанные мешки, ящики на колясках, машины проскакивали то туда, то назад.
Я бросился наперерез. Какой поезд, куда идет, Подкуйко, я ж не знаю!
Я стоял, толкали со всех сторон, у дверей вокзала, опустив на асфальт рюкзак. Не отчаиваться, только не отчаиваться, слышишь.
Для того чтобы увидели меня, я влез на бетонные плиты, они лежали друг на друге неподалеку, высоко. И сел, я глядел сверху, озираясь. Долго. Потом встал. Я был не нужен никому.
- Таня! - позвал я. - Подкуйко!.. Где ж вы?
Всматриваясь в двери вокзала, я так стоял и стоял. А меня тронули за ногу вдруг снизу. Милиция.
Но нет, я почувствовал, что-то похуже. Незнакомый, коротко стриженный, в штатском, сильно загорелый, в белой куртке, с папкой под мышкой внимательно рассматривал меня, несколько запрокинув голову, будто я не человек, а памятник.
- Вы Федора Викторовича? - спросил он вежливо, отчего мне стало и вовсе не по себе.
- Ммм... - сказал я, приседая на корточки. - Понимаете... Я...
- Понимаю, - все так же вежливо подтвердил человек с папкой. - Федор Викторович посчитал, наверно, что вы не годитесь. Потому... Но Федор Викторович Подкуйко, видите ли, довольно радикален, а полагается испытательный срок шесть месяцев.
- Это где... - я сморгнул, - полагается?
- Да там, куда вы направлялись, - он пояснил. - Только электричка уже ушла. Придется... - и указал на большие вокзальные часы. - Двадцать семь минут до следующей.
Вагоны этой следующей электрички были полупустыми, будний день, двенадцатый час, из города мало кто ехал. Со мной рядом в вагоне сидел этот коротко стриженный, молодой, на вид слегка за тридцать, Максим, я его слушал и изображал, что поддакиваю. А за окном уже ни домов никаких, ни домиков давно не было, и мимо пробегал, как забор, осинник на взгорках, тонкие, всплошную светло-зеленые стволы.
- Интеллигенции, - мне говорил Максим, - пора прекратить болтать. В дни такого маразма в современный момент истории, - он выжидающе посмотрел на меня, - вы же слышите сигнал опасности, Василь Васильевич.
- Конечно, - поддакнул я.
- Потому мы и создаем сообщество истинных учителей. Вы же читали "Общину" Елены Рерих.
- Конечно... То есть нет, не до конца.
- Все равно главное, - успокоил меня Максим, - суть.
- Разумеется, - поддакнул я молодому Максиму, кандидату наук.
- У нас теперь двадцать пять детей. - И улыбнулся мне повеселевшими черными глазами на таком худом, загорелом лице. - А больше половины из Дома ребенка. Ясли, - он стал перечислять, - хорошая школа у нас, детский сад. Воспитаем. Я член рабочего совета. Мы не секта, нет! Нас пока семьдесят четыре, отовсюду, разные. Но это пока! Постойте... Максим встал. - Сейчас я пройду в соседний вагон, сесть должны были кое-кто в пригороде. Нам-то еще целых шесть остановок. Я сейчас. Максим положил папку на скамейку рядом со мной, одернул свою курточку. - Сейчас приведу. - И пошел по пустому качающемуся вагону.
За окном опять появились серые избы. И к ним вплотную подступала вода. Разлив. Мелькали деревья в воде по пояс... Пропали. Снова, снова низкая трава, по ней, извиваясь, рядом с поездом черная тропка, и круглый белый пепел костра. Электричка замедляла ход.
Я оглянулся, посмотрел на пустой вагон, поднял с пола рюкзак.
Я сбежал на станции по деревянной лесенке вниз. Когда прошел наш поезд, перебрался, перешагивая через рельсы, на платформу напротив, постучал в закрытое фанерой окошко, купил в кассе обратный билет. Потому что - да, да, да! - вот ведь еще говорил Лао-цзы, это я запомнил! - кто действует, он не в состоянии овладеть Поднебесной! Вот так!..
1995
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Мелькали в окне вывески разноцветные, под ними стекла вспыхивали подряд - одно, другое, третье, четвертое - от солнца. Мелькало, мелькало, и стало жарко, я расстегнул куртку, даже прикрыл глаза. Ночь плохо спал. Кем я там буду?.. Да хоть ночным сторожем. День будет мой. Солнце. Это я застолбил Подкуйке. Троллейбус мчался, качало, тормозил, остановка, опять качало, трясло, качало. Остановился прочно, и я открыл глаза.
Последние пассажиры выходили в двери. А внизу - толпа. Вокзал. Конечная.
Я подхватил рюкзак, кинулся к дверям, навстречу лезли прямо на меня с сумками, ручными колясками. С силой расталкивая, я вывалился вниз.
- Таня! - закричал я. - Подкуйко! - и огляделся. - Где вы?..
В одной руке у меня был рюкзак, другую поднял вверх.
- Я здесь! - и опять огляделся.
По площади тащили быстро вещи, обвязанные мешки, ящики на колясках, машины проскакивали то туда, то назад.
Я бросился наперерез. Какой поезд, куда идет, Подкуйко, я ж не знаю!
Я стоял, толкали со всех сторон, у дверей вокзала, опустив на асфальт рюкзак. Не отчаиваться, только не отчаиваться, слышишь.
Для того чтобы увидели меня, я влез на бетонные плиты, они лежали друг на друге неподалеку, высоко. И сел, я глядел сверху, озираясь. Долго. Потом встал. Я был не нужен никому.
- Таня! - позвал я. - Подкуйко!.. Где ж вы?
Всматриваясь в двери вокзала, я так стоял и стоял. А меня тронули за ногу вдруг снизу. Милиция.
Но нет, я почувствовал, что-то похуже. Незнакомый, коротко стриженный, в штатском, сильно загорелый, в белой куртке, с папкой под мышкой внимательно рассматривал меня, несколько запрокинув голову, будто я не человек, а памятник.
- Вы Федора Викторовича? - спросил он вежливо, отчего мне стало и вовсе не по себе.
- Ммм... - сказал я, приседая на корточки. - Понимаете... Я...
- Понимаю, - все так же вежливо подтвердил человек с папкой. - Федор Викторович посчитал, наверно, что вы не годитесь. Потому... Но Федор Викторович Подкуйко, видите ли, довольно радикален, а полагается испытательный срок шесть месяцев.
- Это где... - я сморгнул, - полагается?
- Да там, куда вы направлялись, - он пояснил. - Только электричка уже ушла. Придется... - и указал на большие вокзальные часы. - Двадцать семь минут до следующей.
Вагоны этой следующей электрички были полупустыми, будний день, двенадцатый час, из города мало кто ехал. Со мной рядом в вагоне сидел этот коротко стриженный, молодой, на вид слегка за тридцать, Максим, я его слушал и изображал, что поддакиваю. А за окном уже ни домов никаких, ни домиков давно не было, и мимо пробегал, как забор, осинник на взгорках, тонкие, всплошную светло-зеленые стволы.
- Интеллигенции, - мне говорил Максим, - пора прекратить болтать. В дни такого маразма в современный момент истории, - он выжидающе посмотрел на меня, - вы же слышите сигнал опасности, Василь Васильевич.
- Конечно, - поддакнул я.
- Потому мы и создаем сообщество истинных учителей. Вы же читали "Общину" Елены Рерих.
- Конечно... То есть нет, не до конца.
- Все равно главное, - успокоил меня Максим, - суть.
- Разумеется, - поддакнул я молодому Максиму, кандидату наук.
- У нас теперь двадцать пять детей. - И улыбнулся мне повеселевшими черными глазами на таком худом, загорелом лице. - А больше половины из Дома ребенка. Ясли, - он стал перечислять, - хорошая школа у нас, детский сад. Воспитаем. Я член рабочего совета. Мы не секта, нет! Нас пока семьдесят четыре, отовсюду, разные. Но это пока! Постойте... Максим встал. - Сейчас я пройду в соседний вагон, сесть должны были кое-кто в пригороде. Нам-то еще целых шесть остановок. Я сейчас. Максим положил папку на скамейку рядом со мной, одернул свою курточку. - Сейчас приведу. - И пошел по пустому качающемуся вагону.
За окном опять появились серые избы. И к ним вплотную подступала вода. Разлив. Мелькали деревья в воде по пояс... Пропали. Снова, снова низкая трава, по ней, извиваясь, рядом с поездом черная тропка, и круглый белый пепел костра. Электричка замедляла ход.
Я оглянулся, посмотрел на пустой вагон, поднял с пола рюкзак.
Я сбежал на станции по деревянной лесенке вниз. Когда прошел наш поезд, перебрался, перешагивая через рельсы, на платформу напротив, постучал в закрытое фанерой окошко, купил в кассе обратный билет. Потому что - да, да, да! - вот ведь еще говорил Лао-цзы, это я запомнил! - кто действует, он не в состоянии овладеть Поднебесной! Вот так!..
1995
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16