Студентка.
– Кто тот мужчина, с которым ты встречалась?
– Garson, jamais! Я приличный девочка! – возмутилась я. Поскольку плохо знаю язык, то могла понять его вопрос именно так. – Я студентка! Использовать ученые книги и кассеты в Центре! Я хотеть говорить французски!
– Ни черта не понимает!
Мы уже беседовали, как гусь со свиньей. Отлично! Пусть взбесится и дозреет до переводчика.
– Где ты учишься?
– Ля Сорбонна! – торжествующе надулась я и начала скорострельно палить в него сербскими причитаниями.
Мужчина швырнул папку дела на пустой стол, крытый выцветшим зеленым сукном, и вынул из ящика фото.
– Откуда ты его знаешь? – медленно, по слогам продекламировал он.
Анфас и профиль, над бритой башкой сигналетическая линейка, сбоку полицейский номерок… Морда выродка. На фотографиях из уголовных дел все так выглядят. Я кое-что об этом знаю. Моему отцу такие фото делали. Первый приговор выносит не судья, а фотоаппарат в полиции.
– Кто бы это мог быть? – бормочу я про себя по-сербски, демонстрируя абсолютную готовность помочь.
Смотри, Феля, смотри! Если не случится чуда, если чего-нибудь не выдумаешь, тебе сделают такие же, с линеечкой и четкими циферками.
– Моя не знать!
Это почти не вранье. Родная мать не узнала бы в извращенце на фото того связника, с которым меня накрыли.
Седеющий вытащил с десяток фотографий таких же уродов. Парочку я еще могла бы опознать – они приносили или забирали у меня плитки шоколада «Сушар», но я тупо уставилась на этот парад звезд, готовая сесть за диез с двумя бемолями, но никого не узнавать.
Я тянула время, не имея понятия, что можно сделать, чтобы спасти свою шкуру. Промедление наверняка не повредит, а счастье может ждать за поворотом. Пусть комиссар сдастся и попросит переводчика. Вряд ли под рукой у него есть кто-нибудь со знанием сербского. Это уж была бы исключительно злая шутка судьбы!
Он вдруг заревел, словно сел на ежа. На меня орет. Для пущего страху даже по столу кулаком бабахнул, Я подумала даже, что из него труха посыплется. Из стола, ясное дело, не из комиссара.
– Не гневаться на меня, mon comissaire, я невинна! – завизжала я с должным ужасом и отчаянием. Хочешь, чтобы испугалась, – изволь, к твоим услугам.
Он капитулировал и вдавил кнопку звонка. Вошел молодой парень в водолазке.
– Чертовы иностранцы! – Моего комиссара трясло. – Я знаю английский, испанский и итальянский, но эта идиотка говорит только по-сербски, а еще ей кажется, что она знает французский.
Именно потому, топ старина comissaire, я и люблю происходить от малых народов, чьи языки еще не распространились в ментовских кругах Европы.
– Кто-нибудь у нас знает сербский? – Водолаз засомневался. – Оставь ее в предварилке и найди мне переводчика, – приказал комиссар.
В предварилке окон нет, но это неважно. Мы на втором этаже. Кругом, невзирая на позднее время, деловитая суета.
Парень в водолазке показал мне место на деревянной лавке, отполированной до блеска шмотьем почтенной и малопочтенной клиентуры участка. Как раз через вращающиеся двери стали вводить задержанных девок. Человек десять, из-под «Роз», среди них Левретка. Шла в конце процессии.
Тут душа у меня ушла в пятки. Я была пешкой, мелким винтиком в каком-то серьезном деле, о котором ничего не знала. Смахивает на очную ставку. Вот-вот они найдут переводчика, и за языковой барьер мне не спрятаться. Если не расколюсь, меня сгноит полиция. Если расколюсь – сгноят ТЕ.
Как спастись?
В поле зрения у меня были двери в туалет. Кабинок должно быть несколько, потому что туда входили и выходили сразу несколько человек. А теперь закурсировали девочки с бульвара Сент-Оноре. Возвращалась одна – уходила другая.
На мне было бежевое пальто из ангорской шерсти. Если его вывернуть, получится плащ в светлую клетку. Чистая случайность, но я посчитала это хорошим предзнаменованием. Не пришел еще мой последний час, не париться мне на французской киче! Бежать, и немедленно! У комиссара останутся мои роскошные документы, но тут уж ничего не поделаешь.
Я встала.
– Куда? – по-соседски поинтересовался легавый, который стоял тут же, за углом.
– Туда, – показала я на двери с силуэтиком девочки.
Дамы из гостиницы «Роз» все еще бегали туда-сюда.
– Иди.
В туалете шумела вода в бачках. Я вошла в свободную кабинку. Вывернуть плащ, перехватить его в талии пояском, парик – в карман, отклеить ресницы и стереть помаду… Сумочку я сунула за унитаз, забрав только деньги и мелочи. Из зеркала над умывальником на меня посмотрело почти незнакомое лицо – мое собственное, настоящее.
Получится или?..
Я толкнула дверь. Сердце билось у меня в горле, когда я шла мимо лавки, где сидел мой опекун. Ноги решительно шагали. Я повернула к лестнице, спустилась и вышла из участка. Никто не обратил на меня внимания.
Станция метро. Я бегом спустилась в подземелье и минуту спустя я уже мчалась к вокзалу Сен-Лазар. Я была свободна, но без документов. Со мной немного денег, по следу идет свора гончих.
Всю ночь я просидела в какой-то киношке, где двадцать четыре часа в сутки показывали фильмы. Оттуда ушла только утром, да и то не рано.
– Ты хоть знаешь, следили за тобой или нет? – Перепуганный Принц заметно привял, завидев меня.
Я прокралась в наше убежище через подвалы соседних домов.
Оказывается, меня уже искали. Полицейские ищейки появились ночью. Только они ушли, как заявилась консьержка.
– Приходила полиция, расспрашивали про барышню с чердака, которая с вами водится.
– И вы им про это сказали?!
– Я не болтаю, когда меня не спрашивают. Но если она здесь покажется, мне придется уведомить полицию, – предостерегла консьержка неведомо из каких побуждений.
В тот же день Мессер заказал для меня новые бумаги. Средней паршивости и по средней цене. Не хватало ни денег, ни времени, ни места, где я могла бы спокойно отсидеться, пока шпана, торгующая документами, отловит и доставит соответствующий мне паспорт. Я взяла какой дали – без разрешения на работу, с истекающей визой. Конечно, можно было вписать все недостающее, но не надо так поступать, если хочешь иметь ксиву, а не карикатуру. При всех его недостатках и этого паспорта хватило, чтобы снять квартиру.
Я переехала на окраину Парижа, как можно дальше от Марэ. Приютила меня мансарда на пятом этаже каменного особняка вблизи конечной станции метро. Невдалеке начинался Венсенский лес, а за ним – пригород Ножан-сюр-Марн, тихий и изысканный район богатеев, которые хотели одновременно и наслаждаться видами столицы, и не страдать от ее неудобств.
В Париже прежде всего зарабатывают, в Париже тратят, в Париже можно даже проживать жизнь, только вот жить там нельзя. Именно потому на окраинах города расплодились роскошные маленькие анклавы с тихими аллейками, вдоль которых стоят в обширных садах многокомнатные, пустынные виллы, а земля идет буквально по цене золота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Кто тот мужчина, с которым ты встречалась?
– Garson, jamais! Я приличный девочка! – возмутилась я. Поскольку плохо знаю язык, то могла понять его вопрос именно так. – Я студентка! Использовать ученые книги и кассеты в Центре! Я хотеть говорить французски!
– Ни черта не понимает!
Мы уже беседовали, как гусь со свиньей. Отлично! Пусть взбесится и дозреет до переводчика.
– Где ты учишься?
– Ля Сорбонна! – торжествующе надулась я и начала скорострельно палить в него сербскими причитаниями.
Мужчина швырнул папку дела на пустой стол, крытый выцветшим зеленым сукном, и вынул из ящика фото.
– Откуда ты его знаешь? – медленно, по слогам продекламировал он.
Анфас и профиль, над бритой башкой сигналетическая линейка, сбоку полицейский номерок… Морда выродка. На фотографиях из уголовных дел все так выглядят. Я кое-что об этом знаю. Моему отцу такие фото делали. Первый приговор выносит не судья, а фотоаппарат в полиции.
– Кто бы это мог быть? – бормочу я про себя по-сербски, демонстрируя абсолютную готовность помочь.
Смотри, Феля, смотри! Если не случится чуда, если чего-нибудь не выдумаешь, тебе сделают такие же, с линеечкой и четкими циферками.
– Моя не знать!
Это почти не вранье. Родная мать не узнала бы в извращенце на фото того связника, с которым меня накрыли.
Седеющий вытащил с десяток фотографий таких же уродов. Парочку я еще могла бы опознать – они приносили или забирали у меня плитки шоколада «Сушар», но я тупо уставилась на этот парад звезд, готовая сесть за диез с двумя бемолями, но никого не узнавать.
Я тянула время, не имея понятия, что можно сделать, чтобы спасти свою шкуру. Промедление наверняка не повредит, а счастье может ждать за поворотом. Пусть комиссар сдастся и попросит переводчика. Вряд ли под рукой у него есть кто-нибудь со знанием сербского. Это уж была бы исключительно злая шутка судьбы!
Он вдруг заревел, словно сел на ежа. На меня орет. Для пущего страху даже по столу кулаком бабахнул, Я подумала даже, что из него труха посыплется. Из стола, ясное дело, не из комиссара.
– Не гневаться на меня, mon comissaire, я невинна! – завизжала я с должным ужасом и отчаянием. Хочешь, чтобы испугалась, – изволь, к твоим услугам.
Он капитулировал и вдавил кнопку звонка. Вошел молодой парень в водолазке.
– Чертовы иностранцы! – Моего комиссара трясло. – Я знаю английский, испанский и итальянский, но эта идиотка говорит только по-сербски, а еще ей кажется, что она знает французский.
Именно потому, топ старина comissaire, я и люблю происходить от малых народов, чьи языки еще не распространились в ментовских кругах Европы.
– Кто-нибудь у нас знает сербский? – Водолаз засомневался. – Оставь ее в предварилке и найди мне переводчика, – приказал комиссар.
В предварилке окон нет, но это неважно. Мы на втором этаже. Кругом, невзирая на позднее время, деловитая суета.
Парень в водолазке показал мне место на деревянной лавке, отполированной до блеска шмотьем почтенной и малопочтенной клиентуры участка. Как раз через вращающиеся двери стали вводить задержанных девок. Человек десять, из-под «Роз», среди них Левретка. Шла в конце процессии.
Тут душа у меня ушла в пятки. Я была пешкой, мелким винтиком в каком-то серьезном деле, о котором ничего не знала. Смахивает на очную ставку. Вот-вот они найдут переводчика, и за языковой барьер мне не спрятаться. Если не расколюсь, меня сгноит полиция. Если расколюсь – сгноят ТЕ.
Как спастись?
В поле зрения у меня были двери в туалет. Кабинок должно быть несколько, потому что туда входили и выходили сразу несколько человек. А теперь закурсировали девочки с бульвара Сент-Оноре. Возвращалась одна – уходила другая.
На мне было бежевое пальто из ангорской шерсти. Если его вывернуть, получится плащ в светлую клетку. Чистая случайность, но я посчитала это хорошим предзнаменованием. Не пришел еще мой последний час, не париться мне на французской киче! Бежать, и немедленно! У комиссара останутся мои роскошные документы, но тут уж ничего не поделаешь.
Я встала.
– Куда? – по-соседски поинтересовался легавый, который стоял тут же, за углом.
– Туда, – показала я на двери с силуэтиком девочки.
Дамы из гостиницы «Роз» все еще бегали туда-сюда.
– Иди.
В туалете шумела вода в бачках. Я вошла в свободную кабинку. Вывернуть плащ, перехватить его в талии пояском, парик – в карман, отклеить ресницы и стереть помаду… Сумочку я сунула за унитаз, забрав только деньги и мелочи. Из зеркала над умывальником на меня посмотрело почти незнакомое лицо – мое собственное, настоящее.
Получится или?..
Я толкнула дверь. Сердце билось у меня в горле, когда я шла мимо лавки, где сидел мой опекун. Ноги решительно шагали. Я повернула к лестнице, спустилась и вышла из участка. Никто не обратил на меня внимания.
Станция метро. Я бегом спустилась в подземелье и минуту спустя я уже мчалась к вокзалу Сен-Лазар. Я была свободна, но без документов. Со мной немного денег, по следу идет свора гончих.
Всю ночь я просидела в какой-то киношке, где двадцать четыре часа в сутки показывали фильмы. Оттуда ушла только утром, да и то не рано.
– Ты хоть знаешь, следили за тобой или нет? – Перепуганный Принц заметно привял, завидев меня.
Я прокралась в наше убежище через подвалы соседних домов.
Оказывается, меня уже искали. Полицейские ищейки появились ночью. Только они ушли, как заявилась консьержка.
– Приходила полиция, расспрашивали про барышню с чердака, которая с вами водится.
– И вы им про это сказали?!
– Я не болтаю, когда меня не спрашивают. Но если она здесь покажется, мне придется уведомить полицию, – предостерегла консьержка неведомо из каких побуждений.
В тот же день Мессер заказал для меня новые бумаги. Средней паршивости и по средней цене. Не хватало ни денег, ни времени, ни места, где я могла бы спокойно отсидеться, пока шпана, торгующая документами, отловит и доставит соответствующий мне паспорт. Я взяла какой дали – без разрешения на работу, с истекающей визой. Конечно, можно было вписать все недостающее, но не надо так поступать, если хочешь иметь ксиву, а не карикатуру. При всех его недостатках и этого паспорта хватило, чтобы снять квартиру.
Я переехала на окраину Парижа, как можно дальше от Марэ. Приютила меня мансарда на пятом этаже каменного особняка вблизи конечной станции метро. Невдалеке начинался Венсенский лес, а за ним – пригород Ножан-сюр-Марн, тихий и изысканный район богатеев, которые хотели одновременно и наслаждаться видами столицы, и не страдать от ее неудобств.
В Париже прежде всего зарабатывают, в Париже тратят, в Париже можно даже проживать жизнь, только вот жить там нельзя. Именно потому на окраинах города расплодились роскошные маленькие анклавы с тихими аллейками, вдоль которых стоят в обширных садах многокомнатные, пустынные виллы, а земля идет буквально по цене золота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78