- Надо выпить, - констатировал он.
- Ой, - заверещала я. - Ой, а мне же позвонить надо! Отчитаться! Ой!
Не так давно я поняла, что не стыдно быть дурой, стыдно потом оказаться ею. Дурацкое поведение - самый надежный способ выхода из дурацких ситуаций. А потому мы таки живем. Судорожно сглотнув свою пока ещё не отравленную слюну, я схватила телефонную радиотрубку и поняла, что звонить то мне по большому счету и некому - Яша был в Израиле и отменялся, Иван страдал аллергией на мой голос, Тошкин считался наказанным и даже если следствием этого наказания будет мой хладный труп, то пусть ему станет хуже. Тревожить родителей вялыми подозрениями в покушении на мою жизнь просто неэтично. Оставался Владимир Игнатьевич, который в отношении моей зарплаты совершенно не считался с курсом доллара, и, значит, заслуживал ночной побудки.
- Это я, Надя Крылова, - голос почти не дрожал, но не прожеванные крошки неприятно стояли в горле вместе со страхом и тревогой. - Выполняю ваше задание и беру интервью у Чаплинского на дому.
В трубке хмыкнули и раскатисто засмеялись.
- Так хорошо дает, что ты решила разбудить весь город? - оказывается, определенное чувство юмора прорезалось у моего Лойолы после полуночи. А в целом, он продолжал страдать хронической манией величия.
- Нет, я просто жду ваших дальнейших указаний? - красиво пропела я, решив, в конце концов, умирать, так с музыкой. Слово "указания" звучало так отчаянно и непривычно, что до Владимира Игнатьевича, наконец дошел смысл моего внедрения в его частную ночную жизнь.
- Что-то случилось? Так бросай ты это все к чертовой матери... Дадим перепечатку как всегда. Слышишь?
Я сглотнула невидимую Науму слезу и поразилась шефской способности быть благородным, если это ему ничего не стоило.
- Постараюсь, спасибо. Сейчас поговорим, - я посмотрела на Чаплинского с большим значением, - а если не получится...
- Ладно. Отбой, - телефон коротко, но настойчиво объявил конец беседы.
- Выпьем, - браво согласилась я и махнула, не глядя целый стакан малоалкогольной для такого случая дряни. - И поговорим...
...Он вытер мне рот ладошкой и жадно поцеловал. Я успела испугаться, насладиться толкнуть его кулаком в грудь. Быть изнасилованной, в общем-то, лучше, чем мертвой, но может быть у него просто такой подход к процессу?
- В тебе очень много жизни. Невозможно пройти мимо! - тихо сказал Наум.
Нахал! Подлец! Мерзавец! 0казывается, он так пил со мной на брудершафт. Пусть подберет свои волшебные слюнки и успокоится! Что он знает о солнце, если никогда не был в шахте. Много жизни... Много жизни... Почему-то брызнули слезы, я стала всхлипывать и перестала себя узнавать.
- А во мне очень много смерти, - добавил, тронув меня за руку. Только смерть, - он вздохнул и по моей маленькой двадцатиметровой кухне разнесся устойчивый запах бурного сорокаградусного возлияния. Я втянула носом воздух и поняла, что ошибки быть не может. Пожалуй, я составлю Мишину компанию в его кинологическом будущем.
- Пьяный? - грозно спросила я. Он кивнул и мягко добавил: "Пьяный и мертвый".
- А диктофон, между прочим, включен, - сообщила я понимая, что теперь смогу продать свой материал в какое-нибудь более приличное издание, чем наш областной сборник столичных сплетен.
- Так выключи его, - вишни снова стали черными и как угольки прожигали толстую ткань папиного свитера. Кстати, о папе. Он был категорическим противником внебрачных связей. И нарушить его запрет я решилась всего с двумя мужчинами. Любит ли израильский Бог Троицу?
Наум Чаплинский, известный диссидент, почти министр, глава какой-то партии кинулся на меня аки лев и сумбурно, но крепок сжал в объятиях.
- Жизнь половым путем не передается, - мне все ещё было смешно, а в таком состоянии меня легче убить, чем склонить к сожительству.
- Ничего, - он погладил меня по волосам, еще, и еще, и еще. Стоял себе и гладил, надеясь на мою сознательность и сексуальность. А я вспомнила академию, студента Джагоева, сон, в который приходил Михаил Сергеевич Горбачев, цены на рынке и щемящую нежность, которую я когда-то испытывала уже не помню к кому.
- Ничего, - согласилась я.
Тихо крякали часы, шумел холодильник, капала вода, Медленно проходила ночь. Я устала быть деревом и хотела стать женщиной. Я размякла и, наконец, опьянела, мысли стали тупыми и длинными, наворачивались одна на другую и таяли. Теплая ладонь Наума проникла под мой свитер одновременно с фразой, вдруг остановившейся в моем размякшем мозгу: "во мне очень много смерти".
- Нет! - вскрикнула я и метнулась к печке. - Нет!
Он вдруг закрыл лицо рукой, сильно, до красноты потер лоб и тихо произнес:
- Извините, Надя. Забылся. Давайте работать!
- Работать! - выкрикнула я. - А что? Может, тогда расскажите о записке Анны Семеновны, о том, как встречались с ней и как... убили? Где инсулин! Где, я вас спрашиваю?!!
Для женщины, которая чуть не упала прямо на ковре собственной кухни, я вела себя ещё не очень агрессивно.
- В аптеке, наверное? - растерянно сообщил он.
- Что в аптеке? Встречались? Когда? Зачем?
- Погодите, а откуда вы знаете о записке? Что, за мной тут до сих ведется наблюдение? Это нарушение прав человека, вы не находите? - он смотрел на меня серьезно и спокойно, как мистер Хайд на доктора Джекила. Умеют же мужики притворятся паиньками.
- А на маньяков не распространяется конвенция? Потому что они звери и хищники. В Израиле, выходит, уже наохотились. Тоже мне - полосатый рейс.
- И много людей читали Анину записку? - просил он, глядя в пол.
- Так, значит, вы все же были знакомы? И так близко? - что-то вроде ревности кольнуло меня в сердце.
- Да. Только очень давно. Еще до всего на свете.
Любят же евреи кичиться своим библейским происхождением. Этот вообще без ложной скромности возомнил себя Ноевым ковчегом.
- И что же она была вам должна? - быстро сориентировавшись в очередном смысле сказанного Анной Семеновной, спросила я.
- О, женщины, - выдохнул Чаплинский и загадочно улыбнулся. - И много вас, таких осведомленных?
- А много. Я, например, наша лаборантка Танечка и...
Оказалось, что осведомленных в денежных делах Анны Семеновны было не так уж много, как хотелось бы лично мне, "во мне очень много смерти".
- Значит, теперь и меня тоже - того? - поинтересовалась я своим ближайшим будущим.
Наум напрягся, набычился даже и хрустнул короткими толстыми пальцами. Ночь, обещавшая столько неожиданностей, заканчивалась серым нерадостным рассветом. Но видит Бог, я больше не могу спать с убийцами. Просто - не могу.
- Интервью опять не получилось, - ласково улыбнулся он. - Но спасибо.
- Было бы за что, - вежливо ответила я, понимая, что до образа журналистки, проведшей ночь с маньякам мне осталось буквально полшага и каких-то два часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91