Бывшие заключенные Пон-л'Эвека, немного смущенные, сидели на скамье свидетелей, и, когда обвиняемого провели мимо них в большой зал судебных заседаний, некоторые посмотрели на него с грустью и сочувствием. Даже в глазах уличного грабителя Жоржа Гнудде, который получил семь лет и которому так не повезло - через два месяца его пребывания в Пон-л'Эвеке тюрьму закрыли, - заметно было искреннее сострадание.
Но больше всех переживал Пьер Батист Розуа. Когда Билла проходил мимо него, по щекам старика катились крупные слезы. Он чувствовал свою ответственность за то, что после отзыва месье Билла из Пон-л'Эвека там воцарился строгий порядок. Если бы он не вылез в Монтежуре с этой глупой историей и двойном убийстве, двери кутузки в Пон-л'Эвеке еще долго стояли бы открытыми...
В дополнение ко всем несчастьям его вызвали в зал первым, и председатель суда с завидным упорством стал расспрашивать о всех деталях его пребывания в Монтежуре. Разумеется, у присутствующих рассказ Розуа вызвал заметное оживление и даже приступы веселья, но, когда он смотрел на скамью подсудимых, ему от стыда хотелось провалиться сквозь землю. Больше тридцати раз стоял он перед судьей, но никогда еще не принимал этого так близко к сердцу, как сейчас. Наконец, председатель суда сказал:
- Ну и еще один вопрос к вам, свидетель Розуа. Как вы, собственно, узнали об этой истории с убийством супругов Пеллегрен? Почитать ваши показания в Монтежуре - так и действительно поверишь, что вы убийца. Где же вы смогли разузнать обо всех этих подробностях?
Старый Пьер Батист в смущении опустил голову, чтобы скрыть хитрую усмешку - при всей серьезности ситуации он не смог сдержаться от нее, - и начал рассказывать:
- Вы, видно, знаете, господин судья, что нам, малоимущим заключенным, приходилось зарабатывать карманные деньги за стенами тюрьмы. Чтоб каждый вечер сидеть в ресторане, надо ведь было кое-что в кармане иметь... Ну вот, а месье Билла был так любезен, что пристроил меня временно работать в прокуратуру кем-то вроде писаря. Сам писарь вообще-то заболел гриппом, а так как месье Билла знал, что у меня хороший почерк - ведь зимой в управлении тюрьмы я приводил в порядок все бумаги, которые набегали за лето, - то он поручил мне помочь новому прокурору, господину Поносье. Это было как раз в то время, когда супругов Пеллегрен убили в их собственном трактире. Господин Поносье должен был составлять протоколы полицейского расследования, но он доверил это мне. Вот так я и узнал о многих деталях убийства. Потом это мне очень пригодилось.
Они меня там, в деревне, заперли в какой-то жуткий коровник. А мне уж больно хотелось назад, в Пон-л'Эвек. Вот я и признался по собственной инициативе в двойном убийстве. Детали я отлично знал из протоколов. Мне только нужно было, чтобы их опять запротоколировали. А когда проверили мои показания, то все совпало - слово в слово. Я думаю, в Монтежуре даже гордились тем, что наконец-то и у них нашелся настоящий убийца. Мне, во всяком случае, так показалось.
Председателю тоже пришлось сделать усилие, чтобы сдержать улыбку.
- Ну хорошо, свидетель, можете быть свободны, - сказал он быстро, чтобы не выдать себя.
Розуа только вздохнул, когда двое конвойных, которые постоянно находились рядом с ним, вывели его из зала. По крайней мере, ему не нужно было больше смотреть в печальные глаза обвиняемого - директора тюрьмы.
Следующим вызвали Рене Гренвиля, специалиста по подделке векселей. Он тоже вытирал слезы, когда подходил к свидетельскому месту.
- Свидетель Гренвиль, - начал допрос судья, - как долго вы были заключенным в Пон-л'Эвеке?
- Два года, - учтиво ответил Гренвиль, - из-за досадной ошибки одного вашего коллеги. Я до сих пор не пойму, за что меня посадили...
- Оставим это, - махнул рукой председатель суда, - меня сейчас интересует обстановка в тюрьме, а не ваше уголовное дело. Итак, какое положение в тюрьме занимали непосредственно вы?
В поисках подходящих слов Гренвиль помедлил с ответом:
- Непосредственно я был заключенным, но месье Билла вскоре проникся ко мне доверием...
- Господин свидетель, не могли бы вы выражаться поточнее? - потребовал председатель суда.
- Ну, в общем... я был, так сказать, его заместителем, если угодно... Месье поручил мне заниматься административными вопросами: пропускной режим, обеспечение продуктами кухни, проверка счетов, ну и всякие там происшествия...
- И вы, заключенный, выписывали отпускные свидетельства и увольнительные вашим, так сказать, сокамерникам? Неужели директор не опасался злоупотреблений, которые при этом могли быть? - допытывался председатель.
- Я ведь уже сказал, что месье Билла проникся ко мне доверием, - ответил задетый Гренвиль. - К тому же ничего такого никогда не случалось. Все шло своим заведенным порядком.
- А как же тогда быть с заключенным Лаграндом, которого освободили на три месяца раньше с фальшивым постановлением об амнистии?
- Это единственное исключение, господин председатель. По семейным обстоятельствам... Жена Лагранда собиралась с одним типом ехать в Тунис: не могла больше выносить одиночества. Вот мы и отпустили его раньше времени ведь это было бы не по справедливости: из-за каких-то трех месяцев рушить многолетнюю счастливую семейную жизнь. Он получил соответствующие документы...
- Вы имеете в виду фальшивые документы, свидетель? Ведь постановление об амнистии должна выдавать прокуратура, не так ли, Гренвиль?
- Там только печать была не прокурорская, господин председатель. А само постановление Розуа взял, как положено, в канцелярии прокуратуры. Только печати не хватало...
Для председателя суда это уже было чересчур:
- Бог мой! Так ведь печать - это же самое главное! Постановление в канцелярии можно было выписать без всяких проблем, тем более что Розуа работал там писарем. А вот печать хранится у прокурора. Он бы сразу заметил, что дело здесь нечисто.
- Ну-у, печать Андре сварганил просто классно, один к одному. Ее вообще нельзя было отличить от настоящей.
- Андре, Андре?.. - заинтересовался судья. - Это уж не тот ли...
- Фальшивомонетчик, - пришел на помощь Гренвиль, - который из сотенных купюр делал тысячные. Да, это он. Гений, скажу я вам... Ржавым гвоздем из крышки консервной банки делал такую государственную печать, что сам шеф канцелярии президента не разобрал бы, что к чему...
- Скажите, свидетель Гренвиль, - прервал председатель его дифирамбы фальшивомонетчику Андре, - обвиняемый знал обо всех этих делах? Может быть, он получал за это деньги или что-нибудь еще?
- Да что вы, господин председатель! Помилуйте! - В ужасе от такого страшного подозрения Гренвиль ударил себя в грудь. - Не хватало еще нам докучать месье Билла всеми этими мелочами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Но больше всех переживал Пьер Батист Розуа. Когда Билла проходил мимо него, по щекам старика катились крупные слезы. Он чувствовал свою ответственность за то, что после отзыва месье Билла из Пон-л'Эвека там воцарился строгий порядок. Если бы он не вылез в Монтежуре с этой глупой историей и двойном убийстве, двери кутузки в Пон-л'Эвеке еще долго стояли бы открытыми...
В дополнение ко всем несчастьям его вызвали в зал первым, и председатель суда с завидным упорством стал расспрашивать о всех деталях его пребывания в Монтежуре. Разумеется, у присутствующих рассказ Розуа вызвал заметное оживление и даже приступы веселья, но, когда он смотрел на скамью подсудимых, ему от стыда хотелось провалиться сквозь землю. Больше тридцати раз стоял он перед судьей, но никогда еще не принимал этого так близко к сердцу, как сейчас. Наконец, председатель суда сказал:
- Ну и еще один вопрос к вам, свидетель Розуа. Как вы, собственно, узнали об этой истории с убийством супругов Пеллегрен? Почитать ваши показания в Монтежуре - так и действительно поверишь, что вы убийца. Где же вы смогли разузнать обо всех этих подробностях?
Старый Пьер Батист в смущении опустил голову, чтобы скрыть хитрую усмешку - при всей серьезности ситуации он не смог сдержаться от нее, - и начал рассказывать:
- Вы, видно, знаете, господин судья, что нам, малоимущим заключенным, приходилось зарабатывать карманные деньги за стенами тюрьмы. Чтоб каждый вечер сидеть в ресторане, надо ведь было кое-что в кармане иметь... Ну вот, а месье Билла был так любезен, что пристроил меня временно работать в прокуратуру кем-то вроде писаря. Сам писарь вообще-то заболел гриппом, а так как месье Билла знал, что у меня хороший почерк - ведь зимой в управлении тюрьмы я приводил в порядок все бумаги, которые набегали за лето, - то он поручил мне помочь новому прокурору, господину Поносье. Это было как раз в то время, когда супругов Пеллегрен убили в их собственном трактире. Господин Поносье должен был составлять протоколы полицейского расследования, но он доверил это мне. Вот так я и узнал о многих деталях убийства. Потом это мне очень пригодилось.
Они меня там, в деревне, заперли в какой-то жуткий коровник. А мне уж больно хотелось назад, в Пон-л'Эвек. Вот я и признался по собственной инициативе в двойном убийстве. Детали я отлично знал из протоколов. Мне только нужно было, чтобы их опять запротоколировали. А когда проверили мои показания, то все совпало - слово в слово. Я думаю, в Монтежуре даже гордились тем, что наконец-то и у них нашелся настоящий убийца. Мне, во всяком случае, так показалось.
Председателю тоже пришлось сделать усилие, чтобы сдержать улыбку.
- Ну хорошо, свидетель, можете быть свободны, - сказал он быстро, чтобы не выдать себя.
Розуа только вздохнул, когда двое конвойных, которые постоянно находились рядом с ним, вывели его из зала. По крайней мере, ему не нужно было больше смотреть в печальные глаза обвиняемого - директора тюрьмы.
Следующим вызвали Рене Гренвиля, специалиста по подделке векселей. Он тоже вытирал слезы, когда подходил к свидетельскому месту.
- Свидетель Гренвиль, - начал допрос судья, - как долго вы были заключенным в Пон-л'Эвеке?
- Два года, - учтиво ответил Гренвиль, - из-за досадной ошибки одного вашего коллеги. Я до сих пор не пойму, за что меня посадили...
- Оставим это, - махнул рукой председатель суда, - меня сейчас интересует обстановка в тюрьме, а не ваше уголовное дело. Итак, какое положение в тюрьме занимали непосредственно вы?
В поисках подходящих слов Гренвиль помедлил с ответом:
- Непосредственно я был заключенным, но месье Билла вскоре проникся ко мне доверием...
- Господин свидетель, не могли бы вы выражаться поточнее? - потребовал председатель суда.
- Ну, в общем... я был, так сказать, его заместителем, если угодно... Месье поручил мне заниматься административными вопросами: пропускной режим, обеспечение продуктами кухни, проверка счетов, ну и всякие там происшествия...
- И вы, заключенный, выписывали отпускные свидетельства и увольнительные вашим, так сказать, сокамерникам? Неужели директор не опасался злоупотреблений, которые при этом могли быть? - допытывался председатель.
- Я ведь уже сказал, что месье Билла проникся ко мне доверием, - ответил задетый Гренвиль. - К тому же ничего такого никогда не случалось. Все шло своим заведенным порядком.
- А как же тогда быть с заключенным Лаграндом, которого освободили на три месяца раньше с фальшивым постановлением об амнистии?
- Это единственное исключение, господин председатель. По семейным обстоятельствам... Жена Лагранда собиралась с одним типом ехать в Тунис: не могла больше выносить одиночества. Вот мы и отпустили его раньше времени ведь это было бы не по справедливости: из-за каких-то трех месяцев рушить многолетнюю счастливую семейную жизнь. Он получил соответствующие документы...
- Вы имеете в виду фальшивые документы, свидетель? Ведь постановление об амнистии должна выдавать прокуратура, не так ли, Гренвиль?
- Там только печать была не прокурорская, господин председатель. А само постановление Розуа взял, как положено, в канцелярии прокуратуры. Только печати не хватало...
Для председателя суда это уже было чересчур:
- Бог мой! Так ведь печать - это же самое главное! Постановление в канцелярии можно было выписать без всяких проблем, тем более что Розуа работал там писарем. А вот печать хранится у прокурора. Он бы сразу заметил, что дело здесь нечисто.
- Ну-у, печать Андре сварганил просто классно, один к одному. Ее вообще нельзя было отличить от настоящей.
- Андре, Андре?.. - заинтересовался судья. - Это уж не тот ли...
- Фальшивомонетчик, - пришел на помощь Гренвиль, - который из сотенных купюр делал тысячные. Да, это он. Гений, скажу я вам... Ржавым гвоздем из крышки консервной банки делал такую государственную печать, что сам шеф канцелярии президента не разобрал бы, что к чему...
- Скажите, свидетель Гренвиль, - прервал председатель его дифирамбы фальшивомонетчику Андре, - обвиняемый знал обо всех этих делах? Может быть, он получал за это деньги или что-нибудь еще?
- Да что вы, господин председатель! Помилуйте! - В ужасе от такого страшного подозрения Гренвиль ударил себя в грудь. - Не хватало еще нам докучать месье Билла всеми этими мелочами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73