зачем? Католики — те же христиане и веруют в Господа нашего, Иисуса.
Если этот человек из мещан — мастеровой или торговец какой-либо, то ему незачем скрывать веру — на доходе не отразится, привык ли он слушать мессу или ходить к всенощной. Но если он дворянин, и служит в присутственном месте, то можно предположить, что начальство будет косо смотреть на его веру и не повышать по должности. Оттого у него и белье такое… Хотя причем тут белье?
Ох, Юля, совсем я запуталась. Пытаюсь рассуждать, а ума никакого. Владимир бы сразу все распутал, а его нет… Может быть, с papa поговорить? Решено, за ужином, когда отец вернется с заседания адвокатской коллегии, спрошу его, что он думает обо всей этой истории. Да и Настенька меня волнует.
Вечером к нам зашел с визитом Лев Евгеньевич, наш Урсус.
— Вот, мадам, — сказал он, целуя мне руку, — пришел к вам, так сказать, sine prece, sine pretio, sine poculo, что означает «без просьбы, без подкупа, без попойки», хотя от стаканчика винца не отказался бы.
— Милости прошу, Лев Евгеньевич, мы очень вам рады, — я пригласила его за стол и попросила Веру подать еще один прибор.
— Не помешал? — Урсус задал риторический вопрос, нисколько не дожидаясь ответа, и тут же принялся за курицу в сметанном соусе.
— Давненько я не брал в руки шашек, — усмехнулся мой отец. — Что, Лев Евгеньевич, сыграем в шахматы? На этот раз я вас начисто обставлю. И не спорьте!
При этих словах я взглянула на Настю, которая сидела ни жива ни мертва и боялась, что откроется, как пропала белая королева. Но никто не заметил ее состояния.
— Как успехи в институте, барышня? — спросил Урсус Настю, промокая усы салфеткой. — Знаете ли вы, что tantum possumus, quantum scimus? Мы можем столько, сколько мы знаем.
— Да, — пискнула Настя, и мне стало ее жалко. — Я стараюсь, учу языки.
— Похвально, похвально, — прогудел учитель латыни, довольный и насытившийся, — благовоспитанной барышне совершенно необходимо знание языков. А вдруг кавалер из Конго объявится? С косточкой в носу? — он помахал перед собой куриной костью и положил ее обратно на тарелку. — На каком языке вы с ним говорить будете?
— Полно вам, — я попыталась урезонить Урсуса, но разве это было возможно? — зачем вы девушке такое желаете? Инородца чернокожего! Что она с ним будет делать? В цирке показывать?
— Это я так, для экзерсисов и мозгового развития. Чтобы глупостями да сплетнями не занимались.
— А позвольте я отвечу вместо Настеньки, — вмешался отец.
— С превеликим удовольствием, Лазарь Петрович, слушаю вас, — гость посмотрел на него вопросительно.
— Газеты пишут, что власть в Конго принадлежит бельгийскому королю Леопольду II, а в Бельгии говорят и на французском, и на фламандском языках. Значит, придется моей воспитаннице вдобавок к французскому, учить еще и фламандский язык. Иначе никак она не сможет понять своего суженого.
— Не нужен мне никакой арап, — Настя насупилась, не понимая, что над ней дружески подшучивают. — Я санскрит буду учить, как вы, Лев Евгеньевич, или мадам Блаватская.
— Это еще что за новости? — удивилась я. — Откуда ты знаешь про мадам Блаватскую?
— У Пети взяла, — опустив голову, тихо сказала Настя.
Петя был студентом и приходящим учителем, которого нанял Лазарь Петрович, чтобы улучшить Настины оценки по разным предметам.
— Не стоит тебе, моя дорогая, читать такие вещи, — голос отца был мягок, но я знала, что он раздражен, — а с Петей я поговорю.
— Не прогоняйте его, Лазарь Петрович, он ни в чем не виноват! — умоляюще произнесла Настя. — Это я сама взяла. Интересно было, что читают студенты.
Мне это все очень не нравилось. Настя опять взяла чужую вещь без спросу и еще читала то, что совершенно ей не предназначено. Кто знает, к чему может привести «Тайная Доктрина», не имеющая ничего общего с ценностями христианства. Об этой книге мне рассказывал Владимир. Он восхищался Блаватской, посвятившей жизнь обнаружению истины, первой русской женщиной, принявшей американское гражданство в 1878 году. Мне было интересно слушать его, но я дама замужняя, а юной девице совершенно непозволительно знать такие вещи! Не правда ли, Юлия, я рассуждаю, как моя дражайшая тетушка, Мария Игнатьевна. Но я же не за себя волнуюсь, а за нашу воспитанницу. Что скажет ее супруг, если Настя вдруг уподобится мадам Блаватской, сбежавшей в юном возрасте от мужа, чтобы путешествовать по Турции, Египту и Греции?
— Настя, — сказала я ей строгим голосом, чтобы она поняла мое недовольство ее поведением, — поди в мою комнату и принеси шахматы. Они на лаковом столике возле зеркала. Пусть Лазарь Петрович сыграет с Львом Евгеньевичем.
— Ох, суровы вы, матушка, — Урсус покачал головой, — хотя, может быть, так и надо.
Настя вернулась спустя несколько минут. Положив мешочек и шахматную доску на уже убранный Верой стол, она повернулась ко мне, и я увидела, какая она бледная и встревоженная.
— Играйте, господа, — сказала я отцу и нашему гостю, — только хочу извиниться — куда-то пропал белый ферзь. Надо будет хорошенько поискать в моей комнате.
— Ничего, нечего, — отмахнулся Лев Евгеньевич, которому уже не терпелось начать игру, — а мы заменим его вот этой рюмочкой. Заодно и коньячку можно будет выпить. Очень удобно.
— Поищи, Аполлинария, — сказал мне отец, расставляя фигуры. — Все же подарок Владимира. Жалко будет, если пропадет навсегда.
Но я знала, что белая королева в руках убийцы и что я смогу вернуть ее только отыскав его. А вот смогу ли я это сделать? Ненависть переполняла меня — у меня был личный счет к этому мерзавцу.
— Полина, — позвала меня Настя. Бледность не сходила с ее испуганного лица. — Я хочу тебе кое-что сказать. Пойдем в твою комнату.
Обняв ее за плечи, я попрощалась с гостем, и мы покинули столовую.
— Рассказывай, что произошло? Отчего ты такая бледная и вся дрожишь? — спросила я Настю, когда дверь была плотно притворена.
— Полина, я не знаю даже, что сказать… Только не думай, что я сошла с ума… Мне и так плохо, а тут такое…
Настя металась по комнате, обхватив голову руками, а я ничего не могла понять из ее сбивчивого рассказа.
— Сядь и успокойся, — сказала я ей. — Я ничего не понимаю. Сосредоточься.
— Хорошо, хорошо, Полина, — Настя прекратила свой бег по комнате и присела на кровать. — Когда ты меня послала за шахматами, я не сразу нашла их. Сначала я подумала, что они в этой лаковой шкатулке с Иваном-царевичем. Открыла ее, а оттуда пахнет тем же запахом, как пахли руки убийцы! И это не О-де-Колон! Так пахнут твои бусы. Ты понимаешь, Полина, что из этого получается? Григория Сергеевича убил тот, кто приходил к тебе в комнату и украл бусины из этой шкатулки!
Юля, я ошеломлена! Мысли мои не находят выхода из положения. Выходит, что я должна подозревать близких людей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Если этот человек из мещан — мастеровой или торговец какой-либо, то ему незачем скрывать веру — на доходе не отразится, привык ли он слушать мессу или ходить к всенощной. Но если он дворянин, и служит в присутственном месте, то можно предположить, что начальство будет косо смотреть на его веру и не повышать по должности. Оттого у него и белье такое… Хотя причем тут белье?
Ох, Юля, совсем я запуталась. Пытаюсь рассуждать, а ума никакого. Владимир бы сразу все распутал, а его нет… Может быть, с papa поговорить? Решено, за ужином, когда отец вернется с заседания адвокатской коллегии, спрошу его, что он думает обо всей этой истории. Да и Настенька меня волнует.
Вечером к нам зашел с визитом Лев Евгеньевич, наш Урсус.
— Вот, мадам, — сказал он, целуя мне руку, — пришел к вам, так сказать, sine prece, sine pretio, sine poculo, что означает «без просьбы, без подкупа, без попойки», хотя от стаканчика винца не отказался бы.
— Милости прошу, Лев Евгеньевич, мы очень вам рады, — я пригласила его за стол и попросила Веру подать еще один прибор.
— Не помешал? — Урсус задал риторический вопрос, нисколько не дожидаясь ответа, и тут же принялся за курицу в сметанном соусе.
— Давненько я не брал в руки шашек, — усмехнулся мой отец. — Что, Лев Евгеньевич, сыграем в шахматы? На этот раз я вас начисто обставлю. И не спорьте!
При этих словах я взглянула на Настю, которая сидела ни жива ни мертва и боялась, что откроется, как пропала белая королева. Но никто не заметил ее состояния.
— Как успехи в институте, барышня? — спросил Урсус Настю, промокая усы салфеткой. — Знаете ли вы, что tantum possumus, quantum scimus? Мы можем столько, сколько мы знаем.
— Да, — пискнула Настя, и мне стало ее жалко. — Я стараюсь, учу языки.
— Похвально, похвально, — прогудел учитель латыни, довольный и насытившийся, — благовоспитанной барышне совершенно необходимо знание языков. А вдруг кавалер из Конго объявится? С косточкой в носу? — он помахал перед собой куриной костью и положил ее обратно на тарелку. — На каком языке вы с ним говорить будете?
— Полно вам, — я попыталась урезонить Урсуса, но разве это было возможно? — зачем вы девушке такое желаете? Инородца чернокожего! Что она с ним будет делать? В цирке показывать?
— Это я так, для экзерсисов и мозгового развития. Чтобы глупостями да сплетнями не занимались.
— А позвольте я отвечу вместо Настеньки, — вмешался отец.
— С превеликим удовольствием, Лазарь Петрович, слушаю вас, — гость посмотрел на него вопросительно.
— Газеты пишут, что власть в Конго принадлежит бельгийскому королю Леопольду II, а в Бельгии говорят и на французском, и на фламандском языках. Значит, придется моей воспитаннице вдобавок к французскому, учить еще и фламандский язык. Иначе никак она не сможет понять своего суженого.
— Не нужен мне никакой арап, — Настя насупилась, не понимая, что над ней дружески подшучивают. — Я санскрит буду учить, как вы, Лев Евгеньевич, или мадам Блаватская.
— Это еще что за новости? — удивилась я. — Откуда ты знаешь про мадам Блаватскую?
— У Пети взяла, — опустив голову, тихо сказала Настя.
Петя был студентом и приходящим учителем, которого нанял Лазарь Петрович, чтобы улучшить Настины оценки по разным предметам.
— Не стоит тебе, моя дорогая, читать такие вещи, — голос отца был мягок, но я знала, что он раздражен, — а с Петей я поговорю.
— Не прогоняйте его, Лазарь Петрович, он ни в чем не виноват! — умоляюще произнесла Настя. — Это я сама взяла. Интересно было, что читают студенты.
Мне это все очень не нравилось. Настя опять взяла чужую вещь без спросу и еще читала то, что совершенно ей не предназначено. Кто знает, к чему может привести «Тайная Доктрина», не имеющая ничего общего с ценностями христианства. Об этой книге мне рассказывал Владимир. Он восхищался Блаватской, посвятившей жизнь обнаружению истины, первой русской женщиной, принявшей американское гражданство в 1878 году. Мне было интересно слушать его, но я дама замужняя, а юной девице совершенно непозволительно знать такие вещи! Не правда ли, Юлия, я рассуждаю, как моя дражайшая тетушка, Мария Игнатьевна. Но я же не за себя волнуюсь, а за нашу воспитанницу. Что скажет ее супруг, если Настя вдруг уподобится мадам Блаватской, сбежавшей в юном возрасте от мужа, чтобы путешествовать по Турции, Египту и Греции?
— Настя, — сказала я ей строгим голосом, чтобы она поняла мое недовольство ее поведением, — поди в мою комнату и принеси шахматы. Они на лаковом столике возле зеркала. Пусть Лазарь Петрович сыграет с Львом Евгеньевичем.
— Ох, суровы вы, матушка, — Урсус покачал головой, — хотя, может быть, так и надо.
Настя вернулась спустя несколько минут. Положив мешочек и шахматную доску на уже убранный Верой стол, она повернулась ко мне, и я увидела, какая она бледная и встревоженная.
— Играйте, господа, — сказала я отцу и нашему гостю, — только хочу извиниться — куда-то пропал белый ферзь. Надо будет хорошенько поискать в моей комнате.
— Ничего, нечего, — отмахнулся Лев Евгеньевич, которому уже не терпелось начать игру, — а мы заменим его вот этой рюмочкой. Заодно и коньячку можно будет выпить. Очень удобно.
— Поищи, Аполлинария, — сказал мне отец, расставляя фигуры. — Все же подарок Владимира. Жалко будет, если пропадет навсегда.
Но я знала, что белая королева в руках убийцы и что я смогу вернуть ее только отыскав его. А вот смогу ли я это сделать? Ненависть переполняла меня — у меня был личный счет к этому мерзавцу.
— Полина, — позвала меня Настя. Бледность не сходила с ее испуганного лица. — Я хочу тебе кое-что сказать. Пойдем в твою комнату.
Обняв ее за плечи, я попрощалась с гостем, и мы покинули столовую.
— Рассказывай, что произошло? Отчего ты такая бледная и вся дрожишь? — спросила я Настю, когда дверь была плотно притворена.
— Полина, я не знаю даже, что сказать… Только не думай, что я сошла с ума… Мне и так плохо, а тут такое…
Настя металась по комнате, обхватив голову руками, а я ничего не могла понять из ее сбивчивого рассказа.
— Сядь и успокойся, — сказала я ей. — Я ничего не понимаю. Сосредоточься.
— Хорошо, хорошо, Полина, — Настя прекратила свой бег по комнате и присела на кровать. — Когда ты меня послала за шахматами, я не сразу нашла их. Сначала я подумала, что они в этой лаковой шкатулке с Иваном-царевичем. Открыла ее, а оттуда пахнет тем же запахом, как пахли руки убийцы! И это не О-де-Колон! Так пахнут твои бусы. Ты понимаешь, Полина, что из этого получается? Григория Сергеевича убил тот, кто приходил к тебе в комнату и украл бусины из этой шкатулки!
Юля, я ошеломлена! Мысли мои не находят выхода из положения. Выходит, что я должна подозревать близких людей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61