Потом барон слегка усмехнулся, подошел к одной из полок и просунул руку за лежавшими там бумагами.
В руке у него оказался серебряный кувшин. Он поставил сосуд на стол и начал им любоваться.
— Никогда не видел ничего более прекрасного! — шептал барон. — Он великолепен! Какое совершенство линий!
Действительно, сосуд был красив. Он был высотой шестнадцать дюймов, с ручкой в виде лилии. В глазах барона сверкало восхищение истинного ценителя искусства. Он был вне себя от мастерства ювелира, нежно поглаживал горлышко кувшина и изящную изогнутую ручку.
Барон подумал о том, что молодой мастер, изготовивший этот необычный сосуд, когда-нибудь станет знаменитым, и многие коллекционеры будут везде разыскивать его работы. Когда наступит такое время, этот сосуд будет бесценным!
— Я должен им обладать, и никто об этом не узнает. А если им станет известно… Что ж, пусть болтают! Я ничем не нарушил соглашения. Могу поклясться, что никто из них не носит потрепанную одежду, как это делаю я! В течение пяти лет я трясся над каждым су и поэтому могу себе позволить небольшое безумство!
Мсье Шарль неохотно спрятал серебряный сосуд на прежнее место. Как бы желая воспротивиться строгому режиму экономии, к которому он принуждал всех членов семейства и себя самого, мсье Шарль решительно сказал вслух:
— Я покупаю эту вещицу!
В открытую дверь комнаты, где сидели его служащие, можно было слышать поскрипывание перьев. Там при слабом дневном свете трудились его служащие и переписчики. Барон, направляясь к лестнице, остановился и сказал:
— Зажгите свечку. Не стоит портить глаза, работая при слабом свете!
Купцы Новой Франции были весьма экономными людьми и не желали пускать пыль в глаза, поэтому первые этажи своих домов отводили под торговлю. Там располагались лавочки, работали служащие и находились расчетные книги, которые хозяин внимательно изучал, заперев на ночь ставни. В доме на рю Сен Пола, принадлежавшем Шарлю ле Мойну были сделаны кое-какие изменения, и они указывали на улучшившееся положение семейства. Внизу располагался светлый и просторный вестибюль, из него дверь вела в бывшую лавку. Но теперь это помещение использовалось в качестве гостиной. Эта большая комната была роскошно обставлена усилиями баронессы. Мебель прибыла из Франции и стоила немало денег.
Шарль помнил, когда там находились рулоны материй, лежавшие на полках, бочки с соленой рыбой, патока, ножи и корзины с бусами. Поэтому он всегда входил в гостиную с чувством некоторого неудобства и неловкости. Роскошные занавеси из синего руанского шелка, богатые пушистые ковры, в которых тонула нога, чудесные резные кресла, хрустальная люстра для шестидесяти свечей, в которой сейчас зажигали не более шести штук. Все это представляло такой удивительный контраст, что он задавал себе постоянно один вопрос: «Что бы сказал старик Шарль по этому поводу?».
В гостиной он нашел жену, сидевшую на кушетке возле огня. Ее колени прикрывало покрывало того же синего оттенка, что и занавеси, а на ее плечи была накинута теплая шаль, но баронесса выглядела замерзшей и грустной.
— Шарль, Шарль! — сказала она, повернув к нему голову, но стараясь держаться поближе к огню. — Какая жуткая зима! Я к ней никогда не привыкну, если даже проживу тут долго-долго! Шарль, дорогой, боюсь, что никогда не стану настоящей канадкой!
— Тебе следовало отправиться во Францию вместе с детьми, как я уже тебе говорил.
Он подошел к огню как можно ближе и начал отогревать руки.
— Иногда мне кажется, Клод-Элизабет, что тебе не стоит проводить тут зиму. Мое сердечко, ты как нежный цветок, и рождена для жизни на теплом юге. А сейчас у нас война…
— Ты думаешь, я оставлю тебя одного? Чтобы ты работал до бесконечности в холоде и без присмотра? Нет, Шарль, я предпочитаю оставаться тут.
— Возможно, из тебя не вышло хорошей канадки, — заметил он, улыбаясь жене, — но ты, дорогая, стала мне чудесной женой.
— Если бы получилось так, как мы задумывали! — вздохнула баронесса, глядя на странное сооружение, стоявшее с одной стороны очага, — тогда была бы одна комната, где я бы себя нормально чувствовала.
Это была печь, сооруженная по германской конструкции, но с отделкой галантных галлов. Внешняя ее часть вместо грубых железных листов была отделана глазурованной плиткой. И каждая плитка была украшена рисунком в синих и желтых тонах. Сверху помещалась фигурка в виде горгульи с гигантским торсом.
Эта печь была оригинальной модели, прикрывала одной стенкой вход в трубу камина и должна была собирать внутрь весь жар, который в ином случае стремился с потоком воздуха в небо. Печь должна была обогревать комнату. Но, к сожалению, так не случилось. Печь втягивала дым, а не жар. Каждый раз, когда ветер менял направление, в комнату из дверок печи и отверстий летела сажа. В печи было много щелей и отверстий, как у де Марьи — пуговиц на камзоле. Временами печь начинала грозно ворчать, все дверцы широко растворялись, и из нее валили огромные клубы дыма.
Барон взглянул на печь и нахмурился. Он не любил проигрывать.
— Я приказал, чтобы закрыли отверстие в очаг. Тебе не стоит больше беспокоиться. Обещаю найти механика, который сможет наладить эту печь.
— Дорогой Шарль, найди его побыстрее. Эта ужасная печь испортила мне всю цветовую гамму, мне пообещали, что печь будет обогревать меня зимой. Но если от нее нет никакого прока, нам стоит от нее избавиться.
Баронесса вдруг переключилась на другую тему.
— Наверно, письма еще не прибыли. Джордж сказал, что несколько писем доставили тебе, видно, он ошибся!
— Нет, он был прав. Они из Нью-Йорка. Английские поселенцы тоже люди, и хотя мы с ними воюем, они иногда оказывают нам услугу. Эти письма добрались к нам из поселений в Акади, их доставили по промерзшей земле люди на лыжах.
Они двигались вдоль реки Святого Иоанна к Квебеку. Но почту еще не разбирали.
Баронесса, волнуясь, спросила:
— Какие новости?
— Пришли письма от Пьера и Жан-Батиста. Им не повезло. Пьер написал, что половина людей, которые с ним отправились в поход, погибли. Он мне прислал список людей из Лонгея, павших на поле. Это длинный список, — барон не сводил взгляда с огня. — Пьер организовал еще один форт на реке и назвал его форт Д'Ибервилль, там остался Жан-Батист. Жан-Батист пишет, что пять раз перенес лихорадку и похудел на двенадцать фунтов.
— Мы за все платим очень большую цену… И это только начало.
Шарль помолчал, а затем тяжело вздохнул.
— Жан-Батист пишет, что вскоре они ожидают корабль с королевскими «невестами», и он не знает, что делать — им нужна крыша над головой.
— Мне хотелось, чтобы был найден иной выход. Они присылают сюда таких женщин…
— Что ты можешь предложить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
В руке у него оказался серебряный кувшин. Он поставил сосуд на стол и начал им любоваться.
— Никогда не видел ничего более прекрасного! — шептал барон. — Он великолепен! Какое совершенство линий!
Действительно, сосуд был красив. Он был высотой шестнадцать дюймов, с ручкой в виде лилии. В глазах барона сверкало восхищение истинного ценителя искусства. Он был вне себя от мастерства ювелира, нежно поглаживал горлышко кувшина и изящную изогнутую ручку.
Барон подумал о том, что молодой мастер, изготовивший этот необычный сосуд, когда-нибудь станет знаменитым, и многие коллекционеры будут везде разыскивать его работы. Когда наступит такое время, этот сосуд будет бесценным!
— Я должен им обладать, и никто об этом не узнает. А если им станет известно… Что ж, пусть болтают! Я ничем не нарушил соглашения. Могу поклясться, что никто из них не носит потрепанную одежду, как это делаю я! В течение пяти лет я трясся над каждым су и поэтому могу себе позволить небольшое безумство!
Мсье Шарль неохотно спрятал серебряный сосуд на прежнее место. Как бы желая воспротивиться строгому режиму экономии, к которому он принуждал всех членов семейства и себя самого, мсье Шарль решительно сказал вслух:
— Я покупаю эту вещицу!
В открытую дверь комнаты, где сидели его служащие, можно было слышать поскрипывание перьев. Там при слабом дневном свете трудились его служащие и переписчики. Барон, направляясь к лестнице, остановился и сказал:
— Зажгите свечку. Не стоит портить глаза, работая при слабом свете!
Купцы Новой Франции были весьма экономными людьми и не желали пускать пыль в глаза, поэтому первые этажи своих домов отводили под торговлю. Там располагались лавочки, работали служащие и находились расчетные книги, которые хозяин внимательно изучал, заперев на ночь ставни. В доме на рю Сен Пола, принадлежавшем Шарлю ле Мойну были сделаны кое-какие изменения, и они указывали на улучшившееся положение семейства. Внизу располагался светлый и просторный вестибюль, из него дверь вела в бывшую лавку. Но теперь это помещение использовалось в качестве гостиной. Эта большая комната была роскошно обставлена усилиями баронессы. Мебель прибыла из Франции и стоила немало денег.
Шарль помнил, когда там находились рулоны материй, лежавшие на полках, бочки с соленой рыбой, патока, ножи и корзины с бусами. Поэтому он всегда входил в гостиную с чувством некоторого неудобства и неловкости. Роскошные занавеси из синего руанского шелка, богатые пушистые ковры, в которых тонула нога, чудесные резные кресла, хрустальная люстра для шестидесяти свечей, в которой сейчас зажигали не более шести штук. Все это представляло такой удивительный контраст, что он задавал себе постоянно один вопрос: «Что бы сказал старик Шарль по этому поводу?».
В гостиной он нашел жену, сидевшую на кушетке возле огня. Ее колени прикрывало покрывало того же синего оттенка, что и занавеси, а на ее плечи была накинута теплая шаль, но баронесса выглядела замерзшей и грустной.
— Шарль, Шарль! — сказала она, повернув к нему голову, но стараясь держаться поближе к огню. — Какая жуткая зима! Я к ней никогда не привыкну, если даже проживу тут долго-долго! Шарль, дорогой, боюсь, что никогда не стану настоящей канадкой!
— Тебе следовало отправиться во Францию вместе с детьми, как я уже тебе говорил.
Он подошел к огню как можно ближе и начал отогревать руки.
— Иногда мне кажется, Клод-Элизабет, что тебе не стоит проводить тут зиму. Мое сердечко, ты как нежный цветок, и рождена для жизни на теплом юге. А сейчас у нас война…
— Ты думаешь, я оставлю тебя одного? Чтобы ты работал до бесконечности в холоде и без присмотра? Нет, Шарль, я предпочитаю оставаться тут.
— Возможно, из тебя не вышло хорошей канадки, — заметил он, улыбаясь жене, — но ты, дорогая, стала мне чудесной женой.
— Если бы получилось так, как мы задумывали! — вздохнула баронесса, глядя на странное сооружение, стоявшее с одной стороны очага, — тогда была бы одна комната, где я бы себя нормально чувствовала.
Это была печь, сооруженная по германской конструкции, но с отделкой галантных галлов. Внешняя ее часть вместо грубых железных листов была отделана глазурованной плиткой. И каждая плитка была украшена рисунком в синих и желтых тонах. Сверху помещалась фигурка в виде горгульи с гигантским торсом.
Эта печь была оригинальной модели, прикрывала одной стенкой вход в трубу камина и должна была собирать внутрь весь жар, который в ином случае стремился с потоком воздуха в небо. Печь должна была обогревать комнату. Но, к сожалению, так не случилось. Печь втягивала дым, а не жар. Каждый раз, когда ветер менял направление, в комнату из дверок печи и отверстий летела сажа. В печи было много щелей и отверстий, как у де Марьи — пуговиц на камзоле. Временами печь начинала грозно ворчать, все дверцы широко растворялись, и из нее валили огромные клубы дыма.
Барон взглянул на печь и нахмурился. Он не любил проигрывать.
— Я приказал, чтобы закрыли отверстие в очаг. Тебе не стоит больше беспокоиться. Обещаю найти механика, который сможет наладить эту печь.
— Дорогой Шарль, найди его побыстрее. Эта ужасная печь испортила мне всю цветовую гамму, мне пообещали, что печь будет обогревать меня зимой. Но если от нее нет никакого прока, нам стоит от нее избавиться.
Баронесса вдруг переключилась на другую тему.
— Наверно, письма еще не прибыли. Джордж сказал, что несколько писем доставили тебе, видно, он ошибся!
— Нет, он был прав. Они из Нью-Йорка. Английские поселенцы тоже люди, и хотя мы с ними воюем, они иногда оказывают нам услугу. Эти письма добрались к нам из поселений в Акади, их доставили по промерзшей земле люди на лыжах.
Они двигались вдоль реки Святого Иоанна к Квебеку. Но почту еще не разбирали.
Баронесса, волнуясь, спросила:
— Какие новости?
— Пришли письма от Пьера и Жан-Батиста. Им не повезло. Пьер написал, что половина людей, которые с ним отправились в поход, погибли. Он мне прислал список людей из Лонгея, павших на поле. Это длинный список, — барон не сводил взгляда с огня. — Пьер организовал еще один форт на реке и назвал его форт Д'Ибервилль, там остался Жан-Батист. Жан-Батист пишет, что пять раз перенес лихорадку и похудел на двенадцать фунтов.
— Мы за все платим очень большую цену… И это только начало.
Шарль помолчал, а затем тяжело вздохнул.
— Жан-Батист пишет, что вскоре они ожидают корабль с королевскими «невестами», и он не знает, что делать — им нужна крыша над головой.
— Мне хотелось, чтобы был найден иной выход. Они присылают сюда таких женщин…
— Что ты можешь предложить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121