Посетив тещу с женой, он часок посидел в ресторане, потом доехал до дома на частнике, - времени у двух шакалих было достаточно.
Андрей даже не удивился, обнаружив ещё один конверт на обувном стеллаже в прихожей. Сценарий уже отработан: два послания - одно в почтовом ящике, второе в квартире.
Вскрывать их он не стал - уже ясно, что там. Достав из кармана конверт, бросил его поверх лежащего на стеллаже и пошел на кухню.
Так, это уже что-то новенькое. На оконном стекле чем-то вроде стеклографа, но не черного, а красного цвета, красовалась крупная надпись: "ТЫ ЗА ВСЕ ПОПЛАТИШЬСЯ УБИЙЦА"
"Да уж, со знаками препинания моя жена не знакома, - усмехнулся Андрей. - В школе училась с двойки на тройки, заранее решив, что ни к чему обременять себя знаниями".
Он провел пальцем по одной из букв, но она не стиралась, лишь немного смазалась. Если оставить так - с улицы видно. Пусть и в зеркальном отображении, но слово "убийца" можно разобрать. Да и в гости кто-то может заглянуть.
Вооружившись тряпкой, Андрей с полчаса остервенело тер стекло. Надпись размазалась, на стекле осталось огромное пятно, но, по крайней мере, теперь невозможно прочесть.
Владимир Кохадзе, единственный и горячо любимый сын Ксении Аркадьевны Каревой, был одним из самых красивых парней с их курса. На четверть грузин, родился и вырос в Москве. В его внешности ничего кавказского, и если бы не фамилия, никому не пришло бы в голову задуматься о его корнях.
В семнадцать лет Владимир выглядел настоящим заморышем - субтильный, узкоплечий блондин, стеснявшийся своего невысокого роста. Занятия по физвоспитанию стали для тщедушного парня сущей пыткой. Рослые сокурсники с инфантильной жестокостью высмеивали его неспортивность, не желали брать в команду, когда группа разделялась на две части, чтобы сразиться в волейбол-баскетбол. Промучившись пару месяцев, бедняга признался тренеру, что в школе был освобожден от уроков физкультуры, а тот равнодушно бросил:
- Принеси справку от врача, освободим по состоянию здоровья.
Парень обратился в студенческую поликлинику, его обследовали, но ничего серьезного не нашли. Запросили амбулаторную карту из районной поликлиники и выяснили, что в школьном возрасте он получил справку с диагнозом "Вегетососудистая дистония", хотя никаких основания для этого не было.
Медсестра поликлиники оказалась соседкой его сокурсника Гены Морозова и как-то раз обмолвилась, что мать Владимира Кохадзе, известная актриса Ксения Карева, обхаживала заведующую, и та давала её сыну справку об освобождении от физкультуры. Гена тут же донес эту весть до остальных сокурсников, и несчастного парня стали травить ещё больше, придумывая обидные прозвища: "мнимобольной", "засушенный геракл", "липовый вегетодистоник", "дохляк", "симулянт".
Владимир пожаловался маме, та вновь прибегла к услугам знакомой заведующей, и ему оформили академический отпуск.
Благодаря матери и отчиму, Вениамину Борисовичу Зоричу, главному режиссеру театра, в котором трудилась Ксения Карева, облик парня разительно изменился.
Узнав, что над ним в институте смеются, обзывают "задохликом" и "заморышем", Ксения Аркадьевна договорилась со своим давним поклонником, и тот занялся физическим развитием её сына. А отчим, сам в прошлом актер, предложил:
- Давай-ка, парень, сделаем из тебя кавказца. Внешне ты совсем не грузин, а если создашь такой образ, будет интригующе. Успех у девушек обеспечен. Тому, кто нравится женщинам, другие мужчины завидуют, в итоге ты приобретешь преимущество.
Владимир и в самом деле ничем не походил на грузина: блондин изящного телосложения с серо-голубыми глазами и нежной белой кожей, - копия мать. Да, к тому же, инфантильно-капризный, держится как типичный маменькин сынок. В его отце, лишь наполовину грузине, почти не было кавказских черт. Он рано умер, сын его совсем не помнил. Ксения Аркадьевна не поддерживала отношений с родственниками покойного мужа - они не простили ему, что он их не послушался и женился на артистке. Потому Владимиру некому было подражать в манере поведения.
Поначалу, когда он пытался копировать кавказцев, отчим смеялся:
- Не надо вести себя как рыночный торговец в кепке-аэродроме. Это штамп, банальщина. Ты из московской семьи, а не дитя гор. На твое происхождение должна намекать лишь экспрессивность выражения эмоций. Это подразумевает темперамент и потому привлекательно.
С Владимиром начали работать профессионалы, а отчим с матерью корригировали его навыки.
Экспрессия и новая манера поведения дались ему легко. Владимир и сам не подозревал, что способен так быстро перевоплотиться в темпераментного грузина.
Ксения Аркадьевна даже удивилась его успехам и как-то раз призналась:
- Никогда не хотела, чтобы ты пошел по моим стопам, для мужчины актерство - не профессия, но у тебя есть данные...
Вениамин Борисович был категорически против, чтобы пасынок стал актером:
- Пока мы живы, поможем, а что потом? Нет, Ксения, пусть получит нормальную специальность.
В итоге было решено, что Владимир продолжит образование, но "огрузинится", чтобы быть оригинальным и привлечь к себе внимание сокурсников, а особенно сокурсниц.
Сокращенное имя Ладо ему придумала мать. Ксения Аркадьевна от кого-то из родственников покойного мужа слышала, что Владимир на грузинский лад звучит как Ладимири, и захотела, чтобы сын во всем был оригинален.
К новому учебному году новоиспеченного Ладо было не узнать. Времени он зря не терял - занимался теннисом, плаванием, накачал мышцы и даже немного прибавил в росте, наверстав возрастные нормы. Теперь уже никто не назвал бы его "задохликом".
Владимир не только изменился внешне - окреп, возмужал, - но и стал по-другому себя вести, сочетая кавказский темперамент с вальяжностью столичного жителя. Трудно сочетаемые качества, но у Ладо получалось органично. В его поведении был оттенок игры, потому сокурсники прозвали его "артистом", а второе его прозвище - "грузин-блондин". Теперь Владимир Кохадзе соответствовал своей фамилии и даже нарочно подчеркивал некоторые кавказские черты - приобрел акцент, которого у него раньше не было, научился произносить витиеватые тосты и цветистые комплименты девушкам, в речи и жестикуляции появилась экспрессия, а уж когда он в лицах рассказывал "национальные" анекдоты, все стонали от хохота.
Тамара Семанкина с восьмого класса школы посещала институтские факультативные занятия, летом её привлекали к работе в приемной комиссии, и она знала многих студентов со старших курсов. О Владимире Кохадзе ей было известно немало, и она стала свидетельницей происшедшей с ним метаморфозы.
В первый день занятий, когда ещё не знакомые друг с другом первокурсники толпились в вестибюле, исподтишка разглядывая друг друга, Тома Семанкина стояла у закрытых дверей аудитории и оживленно болтала с сестрами-близнецами Олей и Леной Фроловыми, с которыми летом работала в приемной комиссии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91