"Господи, - молила она. Помоги им быть счастливыми. Хотя бы как я." И виновато бросала на раскаленную тефлоновую сковородку шматок парного нежного мяса. Сознание вины чаще всего преследовало Евгению во время трапезы, в магазине или у плиты. Так уж устроена славянская душа - скорбит о голодных, сирых и босых. И у Евгении мысль занозой свербит - уж не голодны ли, есть ли у парня одежда, дом, уют? Она накупила Максиму целую коробку вещей вплоть до дубленки лет на 10 и для Алексея - огромный теплый канадский свитер. Большего она не могла себе позволить - не имела права заботиться. И знала: что-то более значительное он не возьмет. 6 Осенью 1982 стряслось много всякого. Шорников Леонид получил назначение в Кабул, где находился ограниченный контингент войск Советской Армии. Отставника Дорогова свалил инфаркт. А тут еще - "всенародное горе". Двенадцатого ноября с шести утра по всем программам радио зазвучала траурная музыка, сплошным потоком захлестнувшая убитую горем страну - умер Леонид Ильич Брежнев. И так у Евгении на душе тяжело, через недель в Кабул выезжать надо, отец в больнице а здесь скорбные траурные репортажи В прихожей робкий звонок.
- Кого еще там несет? - закинула Женя в ванну грязные пеленки. За дверью стоял Алексей.
- Слава Богу! Наконец-то! - с облегчением вздохнула она, будто давно уже заждалась. И лишь через несколько секунд опомнилась: - Ты-то откуда свалился? Извини, я обалдела, в комнату не приглашаю...
Оказалось, что Алексей был вызван срочной телеграммой, отправленной медсестрой по просьбе больного, в обход Татьяны Ивановны. Понял Михаил Александрович, что не подняться ему уже и решил с зятем проститься. Даже не столько проститься, как исповедаться. Да и не с зятем, а с "сынком", как в своей переписке, ведущейся за спиной жены, называл теперь Дорогов Лешу. Не сентиментальные были эти письма - мужские. Вроде их прежних кухонных бесед, а уж если пробивалось в них личное, то было прямо в десятку, по больному месту, где все еще ныла рана обиды. Излагает Михаил Александрович соображение по поводу жизни своей, как бы черту подводит, да вдруг мимоходом обмолвится "внука береги, сынок" или "Евгению не узнать - сильно повзрослела при своем деловом Леониде". А насчет Афганской войны так и написал: "Моя вина. Моя и таких как я - добреньких и трусливых, что в 68-ом смолчали. Тогда смирились, а теперь и подавно - грудью на амбразуру не полезешь. И страха уже нет - да грудь отставная пенсионная слаба, ни на что уже не годится..." Поняла Женя, что не случайно появление Леши и доверила ему рассказать отцу осторожненько все как есть - про необходимость командировки, про воинский долг полковника Шорникова и свою личную перед ним ответственность. Да и про Викторию тоже.
...Сидели они с матерью вдвоем часов до пяти, возвращения Алексея из госпиталя дожидались. Наконец, не выдержала Татьяна Ивановна, поднялась:
- Пойду к Мише. Боюсь, разговор у них тяжелый вышел. А ему всякое волнение сейчас опасно. Но уже в больничном коридоре встретила Татьяну Ивановну медсестра и радостно сообщила:
- А Ваш муж бульончику поел и даже куриную котлетку. За разговором и не заметил, как проглотил - очень уж посетитель веселый оказался.
Дома Алексей рассказал, что пришли они с Михаилом Александровичем к единодушному решению: Раз надо жене при муже быть - пусть в Кабул едет. А девочке уже двенадцать лет, ей учиться надо. Поживет пока Виктория с отцом в Одессе. Город приморский, климат отличный, условий жизни у Алексея хорошие, да и Максиму веселее будет. А там ситуация прояснится - Бог даст, дед из больницы выйдет или война эта проклятая кончится.
Вернувшись из школы, Вика застала подозрительно притихшее и вкрадчиво-любезное семейство. Здесь оказался и отец, папа-Леша, о приезде которого никто ей даже не сообщил. Бабушка с мамой, заискивая и пододвигая поближе к к ее тарелке с блинчиками вазочку с вареньем - любимым, клубничным, припрятанным "для гостей", изложили суть дела. Виктория поняла только, что ни уютного дома в Германии, ни этой солнечногорской жизни уже не будет, как не будет и поездки в загадочную южную страну с мамой и Анечкой. Брошенная, лишняя, никому не нужная. Она поднялась из-за стола, не притронувшись даже к варенью и невнятно пробормотав: "Меня во дворе Галка ждет" - схватила с вешалки пальто и громко хлопнула дверью.
Женя вздохнула и виновато посмотрела на Алексея:
- У нее характер стал просто невозможный. Что ни скажешь - тут же на дыбы. Ничего не поделаешь - переходный возраст. Они же теперь акселераты. Двенадцать лет - считай подросток. Месячные недавно начались, а по уму ребенок.
Через полчаса Алексей поднялся:
- Пойду во дворе погляжу. Он знал, где искать дочь, потому что сам много лет назад заприметил это место - кусты за гаражами, где можно было уединиться и помечтать. На поломанной скамейке, притащенной сюда, видимо, с детской площадки, кто-то сидел, светясь в сумерках белой с помпоном шапкой. Алексей опустился рядом. Вика отвернулась, но не ушла. Руки с короткими грязными ногтями крутили коробку из-под сапожного крема.
- Это что у тебя? Можно глянуть? - взял он коробочку, оказавшуюся необычно тяжелой.
- Бита для классиков. С песком, - сурово пробормотала она, и по голосу Алексей понял, что девочка плакала. И тогда осторожно он взял ее маленькую теплую руку, пахнущую гуталином и землей, и прижал к своей щеке.
- Я люблю тебя, детка, - запнулся, чуть не сказав "Женька" и задохнулся от жалости к этой девочке, к Жене, к себе, к слабеющему старику в больничной палате... Дочка прижалась к нему - худенькая, цыплячьи косточки под пальто, шмыгающий нос.
- У тебя есть платок, пап? Он быстро обыскал карманы и растерялся:
- Кажется, нет. Но я обязательно куплю много-много и буду всегда держать наготове...
- А они мне больше не пригодятся. -Вика утерла нос рукавом и с вызовом посмотрела отцу в глаза: - Я же знаю: в цирке не плачут.
7 В теплом городе Одессе готовилась к встрече Алексея симпатичная девушка Катя. Познакомились они с Лешей в общежитии творческих работников. Окончив отделение музыкальной комедии Киевского театрального института Катя приехала на стажировку в Одесский театр оперетты. Голосок у Кати был чистый, послушный, хоть и небольшой, сценические данные отличные, так что в дипломном спектакле пела она вторую партию в "Белой акации". Роста, правда, небольшого, но быстрая, ладная, с хорошим открытым лицом и веселым нравом, Катя олицетворяла счастливую комсомольскую юность - здоровье, оптимистические силы советской молодежи. Румянец во всю щеку, глаза васильковые смотрят простодушно, и голосок колокольчиком разливается - по всему общежитию, бывало, слышно, если Катька на кухне шухарит.
А жизнь у девчушки была непростая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130