И дважды из одного ключа я не пью никогда. Я крайне редко забываюсь настолько, что перенасыщаюсь на своем пиршестве, а когда такое случается, что же, и это поправимо.
– Для этого, наверно, нужно лекарство из дерева, да?
– Как вы проницательны, мадам.
Старушка шаркающей походкой подошла к креслу-качалке, стоявшему в углу.
– Если я за восемьдесят семь лет не научилась проницательности, то на что мне остается надеяться?
– Простите, совсем забылся, мадам. Я дважды возвращался в мир бестелесных духов, так что на земле я провел лишь на несколько лет больше, чем вы.
– И вы никогда не могли обрести покой?
– Однажды, когда в древнем мире наступил конец света, боги забрали меня к себе в рай, но через несколько столетий я воспользовался заклинанием, которое сам же и придумал, и оказался в вашем Париже. И, зная, как много существует менее приятных сфер, где случается обитать духам, я с удовольствием пребываю здесь.
Старушка откинулась на спинку кресла.
– Тогда я желаю вам доброй ночи, сэр, и – bon voyage.
– Я забыл сделать одну вещь, – сказал дон Себастиан. Он поднял руку, и из пустой ладони покатился поток золотых гиней. Они упали в корзину, где лежало восковое изображение отрубленной головы Марии-Антуанетты.
– Красивый жест, сэр, – сказала мадам Тюссо, – только хорошо бы, голова в корзине не пострадала!
– Да как бы я мог осмелиться ее повредить, мадам. Вы же настоящий художник!
Гость из Индии
Реджиналд Каллендер сидел в дядюшкином кабинете, и на столе перед ним стояла последняя бутылка бренди из запасов дяди. Реджиналд по-прежнему считал то немногое, что у него еще было, дядюшкиным, поскольку самому ему в наследство не досталось ничего. Из дома уже вынесли почти все, что оставалось. Обстановку продали торговцу мебелью, чтобы добыть хотя бы немного наличных. У Каллендера не было способностей ни к какому делу, он только понимал, что его обвели вокруг пальца, но ему было уже все равно. Работники, выносившие проданную мебель, оставили ему его кровать да еще убранство вот этой комнаты, где он прятался, пока опустошали дом, принадлежащий ему по праву рождения.
Он совершенно не представлял, который час. Тяжелые бархатные шторы не давали проникнуть в комнату солнечным лучам, а дядюшкины часы он уже успел заложить, как и все остальные вещи, вытащенные из гроба. Выгода от совершения преступления, если его все же таковым считать, оказалась для Каллендера огорчительно малой. Он налил себе еще. Бокал был грязный, бутылку, долго хранившуюся в погребе, покрывал слой пыли. Он лишь терялся в догадках, как же чистят такие вещи. Это, как и загадочные процессы приготовления пищи и стирки одежды, было для него так же неведомо, как тайна загробной жизни. Он умел только курить и браниться, напиваться и мечтать, но даже из этих занятий на два требовались денежные средства, которыми он не располагал.
А в мечтах, как бы его это не бесило, ему виделась Салли Вуд. Он проклинал себя за это. Отныне, памятуя о собственной выгоде, он должен, как никогда, плясать на задних лапках перед Фелицией Лэм, в чьих изящных ручках, несомненно, находилась теперь его судьба. И все же в сумерках перед его глазами возникало лицо Салли, и ее глаза с тяжелыми веками, ее пухлые губы привлекали его не столько красотой, и тем более не искренней любовью, но тем ощущением власти, которое наполняло его, когда она стонала в его объятиях. С ней он мог бы снова почувствовать себя мужчиной, а не дрожащей тварью, насквозь пропитанной алкоголем, – а именно таким он становился, видя, как ускользают от него его невеста и его состояние. Все же пойти к любовнице означало рискнуть всем остальным, так что он предпочел вместо этого выпить еще бокал.
Бутылка чуть не выпала из его дрожащей руки, когда он услышал громкий стук, раздавшийся в доме. Он так и оцепенел на стуле, ошеломленно теряясь в догадках, но тут звук донесся снова, и он понял, что кто-то громко стучит на улице в его дверь. Сначала он решил не обращать на это внимания, но посетитель был так настойчив, что Каллендер наконец заставил себя подняться и на отказывающихся подчиняться ногах спуститься в холл. Пустой дом, лишенный привычного убранства, напомнил ему жилище Себастиана Ньюкасла, и Каллендер почти не удивился бы, увидь он на крыльце зловещего медиума со шрамом на лице.
Но у входа стоял незнакомец, полный, краснолицый тип с седеющей шевелюрой, одетый по моде десятилетней давности. Кроме того, сшито все это было на человека значительно более стройного. В левой руке он держал небольшую дорожную сумку, а правой как раз собирался снова постучать, и тут Каллендер распахнул тяжелую дубовую дверь.
Двое уставились друг на друга сквозь туманную серую дымку – Каллендер с трудом догадался, что на улице сумерки, – и незнакомец наконец заговорил:
– Реджи?
Каллендер был еще не настолько пьян, чтобы позабыть собственное имя, так что из этой реплики не извлек для себя ничего интересного.
– Как меня зовут, я, черт возьми, знаю, сэр, а вы-то кто такой?
– Ты не узнаешь меня?
– Я же уже сказал, чтоб вам неладно было! Проваливайте!
Человек, стоявший среди тумана, выглядел теперь искренне обиженным.
– Я же твой кузен! – воскликнул он. – Найджел! Найджел Стоун!
Каллендер покачнулся в дверном проеме и заморгал, глядя на посетителя.
– Стоун? – Из Индии?
– Правильно. Вот я и вернулся наконец. Как там дядя Уильям?
– Умер.
– Умер? О боже. Мои соболезнования.
– Да, – сказал Каллендер. – Что же, заходи.
Каллендер, пошатнувшись в дверном проеме, неуверенно шагнул назад в дом. Кузен последовал за ним, и Каллендер наконец заметил, что в доме царит непроглядная тьма. Найджел Стоун с минуту молча осматривался.
– Послушай, приятель! Здесь же остались только голые стены!
– Да. Да. Это все слуги.
– Слуги?
– Они самые. Слуги. Пока я был на похоронах, они и их сообщники обобрали весь дом и все вывезли.
– Господи! Что же за твари эти слуги! У нас там были такие темнокожие типы, за которыми нужно смотреть соколиным глазом, а иначе обворуют. И останешься гол как сокол, да? Почти скаламбурил.
– Мне не смешно, кузен.
– Ну да, конечно же, прости.
– Пойдем лучше в кабинет. Следуй за мной, сюда. Первым, что бросилось в глаза Стоуну в этой комнате, была бутылка бренди, по обеим сторонам от которой горели две свечи, прилепленные воском прямо на столешницу массивного стола. Каллендер уселся на стул, стоявший за столом, и поднял бокал. Он так торопился занять место, что неучтиво позабыл предложить сесть кузену.
– Скажи мне, кузен Найджел, как идут дела в Индии?
– Не особенно удачно, к сожалению. Поэтому дядя Уильям и вызвал меня сюда.
– Да? Но насколько все плохо?
– Просто отвратительно, если хочешь знать, дорогой приятель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28