Вот только тот лейтенант госбезопасности… тоже следовал. И точно с такой же стандартной формулировкой. Интересно, почему он вдруг вспомнился? Что-то… Манера держаться? Тот, конечно, был высокомерен, всем своим видом давая понять, что он, небожитель, пограничной черной кости не чета. Этот вроде держится нормально… или нет? Взгляд такой… оценивающий… Нет, что-то неуловимо-схожее есть. Или мнительность? Бойцы в кузове все бодрячком, несмотря на раннее утро. И держатся… уверенно. Даже носом никто не клюет, даром что после ночного марша в кузове. Хоть сейчас на плакат. Винтовки – сплошь «СВТ», ручник у одного. Явно не простая пехтура. Он встретился глазами с одним из бойцов – и взгляд этот настолько напоминал своим презрением к низшим существам ту белокурую сволочь, что по большому счету все стало ясно.
Лейтенант еще раз опустил взгляд на документы – не пытаясь ничего разглядеть, только выгадывая время. Что же там было, в той старой ориентировке, которую еще в начале июня спускали? Бремен? Брюссель? Бранденбург! Точно!
– Издалече едете, товарищ капитан! – указал лейтенант на запыленную машину. – Такое впечатление, что аж от самого Бранденбурга.
Капитан великолепно владел собой, но этого он не ждал. Быстрый взгляд в кузов – на вроде бы безмятежных, но абсолютно готовых к бою солдат, окончательно снял сомнения. У обеих сторон. И не успел пограничник открыть рот, чтобы пригласить капитана в караулку, как тот негромко скомандовал: «Огонь!» – скомандовал, конечно, по-русски, чтобы выгадать дополнительно одну-две секунды замешательства. Частично это сработало – пограничник с винтовкой упал, сраженный сразу тремя пулями, но лейтенант, успевший все понять и осознавший, что шансов у него практически не осталось, рванулся прямо к капитану, входя в клинч, наваливая его на проем дверцы и закрываясь им от уже поднимающегося изнутри кабины ствола «ППД». Водитель не успел остановить палец – одна пуля короткой очереди вошла в плечо пограничника, две – в широкую спину капитана, оба упали. В караульном помещении послышались крики – русские, разбуженные выстрелами, видимо, лихорадочно мотали свои портянки. Прямо из кузова заработал «дегтярь» – пулеметчик держал на прицеле окно, прикрывая стремительный бросок попрыгавших из кузова камерадов. «Hans! Ulrich! Forwerts, zwei Grenaden in Fenster, schnell!» – Фельдфебель, второй в группе по званию после уже покойного капитана Ланге, не растерялся, принял командование, но маскироваться под русских и далее счел бессмысленным. Задание, конечно, сорвано – но прямо сейчас все ясно и просто. Делов-то – пробежать несколько метров и закинуть в окна бревенчатого домика с суетящимися русскими пару-тройку гранат.
Однако «не срослось» – от реки, из образованного ивняком мыска заработал еще один пулемет – «максим». Сто тридцать метров – для станкача в упор. Строчка пуль прошлась от капота к кузову грузовика, расколов блок цилиндров, пробила бедро находящемуся в ступоре от своей ошибки водителю, снесла уже занесшего штык ефрейтора, готового приколоть лежащего под телом командира пограничника, отправила к праотцам пулеметчика с «Дегтяревым». Потом строчка пошла вышивать дальше – обе бегущих к караулке с гранатами в руках фигуры упали. Те, кто успел попадать на землю, открыли было огонь на подавление – но с фланга по ним уже начали работать винтовки караула.
– Пятеро ушли, товарищ лейтенант. Отползли по полю до лесу – и смылись. Семерых упокоили, один раненый валяется. Раненый тяжелый, пуля бедренную кость разнесла. Фершал морфию вколол, тот вроде в полусне, бредить начал. Плачет, говорит, официра своего убил. Новый-то начальник заставы как приехал вместе с фершалом – так молодец, его по-немецки спрашивает, а тот в полпамяти и ответь. В общем, «Брагинбург» какой-то. Диверсанты в нашей форме.
– «Бранденбург-800». Есть у немцев такой полк специальный, – лейтенанту было больно, морфина у фельдшера было мало. Только немцу и хватило, чтоб не сдох до поры, – в первых числах июня на них ориентировка из Москвы пришла. Ты лучше скажи, Емельянов, как ты так скоро огонь открыл?
– Да что тут, товарищ лейтенант. Я сначала гляжу – непорядок. Вроде солдатики справные, а машинка гражданская, с черной кабиной. Оно, конечно, многие на мобилизованных прямо так ездят. Но гляжу – в кузове сидят – не шелохнутся. Значит, дисциплинка в части на ять. А у таких все в уставной цвет должно быть крашено. Непорядок. Ну а потом Щагин меня под бок слегка толк и шепчет: машинка мне, грит, товарищ сержант, знакомая. Вон у ей отщепина на кузове свежая, белая. Я, грит, если помните, три дня как в колхоз в порядке шефской помощи ездил – технику чинить, зуб даю – колхозная это машинка, одну ее после мобилизации оставили. Они еще подсвинка в порядке взаимопомощи прислали. За починку. Ну, раз такое дело – я на всякий случай и приготовился.
* * *
В 1941 году «эмиль» – истребитель «Мессершмитт-109Е» в частях люфтваффе уже массово заменялся «фридрихом» – «Мессершмиттом-109F». Новая машина обладала более высокими летными данными. Несмотря на формально более слабое вооружение – одна 20-мм пушка вместо двух – огневая мощь даже несколько выросла, т. к. мотор-пушка «MG-151» обладала лучшей огневой эффективностью, чем пара крыльевых «MG-FF».
http://hangar.luftwaffe-45.de/Bf-109
Комендант станции Седльце был вне себя. Чертовы французские танки ползали, как беременные свиньи. И если легкие «Рено» и «Гочкисы» хотя бы нормально разворачивались, то похожие на бронепоезда, по чьему-то бредовому приказу поставленные на гусеницы, а затем снова взгроможденные на железнодорожные платформы «Char B-1 bis» разгружались чуть не втрое медленнее привычных «роликов». Уже рассвело, а пришедший последним состав был разгружен только наполовину. Случись такое в боевой обстановке… Хорошо еще, не надо опасаться авианалетов – доносящееся сверху гудение было неопасно-привычным – над станцией нарезал круги хорошо знакомый по силуэту истребитель.
Шестаков, прищурившись, вглядывался вниз. Солнце уже поднялось за спиной, и большая узловая станция была как на ладони. На путях – эшелоны… И не пустые, ох не пустые. Какие-то странного вида танки на платформах. Показалось или… Нет, не показалось! Длинный, похожий на «Т-35», но какой-то зализанный танк явно смещался вдоль полупустого состава в направлении эстакады. Разгружаются!
Шестаков щелкнул тангентой радиостанции: – «Hier Tante Marta, Hier Tante Marta, Bruno-elf, Bruno-elf. Margaret. Margaret» – на долбежку более-менее правильного произношения десятка кодовых фраз ушел целый вечер, благо еще, учительша была симпатичной. Его ждали, сквозь треск донеслось: «Hier Onkel Fritz. Hier Onkel Fritz. Bruno-elf, Bruno-Elf. Cesar. Cesar». Ага, дядя Фриц услышал. Теперь рацию можно и выключить, а при нужде – подохнуть с честью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Лейтенант еще раз опустил взгляд на документы – не пытаясь ничего разглядеть, только выгадывая время. Что же там было, в той старой ориентировке, которую еще в начале июня спускали? Бремен? Брюссель? Бранденбург! Точно!
– Издалече едете, товарищ капитан! – указал лейтенант на запыленную машину. – Такое впечатление, что аж от самого Бранденбурга.
Капитан великолепно владел собой, но этого он не ждал. Быстрый взгляд в кузов – на вроде бы безмятежных, но абсолютно готовых к бою солдат, окончательно снял сомнения. У обеих сторон. И не успел пограничник открыть рот, чтобы пригласить капитана в караулку, как тот негромко скомандовал: «Огонь!» – скомандовал, конечно, по-русски, чтобы выгадать дополнительно одну-две секунды замешательства. Частично это сработало – пограничник с винтовкой упал, сраженный сразу тремя пулями, но лейтенант, успевший все понять и осознавший, что шансов у него практически не осталось, рванулся прямо к капитану, входя в клинч, наваливая его на проем дверцы и закрываясь им от уже поднимающегося изнутри кабины ствола «ППД». Водитель не успел остановить палец – одна пуля короткой очереди вошла в плечо пограничника, две – в широкую спину капитана, оба упали. В караульном помещении послышались крики – русские, разбуженные выстрелами, видимо, лихорадочно мотали свои портянки. Прямо из кузова заработал «дегтярь» – пулеметчик держал на прицеле окно, прикрывая стремительный бросок попрыгавших из кузова камерадов. «Hans! Ulrich! Forwerts, zwei Grenaden in Fenster, schnell!» – Фельдфебель, второй в группе по званию после уже покойного капитана Ланге, не растерялся, принял командование, но маскироваться под русских и далее счел бессмысленным. Задание, конечно, сорвано – но прямо сейчас все ясно и просто. Делов-то – пробежать несколько метров и закинуть в окна бревенчатого домика с суетящимися русскими пару-тройку гранат.
Однако «не срослось» – от реки, из образованного ивняком мыска заработал еще один пулемет – «максим». Сто тридцать метров – для станкача в упор. Строчка пуль прошлась от капота к кузову грузовика, расколов блок цилиндров, пробила бедро находящемуся в ступоре от своей ошибки водителю, снесла уже занесшего штык ефрейтора, готового приколоть лежащего под телом командира пограничника, отправила к праотцам пулеметчика с «Дегтяревым». Потом строчка пошла вышивать дальше – обе бегущих к караулке с гранатами в руках фигуры упали. Те, кто успел попадать на землю, открыли было огонь на подавление – но с фланга по ним уже начали работать винтовки караула.
– Пятеро ушли, товарищ лейтенант. Отползли по полю до лесу – и смылись. Семерых упокоили, один раненый валяется. Раненый тяжелый, пуля бедренную кость разнесла. Фершал морфию вколол, тот вроде в полусне, бредить начал. Плачет, говорит, официра своего убил. Новый-то начальник заставы как приехал вместе с фершалом – так молодец, его по-немецки спрашивает, а тот в полпамяти и ответь. В общем, «Брагинбург» какой-то. Диверсанты в нашей форме.
– «Бранденбург-800». Есть у немцев такой полк специальный, – лейтенанту было больно, морфина у фельдшера было мало. Только немцу и хватило, чтоб не сдох до поры, – в первых числах июня на них ориентировка из Москвы пришла. Ты лучше скажи, Емельянов, как ты так скоро огонь открыл?
– Да что тут, товарищ лейтенант. Я сначала гляжу – непорядок. Вроде солдатики справные, а машинка гражданская, с черной кабиной. Оно, конечно, многие на мобилизованных прямо так ездят. Но гляжу – в кузове сидят – не шелохнутся. Значит, дисциплинка в части на ять. А у таких все в уставной цвет должно быть крашено. Непорядок. Ну а потом Щагин меня под бок слегка толк и шепчет: машинка мне, грит, товарищ сержант, знакомая. Вон у ей отщепина на кузове свежая, белая. Я, грит, если помните, три дня как в колхоз в порядке шефской помощи ездил – технику чинить, зуб даю – колхозная это машинка, одну ее после мобилизации оставили. Они еще подсвинка в порядке взаимопомощи прислали. За починку. Ну, раз такое дело – я на всякий случай и приготовился.
* * *
В 1941 году «эмиль» – истребитель «Мессершмитт-109Е» в частях люфтваффе уже массово заменялся «фридрихом» – «Мессершмиттом-109F». Новая машина обладала более высокими летными данными. Несмотря на формально более слабое вооружение – одна 20-мм пушка вместо двух – огневая мощь даже несколько выросла, т. к. мотор-пушка «MG-151» обладала лучшей огневой эффективностью, чем пара крыльевых «MG-FF».
http://hangar.luftwaffe-45.de/Bf-109
Комендант станции Седльце был вне себя. Чертовы французские танки ползали, как беременные свиньи. И если легкие «Рено» и «Гочкисы» хотя бы нормально разворачивались, то похожие на бронепоезда, по чьему-то бредовому приказу поставленные на гусеницы, а затем снова взгроможденные на железнодорожные платформы «Char B-1 bis» разгружались чуть не втрое медленнее привычных «роликов». Уже рассвело, а пришедший последним состав был разгружен только наполовину. Случись такое в боевой обстановке… Хорошо еще, не надо опасаться авианалетов – доносящееся сверху гудение было неопасно-привычным – над станцией нарезал круги хорошо знакомый по силуэту истребитель.
Шестаков, прищурившись, вглядывался вниз. Солнце уже поднялось за спиной, и большая узловая станция была как на ладони. На путях – эшелоны… И не пустые, ох не пустые. Какие-то странного вида танки на платформах. Показалось или… Нет, не показалось! Длинный, похожий на «Т-35», но какой-то зализанный танк явно смещался вдоль полупустого состава в направлении эстакады. Разгружаются!
Шестаков щелкнул тангентой радиостанции: – «Hier Tante Marta, Hier Tante Marta, Bruno-elf, Bruno-elf. Margaret. Margaret» – на долбежку более-менее правильного произношения десятка кодовых фраз ушел целый вечер, благо еще, учительша была симпатичной. Его ждали, сквозь треск донеслось: «Hier Onkel Fritz. Hier Onkel Fritz. Bruno-elf, Bruno-Elf. Cesar. Cesar». Ага, дядя Фриц услышал. Теперь рацию можно и выключить, а при нужде – подохнуть с честью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92