Три треугольника, центральный чуть повыше крайних. Белая, снежная шапка, зубчиками перерастающая в зеленые пятна леса. А вдруг это те самые горы, из моих книг? Это значит, что сейчас на склоне одной из них…
…я сижу за столом напротив Мишеля в низеньком закопченном бревенчатом домике. Сегодня мы сделаем последнюю попытку. Сегодня или никогда. У нас уже практически нет провианта, лишь несколько сухарей и полплитки шоколада. Ее я отдам Мишелю – он очень устал. Несколько часов мы безуспешно искали Жана, но… Я своими глазами видел, как передний фронт лавины накрыл его с головой. Он отошел от нас на несколько десятков шагов, взобрался на узкий уступ (сфотографировать непокоренную еще вершину с лучшего ракурса), затем крикнул, чтобы мы посмотрели на великолепных заход солнца за нашими спинами (именно закатные лучи так магически осветили ледник над нами, что Жан захотел его запечатлеть на пленку). Мы любовались закатом, как вдруг я услышал рокот, обернулся…
Мы искали его, пока солнце полностью не скрылось за хребтом, который мы преодолели неделю назад. Наступила кромешная тьма, поднялся ветер, и мы с Мишелем едва не потеряли друг друга. Ночевали под снегом. А утром нашли этот домик. Сейчас я отдам товарищу шоколад, и мы постараемся… Флаг Франции, который мы готовились водрузить на вершине, был в рюкзаке Жана. Фактически мы совершаем бесполезный поступок – даже если нам удастся подняться. Если удастся. Жану не удалось.
Я достал тетрадь и огрызком карандаша сделал запись о месте и времени гибели товарища. Затем написал о предстоящей попытке. Тетрадь мы оставим в домике, возможно, кто-то поставит в ней пометку о месте нашей с Мишелем смерти. Время они вряд ли определят точно – лед хорошо хранит последний возраст. Я аккуратно завернул тетрадь в плотную, непромокаемую ткань, рядом оставил спички, компас, ледоруб Жана, который он отдал мне, перед тем как отойти на роковой уступ. Мишель тоже освобождал свой рюкзак от всего лишнего. У нас не так много времени. К вечеру доберемся до отвесной стены, выше которой еще никто не поднимался. Переночуем в снегу и еще день, чтобы попытаться взять ее приступом. А потом… Мишель и так держится из последних сил. Храбрый мальчик. Жан мог бы гордиться своим сыном.
Грузовик уже давно проехал, а я все еще стоял у края тротуара и смотрел в серебристую дымку скалистых гор, существующих лишь в моем воображении, да еще на боковых стенках фургона, везущего сыр в какой-то магазин. Он оставил след во мне, а я?.. Внезапно я понял, зачем люди пишут на стенах. И вспомнил маленький серый вокзал в маленьком сером городке. Наш поезд задерживали на час, потому что где-то впереди шел состав, в котором везли какую-то сверхважную иностранную делегацию, члены которой боялись летать самолетами. Проводник сказал, что мы можем прогуляться по перрону. Я зашел в здание вокзала. Несколько рядов грязных пластмассовых кресел. Хриплый кашель сгорбленного старика. Безразличие невысокого, усталого милиционера, засунувшего руки в карманы куртки, при этом чуть наклонившегося вперед, как будто его руки опирались в невидимую опору – уберешь ее, и милиционер упадет лицом вперед. Закрытый киоск прессы – внутри сидела женщина и пересчитывала деньги, стекла были завешены журналами с цветными обложками. На каждой обложке не меньше трех пар обнаженных женских грудей.
Я посмотрел на потолок. На потолке Ленин, стоя на броневике, указывал направление в светлое будущее. Толпа революционно настроенных матросов и солдат, затаив дыхание, внимали словам вождя. Матросы были в черных бушлатах, а солдаты в зеленых шинелях. Ленин в кепке и с красным бантиком в петлице длинного, модного пальто. В этом здании Ленин был действительно живее всех живых. Он был плоским, располагался параллельно полу, и в то же время было совершенно ясно, что он стоит на броневике. Все остальные люди на вокзале по настоящему сидели или стояли… Хотя нет. Кашлявший дед полулежал на креслах, ноги его были на полу, как будто он сидел, а тело в горизонтальном положении занимало два с половиной кресла. Так вот, все эти люди были реальными, и в то же время ненастоящими. На расстоянии полутора суток езды, на вокзале моего города находились точно такие же ненастоящие люди. На сотнях вокзалов. Они были элементами интерьера и повторялись примерно каждые сто километров. Я чуть не испугался – а вдруг, города, в который я еду, не существует? Вдруг нас задержали потому, что дальше некуда ехать? Но Ленин улыбнулся мне и вновь показал в светлое будущее. Я проследил, куда направлен его перст, и увидел.
На стене, возле неработающих, но все еще автоматических камер хранения, синей аэрозольной краской было выведено название футбольной команды, за которую я болел. Надпись была старая, почти затертая, но не менее живая, чем площадь перед Финляндским вокзалом. Кто ее оставил? Когда? Думали ли эти люди о том, что через несколько лет молодому человеку, вышедшему из задерживающегося на час поезда, эти буквы принесут столько радости, сколько эта футбольная команда приносила реже одного раза в пять лет. Я немного постоял, подмигнул Ленину и вернулся в вагон. Поезд еще не успел тронуться с места, а я уже спал чистым, детским сном.
Я шел и думал об этой надписи. Вот если бы в будущем хоть один человек, увидев мою книгу, понял, что он не одинок, что он живет в своем времени, рядом с ним живут тысячи других людей. Ведь иногда бывает чрезвычайно плохо. Не конкретно, когда болит зуб или потерялся кошелек. А просто плохо. Идешь куда-то, а идти не хочется, но и остановиться не можешь, и… Я зашел в подъезд. Как всегда приподнял руку перед лицом. И за эту руку меня кто-то схватил.
– Не бойтесь! Здравствуйте. Не бойтесь, – повторил… тот самый мужчина, случайно (?) встречавшийся мне на прошлых выходных, – меня зовут Олег.
– Что вы хотите? – странно, но страха я не испытывал.
– Я хочу вам все рассказать! Все! – он два раза повторил слово «все», на секунду зажмуриваясь при этом. Это выглядело комично, но сейчас мне было не до смеха.
– Эээ… Ну, давайте поговорим. Только не в подъезде.
Я вышел на улицу и присел на скамью. Он нерешительно последовал за мной, огляделся по сторонам и сел рядом.
– Понимаете… я вас перепутал с одним… с одним человеком, – он начал говорить, и с каждым словом его плечи распрямлялись и движения становились менее скованными. В конце истории он даже принялся энергично жестикулировать.
– Так с кем вы меня спутали?
18. Жизнь под стеклом
– Это не человек – это дьявол. Его называют самым перспективным выпускником телевизионной академии. Но об этом я узнал совсем недавно. Лишь когда понял, что… впрочем, давайте обо всем по порядку.
Видел я его всего два раза в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
…я сижу за столом напротив Мишеля в низеньком закопченном бревенчатом домике. Сегодня мы сделаем последнюю попытку. Сегодня или никогда. У нас уже практически нет провианта, лишь несколько сухарей и полплитки шоколада. Ее я отдам Мишелю – он очень устал. Несколько часов мы безуспешно искали Жана, но… Я своими глазами видел, как передний фронт лавины накрыл его с головой. Он отошел от нас на несколько десятков шагов, взобрался на узкий уступ (сфотографировать непокоренную еще вершину с лучшего ракурса), затем крикнул, чтобы мы посмотрели на великолепных заход солнца за нашими спинами (именно закатные лучи так магически осветили ледник над нами, что Жан захотел его запечатлеть на пленку). Мы любовались закатом, как вдруг я услышал рокот, обернулся…
Мы искали его, пока солнце полностью не скрылось за хребтом, который мы преодолели неделю назад. Наступила кромешная тьма, поднялся ветер, и мы с Мишелем едва не потеряли друг друга. Ночевали под снегом. А утром нашли этот домик. Сейчас я отдам товарищу шоколад, и мы постараемся… Флаг Франции, который мы готовились водрузить на вершине, был в рюкзаке Жана. Фактически мы совершаем бесполезный поступок – даже если нам удастся подняться. Если удастся. Жану не удалось.
Я достал тетрадь и огрызком карандаша сделал запись о месте и времени гибели товарища. Затем написал о предстоящей попытке. Тетрадь мы оставим в домике, возможно, кто-то поставит в ней пометку о месте нашей с Мишелем смерти. Время они вряд ли определят точно – лед хорошо хранит последний возраст. Я аккуратно завернул тетрадь в плотную, непромокаемую ткань, рядом оставил спички, компас, ледоруб Жана, который он отдал мне, перед тем как отойти на роковой уступ. Мишель тоже освобождал свой рюкзак от всего лишнего. У нас не так много времени. К вечеру доберемся до отвесной стены, выше которой еще никто не поднимался. Переночуем в снегу и еще день, чтобы попытаться взять ее приступом. А потом… Мишель и так держится из последних сил. Храбрый мальчик. Жан мог бы гордиться своим сыном.
Грузовик уже давно проехал, а я все еще стоял у края тротуара и смотрел в серебристую дымку скалистых гор, существующих лишь в моем воображении, да еще на боковых стенках фургона, везущего сыр в какой-то магазин. Он оставил след во мне, а я?.. Внезапно я понял, зачем люди пишут на стенах. И вспомнил маленький серый вокзал в маленьком сером городке. Наш поезд задерживали на час, потому что где-то впереди шел состав, в котором везли какую-то сверхважную иностранную делегацию, члены которой боялись летать самолетами. Проводник сказал, что мы можем прогуляться по перрону. Я зашел в здание вокзала. Несколько рядов грязных пластмассовых кресел. Хриплый кашель сгорбленного старика. Безразличие невысокого, усталого милиционера, засунувшего руки в карманы куртки, при этом чуть наклонившегося вперед, как будто его руки опирались в невидимую опору – уберешь ее, и милиционер упадет лицом вперед. Закрытый киоск прессы – внутри сидела женщина и пересчитывала деньги, стекла были завешены журналами с цветными обложками. На каждой обложке не меньше трех пар обнаженных женских грудей.
Я посмотрел на потолок. На потолке Ленин, стоя на броневике, указывал направление в светлое будущее. Толпа революционно настроенных матросов и солдат, затаив дыхание, внимали словам вождя. Матросы были в черных бушлатах, а солдаты в зеленых шинелях. Ленин в кепке и с красным бантиком в петлице длинного, модного пальто. В этом здании Ленин был действительно живее всех живых. Он был плоским, располагался параллельно полу, и в то же время было совершенно ясно, что он стоит на броневике. Все остальные люди на вокзале по настоящему сидели или стояли… Хотя нет. Кашлявший дед полулежал на креслах, ноги его были на полу, как будто он сидел, а тело в горизонтальном положении занимало два с половиной кресла. Так вот, все эти люди были реальными, и в то же время ненастоящими. На расстоянии полутора суток езды, на вокзале моего города находились точно такие же ненастоящие люди. На сотнях вокзалов. Они были элементами интерьера и повторялись примерно каждые сто километров. Я чуть не испугался – а вдруг, города, в который я еду, не существует? Вдруг нас задержали потому, что дальше некуда ехать? Но Ленин улыбнулся мне и вновь показал в светлое будущее. Я проследил, куда направлен его перст, и увидел.
На стене, возле неработающих, но все еще автоматических камер хранения, синей аэрозольной краской было выведено название футбольной команды, за которую я болел. Надпись была старая, почти затертая, но не менее живая, чем площадь перед Финляндским вокзалом. Кто ее оставил? Когда? Думали ли эти люди о том, что через несколько лет молодому человеку, вышедшему из задерживающегося на час поезда, эти буквы принесут столько радости, сколько эта футбольная команда приносила реже одного раза в пять лет. Я немного постоял, подмигнул Ленину и вернулся в вагон. Поезд еще не успел тронуться с места, а я уже спал чистым, детским сном.
Я шел и думал об этой надписи. Вот если бы в будущем хоть один человек, увидев мою книгу, понял, что он не одинок, что он живет в своем времени, рядом с ним живут тысячи других людей. Ведь иногда бывает чрезвычайно плохо. Не конкретно, когда болит зуб или потерялся кошелек. А просто плохо. Идешь куда-то, а идти не хочется, но и остановиться не можешь, и… Я зашел в подъезд. Как всегда приподнял руку перед лицом. И за эту руку меня кто-то схватил.
– Не бойтесь! Здравствуйте. Не бойтесь, – повторил… тот самый мужчина, случайно (?) встречавшийся мне на прошлых выходных, – меня зовут Олег.
– Что вы хотите? – странно, но страха я не испытывал.
– Я хочу вам все рассказать! Все! – он два раза повторил слово «все», на секунду зажмуриваясь при этом. Это выглядело комично, но сейчас мне было не до смеха.
– Эээ… Ну, давайте поговорим. Только не в подъезде.
Я вышел на улицу и присел на скамью. Он нерешительно последовал за мной, огляделся по сторонам и сел рядом.
– Понимаете… я вас перепутал с одним… с одним человеком, – он начал говорить, и с каждым словом его плечи распрямлялись и движения становились менее скованными. В конце истории он даже принялся энергично жестикулировать.
– Так с кем вы меня спутали?
18. Жизнь под стеклом
– Это не человек – это дьявол. Его называют самым перспективным выпускником телевизионной академии. Но об этом я узнал совсем недавно. Лишь когда понял, что… впрочем, давайте обо всем по порядку.
Видел я его всего два раза в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70