Уж этого Франческо меньше всего мог от него ожидать.
– Вы удивлены? Но я прожил дольше вашего на нашем бренном и не вполне благополучном свете, – пояснил капитан. – Если хотите знать всю правду о Кастилии, обратитесь к Португалии, там выложат вам все, что может так или иначе умалить достоинство ее соперницы и соседки… И наоборот: самые достоверные сведения о Португалии… Хотя я перебил вас на самом интересном месте. Вы сказали, что господин ваш адмирал был очень беден до своего первого плавания, не так ли?
– И до плавания и после, – продолжал Франческо, чувствуя, что слезы вот-вот выступят у него на глазах: ему припомнился угрюмый дом в Вальядолиде.
К счастью, его посетитель ничего не заметил.
– Я полагаю, что господин мой адмирал не мог нас с Орниччо внести в списки хотя бы в качестве груметов, – продолжал Франческо, – поскольку списки были уже утверждены ранее, до того, как Орниччо добился разрешения адмирала отправиться с ним в плавание. Поэтому господин, очевидно, из своих скудных средств должен был оплачивать наше содержание… Хотя, – произнес Франческо задумчиво, – как я узнал впоследствии, он нигде в списках не упоминает ни Артура Лэкка, которого матросы переименовали в Таллерте Лайэса, ни еще одного англичанина или ирландца – его на «Санта-Марии» знали как Гуэльмо Ирреса. Даже наш дорогой сеньор Марио, секретарь адмирала, в списки внесен не был…
– Тосканец Руппи, генуэзец Коломбо, англичанин Лэкк, ирландец Иррес, – перебирал имена капитан, покачивая головой.
«Вот именно эти сведения, конечно, заинтересуют моего друга Гарсиа, – подумал он. – Но дай господи, чтобы моя дорогая племянница не допустила эскривано к больному хотя бы сегодня!»
– Конечно, люди сведущие найдут в моих дневниках много недочетов, – так же медленно и задумчиво продолжал Франческо, – ведь дневники я вел наспех, на корабле…
– А эта сцена в каюте адмирала, когда вы столь благородно вступились за своего друга Орниччо, происходила ли она на самом деле? – спросил капитан.
– Все, что я рассказываю в дневниках, начиная с моего прибытия в Палос, – истинная правда. Все происходило так, как у меня записано. Но я, пожалуй, рад был бы, если бы меня обвинили во лжи… И я не стал бы оправдываться… А до Палоса… мне и смешно и стыдно признаваться вам… знакомство Орниччо с адмиралом произошло совсем не в Генуе…
– Ничего порочащего вас в том, что поначалу вы приправили свой рассказ долей вымысла, я не нахожу, – с доброй улыбкой перебил Франческо капитан. – Так поступали и поступают даже прославленные историки. Сейчас и мне и другу моему сеньору Гарсиа доподлинно известно, что перед отплытием в «Море тьмы» Кристобаль Колон в свой родной город не заезжал, а с Бегаймом свел знакомство еще в свою бытность в Португалии… Но для меня очень важно, что вы подтверждаете достоверность рассказа о приготовлениях адмирала к отплытию, а потом – о дальнейшем плавании «Санта-Марии»… Но извините, сеньор Руппи, я перебил вас… Прошу вас, продолжайте!
– Возвратясь в Геную после первого плавания, я с помощью сеньора Томазо переписал начисто свои беглые записи. Вот тогда-то я и хотел вычеркнуть из рукописи то, что не соответствует действительности. Но мой добрейший хозяин настоял на том, чтобы я в дневниках оставил все, как было… «В вымыслах твоих заложено зерно, которое в дальнейшем может дать богатые всходы», – сказал он. Боюсь, что сеньор Томазо имел в виду красоту слога, которую якобы подметили в моих дневниках его товарищи… Но тогда я не нашел в себе смелости возразить, что красоту слога придал моей рукописи не кто иной, как он сам…
– Так, так… – произнес капитан. – Но, пожалуй, обо всем этом вам не следует сообщать моей племяннице. Читала она ваши генуэзские, как вы их называете, дневники, и покорили ее не описанные в них события, а ваш, как она находит, замечательный слог. Она готова побиться об заклад, что им впору владеть какому-нибудь поэту, а никак не подмастерью или слуге, какими вы себя именуете.
Франческо, не поднимая глаз на собеседника, молча разглаживал ворс одеяла.
– Следовательно, я могу верить всему, что рассказано в ваших дневниках о событиях, происходивших уже в Палосе? – продолжал капитан. – Верить этой истории с картой, которую господин ваш адмирал купил у прокаженного?.. Сеньор Франческо, уверяю вас, что я, как горячий любитель карт, поступил бы так же, как и он!
«Однако карту перерисовал бы, конечно, сам, а не заставил прикасаться к ней мальчишку!» – подумал капитан.
– Это нисколько не умаляет в моих глазах личность Кристобаля Колона, – добавил он вслух. – И мне думается, – продолжал капитан, помолчав с минуту, – я уже понял, почему вы после прибытия в Палос как-то изменили свое отношение к генуэзским дневникам. В самом начале вы, ученик сеньора Томазо и товарищ Орниччо, по-мальчишески давали волю своей фантазии… А в Палосе вы уже осознали, что становитесь участником больших исторических событий…
– Участником? – удивленно переспросил Франческо. – Нет, сеньор капитан, думать так было бы слишком нескромно с моей стороны. Да и в то время я тоже был еще мальчишкой и важности всего, что происходило на моих глазах, уразуметь не мог. Просто в Палосе я решил в точности заносить в дневники все, чему буду свидетелем… Кстати, мысль эту подал мне секретарь адмирала – сеньор Марио… Впрочем, есть в моих дневниках, относящихся уже ко второму плаванию, место, где я сознательно погрешил против истины, – добавил вдруг Франческо, улыбнувшись.
– Да? – с интересом спросил капитан, который был уже у двери. – Когда же вы сознательно погрешили против истины, если только это не слишком нескромный вопрос?
– Это мелочь… Вы, конечно, и внимания не обратили на это место… Поступил я так по молодости лет. – Франческо снова улыбнулся. – Когда сеньор Охеда назвал меня мальчиком, я солгал, сообщив, что мне шестнадцать лет… Ростом, как видите, бог меня не обидел…
– А на деле? – теперь улыбнулся уже и капитан.
– На деле мне только-только исполнилось четырнадцать… Сейчас я даже самому себе затрудняюсь объяснить, почему, выправляя потом с сеньором Томазо дневники, я выпустил из виду эту неточность, – сказал Франческо.
«А ведь тогда я и ей солгал!» – вспомнил он с раскаянием.
Франческо молчал довольно долгое время.
– И, конечно, любовь моя к Тайбоки была совсем мальчишеская, – пробормотал он вдруг. – Только почему же она еще и до сих пор снится мне почти каждую ночь?!
Поняв, что Франческо Руппи разговаривает уже не с ним, капитан, осторожно ступая, вышел из каюты и тихонько прикрыл за собою дверь.
«Эх, а о том, что мы до возвращения императора не спешим добраться до Испании, я беднягу так и не предупредил! – Капитан удрученно покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Вы удивлены? Но я прожил дольше вашего на нашем бренном и не вполне благополучном свете, – пояснил капитан. – Если хотите знать всю правду о Кастилии, обратитесь к Португалии, там выложат вам все, что может так или иначе умалить достоинство ее соперницы и соседки… И наоборот: самые достоверные сведения о Португалии… Хотя я перебил вас на самом интересном месте. Вы сказали, что господин ваш адмирал был очень беден до своего первого плавания, не так ли?
– И до плавания и после, – продолжал Франческо, чувствуя, что слезы вот-вот выступят у него на глазах: ему припомнился угрюмый дом в Вальядолиде.
К счастью, его посетитель ничего не заметил.
– Я полагаю, что господин мой адмирал не мог нас с Орниччо внести в списки хотя бы в качестве груметов, – продолжал Франческо, – поскольку списки были уже утверждены ранее, до того, как Орниччо добился разрешения адмирала отправиться с ним в плавание. Поэтому господин, очевидно, из своих скудных средств должен был оплачивать наше содержание… Хотя, – произнес Франческо задумчиво, – как я узнал впоследствии, он нигде в списках не упоминает ни Артура Лэкка, которого матросы переименовали в Таллерте Лайэса, ни еще одного англичанина или ирландца – его на «Санта-Марии» знали как Гуэльмо Ирреса. Даже наш дорогой сеньор Марио, секретарь адмирала, в списки внесен не был…
– Тосканец Руппи, генуэзец Коломбо, англичанин Лэкк, ирландец Иррес, – перебирал имена капитан, покачивая головой.
«Вот именно эти сведения, конечно, заинтересуют моего друга Гарсиа, – подумал он. – Но дай господи, чтобы моя дорогая племянница не допустила эскривано к больному хотя бы сегодня!»
– Конечно, люди сведущие найдут в моих дневниках много недочетов, – так же медленно и задумчиво продолжал Франческо, – ведь дневники я вел наспех, на корабле…
– А эта сцена в каюте адмирала, когда вы столь благородно вступились за своего друга Орниччо, происходила ли она на самом деле? – спросил капитан.
– Все, что я рассказываю в дневниках, начиная с моего прибытия в Палос, – истинная правда. Все происходило так, как у меня записано. Но я, пожалуй, рад был бы, если бы меня обвинили во лжи… И я не стал бы оправдываться… А до Палоса… мне и смешно и стыдно признаваться вам… знакомство Орниччо с адмиралом произошло совсем не в Генуе…
– Ничего порочащего вас в том, что поначалу вы приправили свой рассказ долей вымысла, я не нахожу, – с доброй улыбкой перебил Франческо капитан. – Так поступали и поступают даже прославленные историки. Сейчас и мне и другу моему сеньору Гарсиа доподлинно известно, что перед отплытием в «Море тьмы» Кристобаль Колон в свой родной город не заезжал, а с Бегаймом свел знакомство еще в свою бытность в Португалии… Но для меня очень важно, что вы подтверждаете достоверность рассказа о приготовлениях адмирала к отплытию, а потом – о дальнейшем плавании «Санта-Марии»… Но извините, сеньор Руппи, я перебил вас… Прошу вас, продолжайте!
– Возвратясь в Геную после первого плавания, я с помощью сеньора Томазо переписал начисто свои беглые записи. Вот тогда-то я и хотел вычеркнуть из рукописи то, что не соответствует действительности. Но мой добрейший хозяин настоял на том, чтобы я в дневниках оставил все, как было… «В вымыслах твоих заложено зерно, которое в дальнейшем может дать богатые всходы», – сказал он. Боюсь, что сеньор Томазо имел в виду красоту слога, которую якобы подметили в моих дневниках его товарищи… Но тогда я не нашел в себе смелости возразить, что красоту слога придал моей рукописи не кто иной, как он сам…
– Так, так… – произнес капитан. – Но, пожалуй, обо всем этом вам не следует сообщать моей племяннице. Читала она ваши генуэзские, как вы их называете, дневники, и покорили ее не описанные в них события, а ваш, как она находит, замечательный слог. Она готова побиться об заклад, что им впору владеть какому-нибудь поэту, а никак не подмастерью или слуге, какими вы себя именуете.
Франческо, не поднимая глаз на собеседника, молча разглаживал ворс одеяла.
– Следовательно, я могу верить всему, что рассказано в ваших дневниках о событиях, происходивших уже в Палосе? – продолжал капитан. – Верить этой истории с картой, которую господин ваш адмирал купил у прокаженного?.. Сеньор Франческо, уверяю вас, что я, как горячий любитель карт, поступил бы так же, как и он!
«Однако карту перерисовал бы, конечно, сам, а не заставил прикасаться к ней мальчишку!» – подумал капитан.
– Это нисколько не умаляет в моих глазах личность Кристобаля Колона, – добавил он вслух. – И мне думается, – продолжал капитан, помолчав с минуту, – я уже понял, почему вы после прибытия в Палос как-то изменили свое отношение к генуэзским дневникам. В самом начале вы, ученик сеньора Томазо и товарищ Орниччо, по-мальчишески давали волю своей фантазии… А в Палосе вы уже осознали, что становитесь участником больших исторических событий…
– Участником? – удивленно переспросил Франческо. – Нет, сеньор капитан, думать так было бы слишком нескромно с моей стороны. Да и в то время я тоже был еще мальчишкой и важности всего, что происходило на моих глазах, уразуметь не мог. Просто в Палосе я решил в точности заносить в дневники все, чему буду свидетелем… Кстати, мысль эту подал мне секретарь адмирала – сеньор Марио… Впрочем, есть в моих дневниках, относящихся уже ко второму плаванию, место, где я сознательно погрешил против истины, – добавил вдруг Франческо, улыбнувшись.
– Да? – с интересом спросил капитан, который был уже у двери. – Когда же вы сознательно погрешили против истины, если только это не слишком нескромный вопрос?
– Это мелочь… Вы, конечно, и внимания не обратили на это место… Поступил я так по молодости лет. – Франческо снова улыбнулся. – Когда сеньор Охеда назвал меня мальчиком, я солгал, сообщив, что мне шестнадцать лет… Ростом, как видите, бог меня не обидел…
– А на деле? – теперь улыбнулся уже и капитан.
– На деле мне только-только исполнилось четырнадцать… Сейчас я даже самому себе затрудняюсь объяснить, почему, выправляя потом с сеньором Томазо дневники, я выпустил из виду эту неточность, – сказал Франческо.
«А ведь тогда я и ей солгал!» – вспомнил он с раскаянием.
Франческо молчал довольно долгое время.
– И, конечно, любовь моя к Тайбоки была совсем мальчишеская, – пробормотал он вдруг. – Только почему же она еще и до сих пор снится мне почти каждую ночь?!
Поняв, что Франческо Руппи разговаривает уже не с ним, капитан, осторожно ступая, вышел из каюты и тихонько прикрыл за собою дверь.
«Эх, а о том, что мы до возвращения императора не спешим добраться до Испании, я беднягу так и не предупредил! – Капитан удрученно покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84