Носильщики с неохотой исполнили распоряжение. Нанимал их сеньор капитан, а не этот мальчишка или женщина, одетая мальчишкой. Знатные госпожи, отправляясь в дорогу, часто переодевались в простое мужское платье. Однако эти, как видно, слишком богаты, если не жалеют бархата и шелков. А что касается людей, которые нуждаются в помощи, то их и на Мальорке хватает… Этот, под скалой, – явно чужак. Только у басков в горах можно увидеть такие отливающие медью волосы… Даже издали они бросаются в глаза. А красные пятна, выступившие на его щеках, – это, конечно, следствие воскресной выпивки. Его красивый когда-то камзол сейчас лоснится от грязи. Пуговицы на нем, надо думать, были серебряные, и бродяга либо пропил их, либо проиграл в кости: вместо них на бархате явно выделяются синие невыгоревшие кружки. А рубахи или куртки под камзолом у него и вовсе нет.
А может статься, толковали между собой носильщики, что и господин капитан, и женщина, переодетая мальчишкой, и этот бродяга хотели добраться до Кастилии, но, узнав, что Карл Первый сбежал в Гент, а во всей стране творится эдакое, сами решили дать тягу…
Человек прогнулся оттого, что его все время толкало. Открывать глаза не хотелось. Но даже сквозь опущенные веки ему виделось что-то густо-красное… Солнце? Значит, ночь уже прошла? Господи, еще один день муки! А ведь как он уверовал в слова рыбачки! Поделившись с ним хлебом и напоив свежей водой, она сказала: «Тебе уже недолго терпеть, бедняга. Ты уже „обираешься“, словно паутину снимаешь с себя. Точь-в-точь как мой старик перед смертью. Да и годы, видать, уже подошли: вон сколько седины в волосах! А в молодости ты, думается, был русый?»
В молодости? Да, молодость уже прошла, но и до старости еще далеко. А когда и почему проступила седина в волосах, он и сам не мог бы сказать…
Он слабо пошевелил левой рукой, и тут его опять с силой толкнуло. Эге, пальцы уже как будто слушаются его! И руки. Правую, висевшую, как плеть, он, сам не веря себе, без усилия поднял и опустил на грудь. Какое счастье! Дыхание он все же перевел с опаской. И тотчас же его снова бросило вверх, вниз и больно толкнуло в сторону.
Только сейчас он огляделся по сторонам и уже полной грудью вдохнул воздух. Пахло чем-то очень-очень знакомым: нагретым деревом.
Эх, Франческо, Франческо, там, в Вогезах, ты, конечно, мог позабыть этот запах… А ведь не так давно тебя ссадили с корабля! Пахнет не просто нагретым деревом, а мокрым нагретым деревом… И морем! И съезжаешь ты то в одну, то в другую сторону не от слабости. И лежишь ты не на тропинке и не в грязной комнате трактира.
Франческо Руппи, ты лежишь в каюте! И погляди, какая на тебе белоснежная сорочка. И пахнет от нее – ты не ошибся – розовым маслом… Что это тебе напомнило?
Ах, воспоминания! Но ты ведь давно научился ими управлять… Правда, тогда только, когда открываешь глаза. С закрытыми глазами ты перед воспоминаниями бессилен…
…Генуя… Дом под парусом… Эти раны никогда не перестанут ныть. Боже мой, боже мой, Франческо, так тебе и не пришлось проводить в последний путь твоего дорогого сеньора Томазо!
Франческо Руппи стиснул зубы. Некоторое время он лежал с открытыми глазами… Почему воспоминания всегда несут боль?.. Нет, не всегда… Даже сейчас ты можешь ясно представить себе радостные глаза женщины, которую ты никогда не забудешь…
И опять мрачное обиталище на самой мрачной улице Вальядолида, неопрятная постель, где тебе выпала горькая честь сложить остывающие руки на груди господина твоего, адмирала… Шестеро слуг мечутся вверх и вниз по скрипучей лестнице… У изголовья, отирая предсмертный пот со лба отца, стоят Диего и Эрнандо. Как похож Диего на отца! Та же красноватая кожа, оттененная рыжеватыми волосами… Да, внешнее сходство Диего с отцом поразительно… А Эрнандо… Вот это был бы достойный преемник вице-короля Индии! Но звание наследует не он, а законный сын. Да Эрнандо за этим и не гонится…
Все растерянные, все плачут, хотя неминуемый час приближался давно… Эрнандо взглядом благодарит Франческо за последнюю услугу, оказанную его дорогому отцу. В ответ на недоуменный безмолвный вопрос Диего он шепчет что-то брату на ухо…
Единственный, кто не плачет, это другой Диего, не сын, но ближе сына, – Диего Мендес. Но он так стиснул зубы, что на него страшно смотреть…
А потом? Потом – Париж… Фра Джованни Джокондо… Пакет, врученный Франческо для передачи в Сен-Дье в Вогезах. Потом – это страшное, это горькое наследство, о котором он был оповещен Генуэзским банком… Эти цехины, дукаты, кастельяно жгли ему пальцы…
Он уже не нищий Франческо Руппи, он может поехать куда угодно. Для этого не придется наниматься к португальцам… И вот – это плавание, так неожиданно оборвавшееся у берегов Мальорки… Громыхающие, наскоро сколоченные ящики… Их впопыхах сбрасывали прямо на прибрежную гальку… И этот славный парень, матрос, виновато сунувший ему свои, быть может, последние гроши: «Бери, не стесняйся! Ведь твои золотые на Мальорке никто не разменяет. Разве что трактирщик…»
Увы! Когда больной пришел в себя, трактирщик заявил, что денег при нем вообще не было… Что все его достояние – эти серебряные пуговицы на камзоле.
«А вот сейчас и пуговиц нет», – Франческо грустно усмехнулся.
Да, а что же сказал ему на прощанье этот славный парень, матрос?
«Пускай мы не доставили тебя куда положено, но хорошее дело все-таки сделали. До Толедо мы не добрались, но и тут, на нашей Мальорке, этот товарец пригодится. Я сам ведь мальоркинец. А ты обязательно иди к трактиру – вон видишь дом под черепицей. Но что-то уж больно ты красный сейчас, сеньор Франческо… Не схватил ли ты какую-нибудь хворь? Дождись, знаешь, попутного корабля и лучше всего отправляйся обратно. Ни в Кастилии, ни в Арагоне тебе сейчас показываться нельзя… Там такая сейчас заваривается каша!»
А рыбачка еще обозвала своих мальоркинцев дикарями!
…Потом – берег… Женщина с темно-желтыми глазами… Вот видишь, Франческо, снова наплывает какой-то бред! Припомни, как ты очутился на корабле. Значит, не зря тот верзила срезал с камзола твое последнее богатство… Он сдержал слово и доставил тебя на корабль. Правда, он тоже бормотал о какой-то смуте в Сеговии или Толедо…
«Итак, ты лежишь в каюте, – сам с собою рассуждал человек. – Каюта необычная, такие тебе еще не доводилось встречать, хотя разных кораблей ты повидал немало… Может, это бред, но над твоей койкой висит зеркало… Смотрелся ли я во время плавания в зеркала? – прищурясь, вспоминал человек. – На „Санта-Марии“ борода у меня еще не росла, а потом мы с товарищами брили друг друга… В море зеркало – такая же излишняя роскошь, как и кружева у ворота сорочки, которые только щекочут шею!»
Франческо чуть было не рванул их с досады, но тут же строго сказал себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84