Если не хотите, то так и скажите. Скажите: «Уилл Миллер, уйдите из моей жизни». Я подчинюсь.
Гиацинта посмотрела в окно. За это время совсем стемнело, и летели они так высоко, что огней на земле не было видно. Куда девалась ее решимость? Ведь только час назад она уверяла себя, что делает себе имя, никому ничего не должна и молча несет свой крест? Ком подступил к горлу Гиацинты.
Подождав, Уилл Миллер заговорил:
– Думаю, вы дали мне ответ, Гиацинта.
Она положила ладонь ему на руку.
– Я не хочу сказать «уйдите из моей жизни».
– А что вы хотите сказать?
«Уголовное преступление второй степени».
– Не знаю.
– Полагаю, вы опасаетесь новых отношений, потому что прежние были очень болезненны. Я прав, Гиацинта?
– Болезненны, – выдохнула она. – О да, болезненны!
– Я не тороплю вас. Но мы теперь понимаем друг друга?
В душе Гиацинты происходила отчаянная борьба. Она испытывала жгучее чувство стыда, потому что сокрытие истины – это притворство и ложь. И еще ею владел гнев, поскольку она, никогда и никому не желая нанести вреда, оказалась в таком положении. Уилла, такого тонкого, умного, гордого и доброго, нельзя обманывать. Нельзя причинять ему боль. Но он ничего не узнает, если дело не раскроется. А она проведет в страхе всю жизнь? Если они будут счастливы, а затем на нее обрушится беда, это не слишком повредит Уиллу. Значит, она не совершит особого греха, сказав ему «да»?
– Гиа, мы теперь понимаем друг друга? – снова спросил Уилл.
Гиацинта кивнула, и он взял ее за руку.
Они спали урывками и, время от времени просыпаясь, ощущали тепло друг друга. Прикосновения казались такими интимными, словно Гиа и Уилл много раз делили ложе. Когда самолет устремился на восток, они снова проснулись и увидели, как всходит солнце.
– Посмотрите! – воскликнула Гиацинта. – Кажется, будто оно поднимается из моря. И так каждый день! Настоящее чудо!
– Да. Чудо. Такое же, как любовь.
Лина, однажды спросив Гиацинту, где она прежде останавливалась в Париже, выбрала другой отель.
– Ты теперь больше не сердишься на нее? – спросил Уилл и лукаво добавил: – Ты думала, что провела ее, но это не так. Эта пожилая леди весьма умна.
– Значит, ты уговорил ее устроить все это? Соседние комнаты и прочее?
– Не скажу, что не принимал в этом участия. А соседние комнаты забронированы для приличия.
Комнаты были декорированы деревом и тонкой тканью: у него – голубой, у нее – розовой. С аппетитом позавтракав, они отправились прогуляться. День был прохладный и солнечный. Они пошли к Тюильри, по пути съели в кафе мороженое.
– У меня такое ощущение, будто я парю в воздухе, – сказал Уилл.
«Да, – подумала Гиацинта, – вот как бывает. Если бы у меня были крылья, я вряд ли чувствовала бы себя лучше. Я готова пойти за ним куда угодно».
– Чему мы посвятим этот день? – спросил Уилл.
– Просто побродим.
– И никаких музеев?
– Не сегодня.
– Я рад, что ты так сказала. Этот день для нас – начало. Это наш праздник. Давай просто ощутим его.
И они отправились бродить. Они перешли мост и остановились посмотреть на суда. Проходя мимо книжных киосков, кое-что купили.
Зайдя в церковь, они сели на скамью, послушали орган и вышли.
Музыка была слышна и на улице.
– Это Бах? – спросила Гиацинта.
– Нет. Сезар Франк.
Они проходили по улицам, аллеям и тенистым переулкам старого города, ощущая удивительный покой.
Наконец Уилл коснулся руки Гиацинты.
– Не пора ли нам вернуться?
Если бы он слышал, как билось у нее сердце! Если бы сердце могло говорить!
– Я не хочу тебя торопить, – сказал он.
Гиацинта посмотрела на него и улыбнулась.
– А я хочу, чтобы ты поторопил меня.
Пробивающиеся через жалюзи полосы полуденного света ложились на ковер. Гиацинта стояла в центре комнаты, а Уилл снимал с нее одежду. Он поцеловал Гиацинту, но она не пошевелилась, охваченная сладостными ощущениями. Казалось, никогда раньше она не была так желанна и никогда еще к ней не прикасались так нежно. До этого момента она никогда не испытывала обожания и такого трепетного отношения к себе. Истинное блаженство пришло к ней только сейчас.
Через несколько дней, завершив свои дела, они освободились.
– Нам не обязательно сразу же лететь домой. Я обменяю билеты, и мы проведем здесь еще несколько дней. Ведь это наш медовый месяц.
Уилл составил список достопримечательностей, которые им хотелось посетить: мужской монастырь, каменный столб в Бретани, Мон-Сен-Мишель и нормандский пляж.
– Что-нибудь добавишь? Изменишь?
Гиа не возражала, но вычеркнула гостиницу, где останавливалась с Джеральдом в дождливую ночь.
– Это все в прошлом, – заметил Уилл, когда она рассказала ему, – и ты должна забыть об этом.
– Уже забыла.
Выехав из города, они направились на север, по очереди ведя машину. Когда дорога была спокойной, Уилл, сидя за рулем, держал Гиацинту за руку. Она чувствовала исходящую от него силу.
Они проводили восхитительные ночи. В гостинице, на балконе, они лежали в гамаке и смотрели, как гаснут звезды. В Мон-Сен-Мишель они слушали шум прибоя. Их дни были насыщены впечатлениями. В Бретани они фотографировали женщин в кружевных шляпках, ели знаменитые оладьи; с восхищением смотрели на древние загадочные каменные столбы, стоящие рядами на ровном поле. Уилла интересовало все – и лебеди на пруду, и небольшая художественная выставка в маленьком городке, и старики, играющие в экзотическую игру.
На пляже он сказал:
– Мой дед погиб здесь шестого июня сорок четвертого года. Это мой второй визит сюда.
С вершины скалы они оглядели песок и волны, орудийные окопы нацистов и молча удалились. На американском кладбище они увидели кресты, белевшие почти до самого горизонта. Гиацинта сочувственно прикоснулась к руке Уилла, желая поддержать его.
В последний вечер Гиацинта надела платье с короткими черными кружевными рукавами.
– Я не собиралась брать с собой ничего такого, – призналась она. – Думала, что буду обедать у себя в номере в купальном халате. Но Лина настояла.
– Я же говорил тебе, что она очень умная женщина. Лина верила в меня.
– Но она не знала моих чувств. Я никогда ни словом не обмолвилась ей о тебе.
Уилл улыбнулся и пошел к двери, но вдруг обернулся и внимательно посмотрел на Гиацинту.
– Сделай мне такую милость, никогда не подстригай волосы короче.
– Я и не собираюсь. Но почему?
– Мне нравится, когда они рассыпаны по подушке.
– Что ж, причина уважительная, – рассмеялась она.
В течение этой чудесной недели Гиацинта запретила себе думать о своих проблемах. И вдруг Уилл заметил:
– Ты почти не говоришь о детях.
– Разве? Я просто не хочу утомлять тебя, уподобляясь тем женщинам, которые без конца говорят о том, какие умные у них дети.
– Ну, меня не так легко утомить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Гиацинта посмотрела в окно. За это время совсем стемнело, и летели они так высоко, что огней на земле не было видно. Куда девалась ее решимость? Ведь только час назад она уверяла себя, что делает себе имя, никому ничего не должна и молча несет свой крест? Ком подступил к горлу Гиацинты.
Подождав, Уилл Миллер заговорил:
– Думаю, вы дали мне ответ, Гиацинта.
Она положила ладонь ему на руку.
– Я не хочу сказать «уйдите из моей жизни».
– А что вы хотите сказать?
«Уголовное преступление второй степени».
– Не знаю.
– Полагаю, вы опасаетесь новых отношений, потому что прежние были очень болезненны. Я прав, Гиацинта?
– Болезненны, – выдохнула она. – О да, болезненны!
– Я не тороплю вас. Но мы теперь понимаем друг друга?
В душе Гиацинты происходила отчаянная борьба. Она испытывала жгучее чувство стыда, потому что сокрытие истины – это притворство и ложь. И еще ею владел гнев, поскольку она, никогда и никому не желая нанести вреда, оказалась в таком положении. Уилла, такого тонкого, умного, гордого и доброго, нельзя обманывать. Нельзя причинять ему боль. Но он ничего не узнает, если дело не раскроется. А она проведет в страхе всю жизнь? Если они будут счастливы, а затем на нее обрушится беда, это не слишком повредит Уиллу. Значит, она не совершит особого греха, сказав ему «да»?
– Гиа, мы теперь понимаем друг друга? – снова спросил Уилл.
Гиацинта кивнула, и он взял ее за руку.
Они спали урывками и, время от времени просыпаясь, ощущали тепло друг друга. Прикосновения казались такими интимными, словно Гиа и Уилл много раз делили ложе. Когда самолет устремился на восток, они снова проснулись и увидели, как всходит солнце.
– Посмотрите! – воскликнула Гиацинта. – Кажется, будто оно поднимается из моря. И так каждый день! Настоящее чудо!
– Да. Чудо. Такое же, как любовь.
Лина, однажды спросив Гиацинту, где она прежде останавливалась в Париже, выбрала другой отель.
– Ты теперь больше не сердишься на нее? – спросил Уилл и лукаво добавил: – Ты думала, что провела ее, но это не так. Эта пожилая леди весьма умна.
– Значит, ты уговорил ее устроить все это? Соседние комнаты и прочее?
– Не скажу, что не принимал в этом участия. А соседние комнаты забронированы для приличия.
Комнаты были декорированы деревом и тонкой тканью: у него – голубой, у нее – розовой. С аппетитом позавтракав, они отправились прогуляться. День был прохладный и солнечный. Они пошли к Тюильри, по пути съели в кафе мороженое.
– У меня такое ощущение, будто я парю в воздухе, – сказал Уилл.
«Да, – подумала Гиацинта, – вот как бывает. Если бы у меня были крылья, я вряд ли чувствовала бы себя лучше. Я готова пойти за ним куда угодно».
– Чему мы посвятим этот день? – спросил Уилл.
– Просто побродим.
– И никаких музеев?
– Не сегодня.
– Я рад, что ты так сказала. Этот день для нас – начало. Это наш праздник. Давай просто ощутим его.
И они отправились бродить. Они перешли мост и остановились посмотреть на суда. Проходя мимо книжных киосков, кое-что купили.
Зайдя в церковь, они сели на скамью, послушали орган и вышли.
Музыка была слышна и на улице.
– Это Бах? – спросила Гиацинта.
– Нет. Сезар Франк.
Они проходили по улицам, аллеям и тенистым переулкам старого города, ощущая удивительный покой.
Наконец Уилл коснулся руки Гиацинты.
– Не пора ли нам вернуться?
Если бы он слышал, как билось у нее сердце! Если бы сердце могло говорить!
– Я не хочу тебя торопить, – сказал он.
Гиацинта посмотрела на него и улыбнулась.
– А я хочу, чтобы ты поторопил меня.
Пробивающиеся через жалюзи полосы полуденного света ложились на ковер. Гиацинта стояла в центре комнаты, а Уилл снимал с нее одежду. Он поцеловал Гиацинту, но она не пошевелилась, охваченная сладостными ощущениями. Казалось, никогда раньше она не была так желанна и никогда еще к ней не прикасались так нежно. До этого момента она никогда не испытывала обожания и такого трепетного отношения к себе. Истинное блаженство пришло к ней только сейчас.
Через несколько дней, завершив свои дела, они освободились.
– Нам не обязательно сразу же лететь домой. Я обменяю билеты, и мы проведем здесь еще несколько дней. Ведь это наш медовый месяц.
Уилл составил список достопримечательностей, которые им хотелось посетить: мужской монастырь, каменный столб в Бретани, Мон-Сен-Мишель и нормандский пляж.
– Что-нибудь добавишь? Изменишь?
Гиа не возражала, но вычеркнула гостиницу, где останавливалась с Джеральдом в дождливую ночь.
– Это все в прошлом, – заметил Уилл, когда она рассказала ему, – и ты должна забыть об этом.
– Уже забыла.
Выехав из города, они направились на север, по очереди ведя машину. Когда дорога была спокойной, Уилл, сидя за рулем, держал Гиацинту за руку. Она чувствовала исходящую от него силу.
Они проводили восхитительные ночи. В гостинице, на балконе, они лежали в гамаке и смотрели, как гаснут звезды. В Мон-Сен-Мишель они слушали шум прибоя. Их дни были насыщены впечатлениями. В Бретани они фотографировали женщин в кружевных шляпках, ели знаменитые оладьи; с восхищением смотрели на древние загадочные каменные столбы, стоящие рядами на ровном поле. Уилла интересовало все – и лебеди на пруду, и небольшая художественная выставка в маленьком городке, и старики, играющие в экзотическую игру.
На пляже он сказал:
– Мой дед погиб здесь шестого июня сорок четвертого года. Это мой второй визит сюда.
С вершины скалы они оглядели песок и волны, орудийные окопы нацистов и молча удалились. На американском кладбище они увидели кресты, белевшие почти до самого горизонта. Гиацинта сочувственно прикоснулась к руке Уилла, желая поддержать его.
В последний вечер Гиацинта надела платье с короткими черными кружевными рукавами.
– Я не собиралась брать с собой ничего такого, – призналась она. – Думала, что буду обедать у себя в номере в купальном халате. Но Лина настояла.
– Я же говорил тебе, что она очень умная женщина. Лина верила в меня.
– Но она не знала моих чувств. Я никогда ни словом не обмолвилась ей о тебе.
Уилл улыбнулся и пошел к двери, но вдруг обернулся и внимательно посмотрел на Гиацинту.
– Сделай мне такую милость, никогда не подстригай волосы короче.
– Я и не собираюсь. Но почему?
– Мне нравится, когда они рассыпаны по подушке.
– Что ж, причина уважительная, – рассмеялась она.
В течение этой чудесной недели Гиацинта запретила себе думать о своих проблемах. И вдруг Уилл заметил:
– Ты почти не говоришь о детях.
– Разве? Я просто не хочу утомлять тебя, уподобляясь тем женщинам, которые без конца говорят о том, какие умные у них дети.
– Ну, меня не так легко утомить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76