Я сейчас собираюсь в длительную поездку по Европе, но позвоню вам, как только вернусь.
– Счастливого пути, – сказала Гиа и закрыла дверь.
Она не смотрела ему вслед, как прошлый раз. Если Уилл намерен увидеться с ней, то он глубоко заблуждается. У Гиацинты громко стучало в ушах.
Она взбежала наверх, чтобы еще раз взглянуть на работы, которым был вынесен столь безжалостный приговор. Сколько часов, сколько радостей и надежд связаны с этими полотнами! Как посмел этот посторонний человек, случайно мелькнувший в ее жизни, прийти сюда и одним махом все растоптать! Где бы ни жила Гиацинта, она всегда была «художницей», известной и почитаемой за ее талант. Даже Джеральд ценил в ней то, что она художница.
Это невозможно перенести. Это все равно, что жестоко бить поверженного. А ведь Уилл Миллер знал, что она повержена. Он ведь сам сказал, что это очевидно.
Кровь все еще стучала в ее ушах. «Вдруг я заболею здесь одна, в этом доме, и умру? А это вполне возможно, потому что даже здоровые молодые люди могут упасть при слишком высоком давлении. Тогда я никогда уже не увижу своих детей».
Из груди Гиацинты вырвался вопль. Она бросилась к телефону и набрала номер Джеральда.
– Ты! – выкрикнула Гиацинта, услышав в трубке его голос. – Ты! Что ты со мной делаешь? Я сыта всем по горло! Верни мне детей! Я дала им жизнь! Они в гораздо большей степени мои, чем твои! Ты – воплощенное зло! Ты – бессердечный монстр! Холодный, безжалостный… Знаешь, как я презираю тебя? Я ненавижу тебя! Неужели ты смотришь в зеркало, не испытывая при этом отвращения?
– Ты опять не владеешь собой.
Он был убийственно спокоен и говорил таким тоном, словно рекламировал товар. Ах, вам нужна мебель? Стол будет красного дерева, сделан под старину, в безупречном состоянии.
– Это не так. Я лишь спрашиваю, почему ты так поступаешь со мной. Что я такого сделала тебе, что ты забрал от меня моих детей?
– Ты отлично знаешь, что можешь видеть их, Гиацинта. Я пришлю письменное подтверждение об этом до конца месяца. Тебе лишь придется должным образом уведомить меня, и…
– И ты увезешь их, сыграешь со мной такую же шутку, как в День благодарения.
– Вздор. То было недоразумение.
– Заранее спланированное.
– Если тебе доставляет удовольствие так считать, что ж, продолжай. – Гиацинта подумала, что в этот момент он небрежно пожал плечами. – Тебе не на что жаловаться, Гиацинта. Должно быть, ты читала о парах, которые живут в разных странах и не могут получить разрешение навестить своих детей.
– Они больше не мои дети, – возразила Гиа. – Они твои. Ты решаешь, когда мне увидеть их, выбираешь для них школу, одеваешь и кормишь их, наблюдаешь за тем, как они растут и взрослеют, тогда как я… – Голос у Гиацинты сорвался. – Я лишь посетительница и редкая гостья, которая привозит им подарки. Я их мать! Родная мать!
– Печальная ситуация, – негромко сказал Джеральд. – Очень печальная. Но не я ее создал. Нужно посмотреть правде в глаза.
– Я смотрю правде в глаза. И знаю, что это был несчастный случай – виной тому мои сигареты и не-осторожность. Не было ничего другого. И ты отлично это знаешь.
– Я ничего не знаю. Разве это несчастный случай, если ты смела все с двух письменных столов? Я не единственный, кто видел этот разгром, перевернутые компьютеры, телефоны. И я не единственный, кто знает о Сэнди. Ты ведь сама говорила мне, что о моем так называемом романе ходили сплетни по городу. Кстати, в соседнем городе был задержан мужчина, когда через пять или шесть лет обнаружили уличающие его доказательства. Да, ему скостили срок за хорошее поведение. И… и при этом не было ни увечий, ни смертельных случаев. Так что не жалуйся. Ты хорошо обеспечена. И будешь обеспечена еще лучше, если воспользуешься моими чеками и займешься делом.
– Не трать зря почтовые марки, Джеральд! Я никогда не воспользуюсь твоими чеками. Повсюду умирает столько людей, так почему же ты все еще жив?
– Спасибо. Это все? Дело в том, что у меня дела. Не знаю, как ты, а я занят.
Когда он повесил трубку, Гиацинта не могла прийти в себя. Я занят. Эти слова звучали рефреном в ее голове. «А мне нечего делать, – размышляла она. – Я вхожу в студию, беру кисть, жду идеи, но она не приходит. Что со мной будет? Я превращусь в раковину, внутри которой пустота».
В один из первых теплых весенних дней у бабушки случился удар. Она скончалась без стона и без боли. Ее кончина не принесла такого горя, как смерть Джима. На похоронах Гиацинта сравнивала свою жизнь с жизнью бабушки.
Перед собравшимися выступали те, кто хотел сказать несколько слов о покойной; среди них очень пожилой мужчина, который был шафером у нее на свадьбе. Приехали два дальних родственника из Огайо; пришла женщина помоложе бабушки – ее соседка. Все говорили о ней очень хорошо и прочувствованно. Слушая их, Гиацинта вспоминала образы, звуки и запахи, связанные с бабушкой и ее домом. Вспоминались вязальные спицы в корзине, запеченные яблоки, любимые бабушкины духи с ароматом ландыша, сетования старушки на то, что люди оставили на холоде какую-то беспризорную собаку.
Какой-то старик припомнил события, о которых Гиацинта никогда не слышала.
– Она пустила к себе постояльцев во время Депрессии. Готовила им еду, стирала одежду, мыла полы. До этого она никогда не делала ничего подобного, но научилась.
Когда началась война, она помогала мужу восстановить дело. Когда муж умер от рака, она взяла дело в свои руки и скопила деньги на старость. Она потеряла двух сыновей: одного на войне, а другого не так давно – это твой отец, Гиацинта, твой муж, Францина. И несмотря на все эти испытания, она высоко держала голову. Не разучилась смеяться. Сохранила интерес к жизни. Она прожила ее мужественно.
По окончании службы Гиацинта обменялась добрыми словами и воспоминаниями с собравшимися. С тяжелыми мыслями она пришла домой и лежала без сна почти до утра.
Через несколько дней Гиацинта оставила сообщение на автоответчике Францины: «Уехала в Нью-Йорк по делам. Мне нужно время на размышления. Не беспокойся. Чувствую себя отлично. Скоро вернусь».
Затем заперла дверь и поспешила к поезду.
В Нью-Йорке Гиацинта отметила для себя двадцать галерей, решив изучить каждую картину. Это будет захватывающее путешествие из итальянского Ренессанса к пейзажистам девятнадцатого века, к первым экспрессионистам, фовистам, импрессионистам, постимпрессионистам, авангардистам и прочим. После этого она должна открыть истину: живет ли в ней искусство или нет?
Путешествие длилось пять дней. Впоследствии Гиацинта вспомнила несколько наиболее острых моментов, которые, вероятно, и подвигли ее принять решение. Один из них – когда потрясенная, она узнала лицо на картине современного художника, лицо ребенка, лежащего на коленях матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Счастливого пути, – сказала Гиа и закрыла дверь.
Она не смотрела ему вслед, как прошлый раз. Если Уилл намерен увидеться с ней, то он глубоко заблуждается. У Гиацинты громко стучало в ушах.
Она взбежала наверх, чтобы еще раз взглянуть на работы, которым был вынесен столь безжалостный приговор. Сколько часов, сколько радостей и надежд связаны с этими полотнами! Как посмел этот посторонний человек, случайно мелькнувший в ее жизни, прийти сюда и одним махом все растоптать! Где бы ни жила Гиацинта, она всегда была «художницей», известной и почитаемой за ее талант. Даже Джеральд ценил в ней то, что она художница.
Это невозможно перенести. Это все равно, что жестоко бить поверженного. А ведь Уилл Миллер знал, что она повержена. Он ведь сам сказал, что это очевидно.
Кровь все еще стучала в ее ушах. «Вдруг я заболею здесь одна, в этом доме, и умру? А это вполне возможно, потому что даже здоровые молодые люди могут упасть при слишком высоком давлении. Тогда я никогда уже не увижу своих детей».
Из груди Гиацинты вырвался вопль. Она бросилась к телефону и набрала номер Джеральда.
– Ты! – выкрикнула Гиацинта, услышав в трубке его голос. – Ты! Что ты со мной делаешь? Я сыта всем по горло! Верни мне детей! Я дала им жизнь! Они в гораздо большей степени мои, чем твои! Ты – воплощенное зло! Ты – бессердечный монстр! Холодный, безжалостный… Знаешь, как я презираю тебя? Я ненавижу тебя! Неужели ты смотришь в зеркало, не испытывая при этом отвращения?
– Ты опять не владеешь собой.
Он был убийственно спокоен и говорил таким тоном, словно рекламировал товар. Ах, вам нужна мебель? Стол будет красного дерева, сделан под старину, в безупречном состоянии.
– Это не так. Я лишь спрашиваю, почему ты так поступаешь со мной. Что я такого сделала тебе, что ты забрал от меня моих детей?
– Ты отлично знаешь, что можешь видеть их, Гиацинта. Я пришлю письменное подтверждение об этом до конца месяца. Тебе лишь придется должным образом уведомить меня, и…
– И ты увезешь их, сыграешь со мной такую же шутку, как в День благодарения.
– Вздор. То было недоразумение.
– Заранее спланированное.
– Если тебе доставляет удовольствие так считать, что ж, продолжай. – Гиацинта подумала, что в этот момент он небрежно пожал плечами. – Тебе не на что жаловаться, Гиацинта. Должно быть, ты читала о парах, которые живут в разных странах и не могут получить разрешение навестить своих детей.
– Они больше не мои дети, – возразила Гиа. – Они твои. Ты решаешь, когда мне увидеть их, выбираешь для них школу, одеваешь и кормишь их, наблюдаешь за тем, как они растут и взрослеют, тогда как я… – Голос у Гиацинты сорвался. – Я лишь посетительница и редкая гостья, которая привозит им подарки. Я их мать! Родная мать!
– Печальная ситуация, – негромко сказал Джеральд. – Очень печальная. Но не я ее создал. Нужно посмотреть правде в глаза.
– Я смотрю правде в глаза. И знаю, что это был несчастный случай – виной тому мои сигареты и не-осторожность. Не было ничего другого. И ты отлично это знаешь.
– Я ничего не знаю. Разве это несчастный случай, если ты смела все с двух письменных столов? Я не единственный, кто видел этот разгром, перевернутые компьютеры, телефоны. И я не единственный, кто знает о Сэнди. Ты ведь сама говорила мне, что о моем так называемом романе ходили сплетни по городу. Кстати, в соседнем городе был задержан мужчина, когда через пять или шесть лет обнаружили уличающие его доказательства. Да, ему скостили срок за хорошее поведение. И… и при этом не было ни увечий, ни смертельных случаев. Так что не жалуйся. Ты хорошо обеспечена. И будешь обеспечена еще лучше, если воспользуешься моими чеками и займешься делом.
– Не трать зря почтовые марки, Джеральд! Я никогда не воспользуюсь твоими чеками. Повсюду умирает столько людей, так почему же ты все еще жив?
– Спасибо. Это все? Дело в том, что у меня дела. Не знаю, как ты, а я занят.
Когда он повесил трубку, Гиацинта не могла прийти в себя. Я занят. Эти слова звучали рефреном в ее голове. «А мне нечего делать, – размышляла она. – Я вхожу в студию, беру кисть, жду идеи, но она не приходит. Что со мной будет? Я превращусь в раковину, внутри которой пустота».
В один из первых теплых весенних дней у бабушки случился удар. Она скончалась без стона и без боли. Ее кончина не принесла такого горя, как смерть Джима. На похоронах Гиацинта сравнивала свою жизнь с жизнью бабушки.
Перед собравшимися выступали те, кто хотел сказать несколько слов о покойной; среди них очень пожилой мужчина, который был шафером у нее на свадьбе. Приехали два дальних родственника из Огайо; пришла женщина помоложе бабушки – ее соседка. Все говорили о ней очень хорошо и прочувствованно. Слушая их, Гиацинта вспоминала образы, звуки и запахи, связанные с бабушкой и ее домом. Вспоминались вязальные спицы в корзине, запеченные яблоки, любимые бабушкины духи с ароматом ландыша, сетования старушки на то, что люди оставили на холоде какую-то беспризорную собаку.
Какой-то старик припомнил события, о которых Гиацинта никогда не слышала.
– Она пустила к себе постояльцев во время Депрессии. Готовила им еду, стирала одежду, мыла полы. До этого она никогда не делала ничего подобного, но научилась.
Когда началась война, она помогала мужу восстановить дело. Когда муж умер от рака, она взяла дело в свои руки и скопила деньги на старость. Она потеряла двух сыновей: одного на войне, а другого не так давно – это твой отец, Гиацинта, твой муж, Францина. И несмотря на все эти испытания, она высоко держала голову. Не разучилась смеяться. Сохранила интерес к жизни. Она прожила ее мужественно.
По окончании службы Гиацинта обменялась добрыми словами и воспоминаниями с собравшимися. С тяжелыми мыслями она пришла домой и лежала без сна почти до утра.
Через несколько дней Гиацинта оставила сообщение на автоответчике Францины: «Уехала в Нью-Йорк по делам. Мне нужно время на размышления. Не беспокойся. Чувствую себя отлично. Скоро вернусь».
Затем заперла дверь и поспешила к поезду.
В Нью-Йорке Гиацинта отметила для себя двадцать галерей, решив изучить каждую картину. Это будет захватывающее путешествие из итальянского Ренессанса к пейзажистам девятнадцатого века, к первым экспрессионистам, фовистам, импрессионистам, постимпрессионистам, авангардистам и прочим. После этого она должна открыть истину: живет ли в ней искусство или нет?
Путешествие длилось пять дней. Впоследствии Гиацинта вспомнила несколько наиболее острых моментов, которые, вероятно, и подвигли ее принять решение. Один из них – когда потрясенная, она узнала лицо на картине современного художника, лицо ребенка, лежащего на коленях матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76