Пол спускается в окоп. Господи, следовало бы разрешить прекращать страдания человека в таких случаях! Мы более гуманны по отношению к раненой лошади. Хотя, не хотел бы я быть тем, кто бы это сделал. Но я хотел бы, чтобы кто-то сделал такое для меня. Никто не сделает этого, конечно. Господи! Какой же ужас он, должно быть, испытывает сейчас, если, конечно, он в сознании, и скорее всего, так оно и есть, если судить по тому, как он там дергается.
Пол пьет горячий кофе. Его люди разговаривают между собой, но очень тихо, словно немцы рядом, за углом. Здесь ты быстро привыкаешь разговаривать очень тихо в периоды затишья. В ночи голоса слышны издалека. Он улавливает одну фразу из их разговора, что-то о том, чтобы переспать с вдовой с пятью детьми. Они смеются. Хорошо! Смех отвлечет их от того, что предстоит им завтра.
Крики становятся еще громче. Внезапно раздается такой ужасный вопль, что солдаты смолкают и переглядываются.
– Вероятно, теперь он уже недолго протянет, – говорит громко Маккарти.
Но несчастный не умирает. Спускается тьма, но вопли все еще продолжаются. Они становятся еще ужаснее. Это просто невыносимо.
Нервы Пола не выдерживают. Я не могу больше слышать эти крики, говорит он себе, я иду за ним.
Он вскакивает на ноги и громко говорит:
– Я иду за ним.
Все изумленно смотрят на него. Они не уверены, что расслышали его правильно.
– Уже совсем стемнело! – восклицает он. – И я отлично представляю себе то место, где он находится.
– Сэр, – говорит Кослински, – это самоубийство.
– Нет. Я возьму с собой ножницы для резки проволоки, хотя, судя по ее виду, они мне скорее всего не понадобятся.
Солдаты все еще не верят, что он собирается это сделать.
– Он слишком далеко…
– Сэр… нет никакого смысла так рисковать собой…
– Если бы санитары могли, они давно бы уже до него добрались…
– Подождите хотя бы до ночи, когда ремонтная бригада отправится восстанавливать заграждения, – советует Драммонд.
– До этого еще несколько часов. Он может умереть к тому времени, – отвечает Пол.
– Это самоубийство, – повторяет Кослински. – Зачем вам это нужно?
Если он скажет им, что он больше не в силах выносить крики несчастного, они сочтут его безумным. Может, он правда немного безумен в эту минуту, но он так не думает.
– Я иду.
Он встает на стрелковую ступень и смотрит поверх насыпи. Небо над ним белесого цвета, и света едва достаточно, чтобы, напрягши зрение, заметить движение на поле.
– Это безумие, – говорит Кослински, явно давая ему понять, что считает его сумасшедшим, хотя, как солдат, и не может сказать этого вслух своему командиру.
Пол окидывает взглядом поле. Если он поползет от воронки к воронке, вжимаясь в землю всем телом и не поднимая головы, они могут его и не заметить (хотя глупо так думать; конечно же они его заметят). И все же, даже если его и заметят, он находится от них слишком далеко, чтобы они могли попасть в него гранатой, а пули просвистят у него над головой. Ползти, извиваясь всем телом, как змея? И так же извиваться, ползя назад с раненым на спине?
– Не ходите, сэр, – молит его Маккарти. – Пожалуйста, не делайте этого.
Крики перешли в один нескончаемый мучительный стон, самый ужасный, самый душераздирающий звук, издаваемый страдающей плотью под небесами. Проживи я и тысячу лет, говорит себе Пол, я и тогда бы этого не забыл. Он перебрасывает свое тело через бруствер и, упав плашмя на землю, начинает ползти.
Зазубренный конец колючей проволоки царапает его по руке. Он закрывает глаза, стремясь их уберечь. Ему следовало бы надеть более толстые перчатки. Морщась от боли, он разрезает проволоку. Ему казалось, что он точно заметил, где она разорвана, но он ошибся, и теперь ему поминутно приходится останавливаться и резать ее. И, однако, он медленно прорезает себе путь, отодвигая острые концы проволоки в стороны. Он надеется, что ему удастся отыскать это место, когда он поползет назад.
Пока, судя по всему, немцы его не заметили. Он прикидывает, что с того момента, как он двинулся в путь, прошло минут пятнадцать. Ужасные стоны становятся все слышнее. Его колени расцарапаны, руки кровоточат и шея превратилась в один комок сплошной боли, но он не должен поднимать головы, не должен. На мгновение он ложится, чтобы передохнуть, прижавшись щекой к влажной земле. Щека моментально становится грязной. В голове его мелькает мысль, что самым разумным сейчас было бы повернуть назад, но он делает глубокий вдох и ползет дальше.
Внезапно он падает в воронку, приземлившись на что-то мягкое, и с содроганием вылезает, не желая думать о том, что это что-то мягкое было телом, хотя ничем иным оно быть не могло. Лучше быть мертвым телом, чем тем, кто все еще продолжал кричать. Ему кажется, что он различает слова: «Пожалуйста… о, пожалуйста», но скорее всего это просто долгое «и…» Он продолжает ползти.
Наконец он добирается до него. Раненый лежит неподвижным комом, но продолжает стонать. Каким-то образом он умудряется подлезть под него и положить себе на спину, свесив его руки по обе стороны своей шеи. Тело тяжелое, так что вряд ли оно скатится у него со спины. Он поворачивает назад. Возвращение займет несомненно больше времени, много, много больше.
Ему приходит в голову, что его люди были правы, и он действительно сумасшедший, если решился на такое. Но что если благодаря ему этот полумертвый человек, лежащий сейчас у него на спине, будет жить? «Тот, кто спасет одну жизнь, спасет целый мир». Он помнит это выражение еще со школы. Хенни любила его цитировать.
Раненый у него на спине весь горит и дышит тяжело, прямо ему в ухо. Внезапно тело свешивается, он поправляет его, и они ползут дальше. На мгновение он останавливается, чтобы передохнуть, и поднимает голову, пытаясь определить, далеко ли им еще ползти.
Тишину разрывает пулеметная очередь. Она проходит над его головой и впереди него в воздух взлетает фонтан земли. Итак, они, наконец, его заметили. Он замирает и ждет. Может, если он какое-то время будет лежать без движения, они решат, что попали в него и успокоятся на этом? Он отсчитывает про себя секунды, и дойдя до двух минут, вновь начинает ползти. Пулеметы строчат и земля вокруг него словно взрывается. Он в поле зрения немцев; он в центре образованного взрывами круга. Нет никакого смысла прекращать движение, они все равно знают, где он находится; у него всего один шанс из тысячи добраться назад, так уж лучше продолжить свой путь.
Треск пулеметов, свист и удары слышатся отовсюду, что, конечно же, невозможно; ему только кажется, что он в центре круга и они целятся в него со всех сторон.
Внезапно в нем вспыхивает настолько твердая уверенность, что его убьют, что он успокаивается; его конец без сомнения близок, так что паниковать нет никакого смысла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135