Но едва лишь речь заходила о конкретных цифрах, о сроках и об обязательствах – радушные хозяева ловко уводили разговор в сторону, напирая, как в старые добрые советские времена, на идеологический, а не на экономический аспект.
Климовича это бесило; оставаясь с Оксаной наедине, он мрачно ругался, шел в душ, проводил там по часу, а затем возвращался и овладевал ею – молча, жестко, если не сказать – агрессивно. Но ей это нравилось. Она чувствовала в нем неуемную энергию, юношеский задор в сочетании с незаурядным интеллектом. Такого не было ни у одного из знакомых ей мужчин. Даже у отца Андрея, красавца-врача Илюши Зиненко.
Через полгода после возвращения из Минска они должны были вместе лететь в Европу, в Швецию. Но в последний момент Климович попросил ее лететь одну. Она поняла – он готовит ее к самостоятельным шагам, мягко отучает от своей опеки. И у него это получалось неплохо (впрочем, как и всё, за что он в жизни брался). Оксана поверила в свои силы, в то, что она теперь – личность, а вовсе не чей-то придаток, не ширма и не шикарная любовница, оттеняющая славу своего гениального шефа.
Областной центр России, 2003й год
Встреча Казарьянца с подполковником из криминальной милиции длилась около двух часов. Происходила она в городском парке, в тени раскидистых деревьев, вдали от посторонних глаз. Леон Ованесович говорил негромко, но крайне убедительно. Он сплел хитрую сеть из правды, полуправды и откровенной лжи, дабы на сто процентов настроить своего собеседника против Павла Игнатьевича Никулина. И ему это удалось. Ложь состояла в том, что владелец «Регион-банка» якобы стал фигурой, неугодной Москве и что люди из высоких кабинетов дали добро на расправу с ним, поставив, однако, условие, чтобы всё было строго в рамках закона.
Начальник криминальной милиции был убежден, что Казарьянц записывает их разговор. Любая оплошность, даже оговорка могли иметь для подполковника тяжелые последствия. И он решил максимально обезопасить себя. Он сказал: «Хорошо, я подумаю, что можно сделать». Но Казарьянцу этого было мало. Он продолжал исподволь давить, добиваясь, чтобы его визави полностью «сдал» Никулина, отказался от мысли о его поддержке. Геннадий Яковлевич испугался. Конечно, он не показал вида, чтобы не потерять лицо. Но понял – раз этот настойчивый человек из Конторы так ополчился против влиятельного банкира – значит, Москва действительно дала отмашку. Старому милицейскому волку не пришло на ум, что его коллега из ФСБ просто отрабатывает гонорар, полученный от таинственного Вахи.
К концу разговора Геннадий Яковлевич твердо пообещал разобраться с Никулиным и довести до конца дела о похищении владельца банка «Заря» и об убийстве криминального «авторитета» Аркадия Сычева…
Глава тринадцатая
Санкт-Петербург, осень 2003го года
Александр Тимофеевич плохо себя чувствовал с самого утра. Завтракать не хотелось. Он просто сидел в своем инвалидном кресле и смотрел через окно на улицу, на людей… Казалось бы, с годами пора было уже и привыкнуть к своему положению. Или, по крайней мере, не делать из этого трагедии. Но нет – старик чувствовал, понимал каждой клеточкой своего больного, угасающего организма, что отдал бы всё на свете, и даже больше только за то, чтобы один раз пройтись по Невскому на своих собственных ногах.
«Кому нужны деньги, когда не можешь ими воспользоваться? – печально думал он. – Эх, если б мне все это в молодости…»
Из прихожей донесся звук открываемой двери – вернулся из института внук. Прошел на кухню, вымыл руки…
– Здравствуй, дедушка. Как ты себя чувствуешь?
– Здравствуй, Петя. Все, как обычно. Что у тебя?
– Да ничего. Лекции, семинары… Одно хоть хорошо – с друзьями встречаюсь. А как твоя книга?
– Стоит на месте. Не пишется мне что-то. Осень, наверное. Петя, я хотел с тобой поговорить…
– Да, дедушка.
– Ты присядь.
Юноша послушно опустился на стул.
– Я давно собирался сказать тебе это, но… Боюсь, ты неправильно меня поймешь.
– Ну, я постараюсь, дед, – улыбнулся Петя.
– Ты ведь знаешь, что я воевал…
– Ну конечно. Вон у тебя сколько наград!..
Старик отмахнулся.
– Не в них дело. Я и после войны продолжал оставаться в строю. Если бы вовремя уволился из армии – ходил бы сейчас как все, на своих двоих…, – на лице Александра Тимофеевича отразилась глубокая, неподдельная печаль. Но он собрался с силами и продолжал. – Я служил в специальном подразделении, которое выполняло…не совсем обычные задания.
– Вроде спецназа, что ли? – с удивлением спросил внук.
– Вроде, – подтвердил Александр Тимофеевич. – Любимцы Берии – вот как нас называли. За многое из того, что мы тогда делали, мне сейчас стыдно. Но был у нас закон… Если кто-то из наших погибал, мы обязаны были отомстить. Из-под земли находили виновника и… Ты сам понимаешь.
– Интересно, – прошептал Петя. – О таком в книжках не прочитаешь.
– Прочитаешь. Если я успею дописать. А силы уже не те. Пора мне, Петя. Слышу уже, как трубы зовут…
– Да ну что ты, дед! Ты ж до ста лет прожить обязался – не помнишь, что ли?
– Помню, – слабо улыбнулся старик и похлопал внука по руке. – Только вот смерть ждать не любит. Я от нее, безносой, почитай, двадцать лет бегал, пока погоны носил. Устала она ждать… И уйти я хочу со спокойной душой.
– Не понимаю, дедушка. Тебя что-то тревожит?
– Еще как, Петя, мальчик мой дорогой. Не спится мне по ночам. Все думаю – уйду, а за Аркашу, отца твоего, поквитаться некому будет. Может, и не по-христиански это – мести желать. Но мне меняться поздно. Я жил по кодексу «сов», и с этим помру.
– По кодексу…кого? – переспросил Петя; ему показалось, что он ослышался.
– «Серые совы» – так наш отряд назывался. Мы могли видеть в темноте как днем. И убивали бесшумно.
– Так ты что же…был наемным убийцей? – едва слышно проговорил молодой человек, глядя на старика со смешанным чувством страха и восхищения.
Александр Тимофеевич поморщился.
– Не убийцей я был, а исполнителем приговоров! Сычев Родине честно служил!.. – он замолчал на минуту, чтобы справиться с одышкой. – Запомни – я не убийца. Я – патриот.
– Хорошо, хорошо, дедушка. Ты только не волнуйся, ладно?
– Я и не волнуюсь. И если б ноги мои ходили, если б не это дурацкое ранение тогда, в Венгрии – я бы сам отомстил за сына. А так – придется тебе, больше некому.
– Дедушка!.. Ты что, хочешь, чтобы я…?
– Да, Петя. А иначе и на том свете не будет мне покоя. Я знаю, что отец твой не был образцовым гражданином. Знаю и то, что ты считаешь его повинным в разводе с твоей матерью, в том, что она пить начала. Потому так обрадовался, когда он отослал тебя ко мне, в Питер. Может, ты и прав. Но никто – слышишь, никто! – не смеет поднять руку на Сычевых! Мы всегда на один удар двумя отвечали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60