У меня разбита губа, кровь медленно струится по подбородку, а я с каким-то изумлением смотрю, как она капает на мои светлые брюки… Я молча поднимаюсь из кресла и, не оборачиваясь, выхожу из кабинета. Он догоняет меня уже на улице, хватает за руку и тянет к своей машине. Я же нахожусь в каком-то оцепенении и не сопротивляюсь.
Он везет меня домой, но делает крюк, что провезти через всю Москву. Мы молчим. Так же молча он тащится за мной на шестой этаж – лифт как всегда не работает. Перед дверью моей квартиры он замедляет шаг и смотрит взглядом побитой собаки. И мне на мгновение становится его даже жаль. Но только на мгновение. Однако я не захлопываю дверь перед его носом и он проходит за мной. Я не хочу с ним разговаривать и валюсь на диван – только сейчас я понимаю степень своей усталости. Какое-то время он сидит в кресле – у него поникшие плечи и опущенная голова, – а потом садится на край дивана – у моих ног.
Следующим актом затянувшегося спектакля становится его покаяние. Кается он неубедительно и похож на путника, спотыкающегося на каждом шагу. Я понимаю, через какое унижение проходит он – как трудно считать себя непобедителем. Но я не показываю ему, что мне его опять жаль. Я поднимаюсь с дивана и иду на кухню – налить себе рюмку коньяка, он плетется за мной. Я достаю крошечную рюмку и открываю шкаф. Он тычет пальцем в аптечку:
– Мне тоже налей, сердце давит, – глухо произносит он, думая, что я собираюсь пить валерьянку.
И тут меня прорвало. – Сердце? У тебя есть сердце? – С издевкой почти кричу я. – Ты собираешься моими каплями лечить свой камень? Да ты понятия не имеешь, где оно расположено – сердце. Может ты сначала покажешь на картинке, что ты имеешь в виду, когда говоришь о сердце?! – Ору я и швыряю на стол медицинскую энциклопедию, она удачно раскрывается прямо на цветной вкладке.
– Может это сердце, может это, это? – Я тычу пальцем в глаз, ухо, пупок голого человека. – Ага, мне понятно, где у тебя сердце, – зловещим шопотом произношу я. – Вот оно – твое сердце. – И мой палец останавливается. – Только называется твое сердце почему-то иначе – пенис, – как можно уничижительней произношу я это слово и сама удивляюсь, насколько хорошо мне это удается. И тут он совершенно нормальным голосом, не обращая внимания на мои оскорбления. тихо произносит: – А ведь я тебя люблю. Именно сегодня я понял всю нелепость своих поступков. Только сегодня я осознал, какую ошибку допустил. Боже мой, как я влип. – Он судорожно сжимает голову руками. – Ну, хватит паясничать. – Я по-прежнему жестка и не верю ему. – Тебе надо ехать домой, тебя ждут дома. Кажется, у тебя появилась жена? Беленькая кошечка – твоя мечта? Она сидит на окошечке, моет лапкой мордочку и ждет тебя? Так, кажется, ты мне когда-то говорил?
– Ты жестока. – Говорит он устало. – Ах, я жестока? А мне всегда казалось, что кто-то другой в нашей паре жесток. Совсем недавно этот кто-то говорил, что не может на мне женится, потому что ему нужна молоденькая кошечка, а не мудрая облезлая кошка. С мудрой ведь хорошо дружить. Работать. А беленькая кошечка – это для дома, для души, для тела. Так, кажется, ты мне говорил? Вот и собирайся домой, а то твоя милая кошечка выскочит через форточку к другому коту.
Он одевается и, как слепой, тычется в дверь. Я не провожаю его. А когда он уходит, я начинаю плакать. Мне становится жалко его, себя и его белую кошечку. А еще – мне очень стыдно. За этот дурацкий спектакль.
Клементия ужаснулась тому, что по ее щеке покатилась слеза и капнула на раскрытую книгу….
Глава 39
АННА, пятница, 26 сентября
За то время, что Анна находилась на даче, она передумала обо всем: о прошлом и настоящем. Не думала она только о будущем. Во-первых, потому что она никогда о нем не думала вообще, и, как говаривала когда-то о ней покойная подруга Варвара – жила одним днем, на что сама Анна отвечала: «не одним днем, а настоящим днем»; а во-вторых, что думать о будущем, когда неясно настоящее. Анна относила себя к натурам не таким уж серьезным, какой она всегда казалась окружающим. Действительно, была бы серьезной и предусмотрительной – ни за что бы не попала в такой переплет. То, что это переплет серьезный, она уже осознала, когда погибла Варвара, а потом и во время пожара; здесь же – на даче – она осознала и другое – по всем законам жанра, она заслуживает высшей меры. Вадим – а она была теперь в этом уверена абсолютно – слов на ветер не бросает и ничего никому не прощает. А уж ей тем более – в знак особого расположения. И она грустно улыбнулась.
Анна решила больше не думать о том, что будет. Как там, в Коране? Что будет, то и будет, даже если будет не так? А пока – хорошо бы принять меры к освобождению. И она приняла – обшарила каждый закуток этих помещенией, пощупала каждый гвоздик и потрогала каждый шовчик. И сделала неутешительнвый вывод – сбежать отсюда так же сложно, как, вероятно, было сложно узникам Петропавловской крепости. Хотя, возможны варианты, подумала Анна и стала думать о вариантах.
А в пятницу – ближе к вечеру – приехал сам хозяин дома – Вадим.
– Вадим Борисович Н-ский, доктор наук, профессор, член-корреспондент АН. Надеюсь, вы меня помните? – Четким и строгим голосом произнес он и переступил порог ее «пыточной».
– Да уж, не забыла. Хоть и старалась. – Негромко ответила Анна.
– Старались? – Удивленно вскинул брови Вадим, с интересом разглядывая ее. – Так меня следовало забыть? А я думал, что вы живете воспоминаниями обо мне? И это греет вашу душу.
– Не греет.
– И давно? Давно не греет? – Без тени улыбки переспросил он, холодно окидывая ее взглядом.
– Я думаю, что этот вопрос не по существу. Потому что вас это никогда не интересовало.
– Вы правы, не интересовало. Хотя признаться, я часто вспоминал вас, особенно то, как вы меня здорово кинули. Да, да, кинули. Именно в тот момент, когда я нуждался в вашем участии.
– Чтобы в очередной раз подняться с земли и плюнуть в душу своему спасителю?
– Так вы же знаете, – расхохотался он, – о друзьях вспоминаешь, когда мордой в грязь, а ни до этого, ни после – они и ни к чему. Это реалии. Тут уж ничем помочь не могу – все люди таковы и я не исключение. Когда мы нуждаемся в помощи и поддержке, то готовы призвать на помощь даже недруга. Но только встаем с земли – уже ненавидим того, кто помог подняться. Попробуйте подать нищему. Вы думаете, что он вас любит в этот момент? Ненавидит. Он ненавидит вас за то, что вы видите его унижение. Он не может быть вам благодарен – вы свидетель его падения. Падения – мордой в грязь. Так за что же ему вас любить? Никогда и никому не подавайте. Никогда и никому.
– Помню все ваши назидания и вашу учебу. Но сейчас мне не хочется вступать с вами в какие-либо дискуссии.
– А почему бы и нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72