стон стоял в
воздухе. Жена викинга сидела на почетном месте, разодетая, в шелковом
платье; на руках ее красовались золотые запястья, на шее - крупные янтари.
Скальд не забывал прославить и ее, воспел и сокровище, которое она только
что подарила своему супругу. Последний был в восторге от прелестного
ребенка; он видел девочку только днем во всей ее красе. Дикость ее нрава
тоже была ему по душе. Из нее выйдет, сказал он, смелая воительница,
которая сумеет постоять за себя. Она и глазом не моргнет, если опытная
рука одним взмахом острого меча сбреет у нее в шутку густую бровь!
Бочка с медом опустела, вкатили новую, - в те времена люди умели
пить! Правда, и тогда уже была известна поговорка: "Скотина знает, когда
ей пора оставить пастбище и вернуться домой, а неразумный человек не знает
своей меры!" Знать-то каждый знал, но ведь знать - одно, а применять
знание к делу - другое. Знали все и другую поговорку: "И дорогой гость
надоест, если засидится не в меру", и все-таки сидели себе да сидели: мясо
да мед - славные вещи! Веселье так и кипело! Ночью рабы, растянувшись на
теплой золе, раскапывали жирную сажу и облизывали пальцы. То-то хорошее
было времечко!
В этом же году викинг еще раз отправился в поход, хотя и начались уже
осенние бури. Но он собирался нагрянуть с дружиной на берега Британии, а
туда ведь было рукой подать: "Только через море махнуть", - сказал он.
Супруга его опять осталась дома одна с малюткою, и скоро безобразная жаба
с кроткими глазами, испускавшая такие глубокие вздохи, стала ей почти
милее дикой красавицы, отвечавшей на ласки царапинами и укусами.
Седой осенний туман, "беззубый дед", как его называют, все-таки
обгладывающий листву, окутал лес и степь. Бесперые птички-снежинки густо
запорхали в воздухе; зима глядела во двор. Воробьи завладели гнездами
аистов и судили да рядили о бывших владельцах. А где же были сами
владельцы, где был наш аист со своей аистихой и птенцами?

Аисты были в Египте, где в это время солнышко светило и грело, как у
нас летом. Тамаринды и акации стояли все в цвету; на куполах храмов
сверкали полумесяцы; стройные минареты были облеплены аистами, отдыхавшими
после длинного перелета. Гнезда их лепились одно возле другого на
величественных колоннах и полуразрушившихся арках заброшенных храмов.
Финиковые пальмы высоко подымали свои верхушки, похожие на зонтики.
Темными силуэтами рисовались сероватые пирамиды в прозрачном голубом
воздухе пустыни, где щеголяли быстротою своих ног страусы, а лев
посматривал большими умными глазами на мраморного сфинкса, наполовину
погребенного в песке. Нил снова вошел в берега, которые так и кишели
лягушками, а уж приятнее этого зрелища для аистов и быть не могло. Молодые
аисты даже глазам своим верить не хотели - уж больно хорошо было!
- Да, вот как тут хорошо, и всегда так бывает! - сказала аистиха, и у
молодых аистов даже в брюшке защекотало.
- А больше мы уж ничего тут не увидим? - спрашивали они. - Мы разве
не отправимся туда, вглубь, в самую глубь страны?
- Там нечего смотреть! - отвечала аистиха. - За этими благословенными
берегами - лишь дремучий лес, где деревья растут чуть не друг на друге и
опутаны ползучими растениями. Одни толстоногие слоны могут пролагать там
себе дорогу. Змеи же там чересчур велики, а ящерицы - прытки. Если же
вздумаете пробраться в пустыню, вам засыплет глаза песком, и это еще будет
хорошо, а то прямо попадете в песочный вихрь! Нет, здесь куда лучше! Тут и
лягушек и саранчи вдоволь! Я останусь тут, и вы со мною!
Они и остались. Родители сидели в гнездах на стройных минаретах,
отдыхали, охорашивались, разглаживали себе перья и обтирали клювы о
красные чулки. Покончив со своим туалетом, они вытягивали шеи,
величественно раскланивались и гордо подымали голову с высоким лбом,
покрытую тонкими глянцевитыми перьями; умные карие глаза их так и
сверкали. Молоденькие барышни-аистихи степенно прохаживались в сочном
тростнике, поглядывали на молодых аистов, знакомились и чуть не на каждом
шагу глотали по лягушке, а иногда забирали в клюв змейку и ходили да
помахивали ею, - это очень к ним шло, думали они, а уж вкусно-то как
было!.. Молодые аисты заводили ссоры и раздоры, били друг друга крыльями,
щипали клювами - даже до крови! Потом, глядишь, то тот, то другой из них
становился женихом, а барышни одна за другою - невестами; все они для
этого только ведь и жили. Молодые парочки принимались вить себе гнезда, и
тут опять не обходилось без ссор и драк - в жарких странах все становятся
такими горячими, - ну, а вообще-то жизнь текла очень приятно, и старики
жили да радовались на молодых: молодежи все к лицу! Изо дня в день светило
солнышко, в еде недостатка не было, - ешь не хочу, живи да радуйся, вот и
вся забота.
Но в роскошном дворце египетского хозяина, как звали его аисты,
радостного было мало.
Могущественный владыка лежал в огромном покое с расписными стенами,
похожими на лепестки тюльпана; руки, ноги его не слушались, он высох, как
мумия. Родственники и слуги окружали его ложе. Мертвым его еще назвать
было нельзя, но и живым тоже. Надежда на исцеление с помощью болотного
цветка, за которым полетела на далекий север та, что любили его больше
всех, была теперь потеряна. Не дождаться владыке своей юной красавицы
дочери! "Она погибла!" - сказали две вернувшиеся на родину принцессы -
лебедки. Они даже сочинили о гибели своей подруги целую историю.
- Мы все три летели по воздуху, как вдруг заметил нас охотник и
пустил стрелу. Она попала в нашу подружку, и бедная медленно, с прощальною
лебединою песнью, опустилась на воды лесного озера. Там, на берегу, под
душистой плакучей березой, мы и схоронили ее. Но мы отомстили за ее
смерть: привязали к хвостам ласточек, живущих под крышей избушки охотника,
пучки зажженной соломы, - избушка сгорела, а с нею и сам хозяин ее. Зарево
пожара осветило противоположный берег озера, где росла плакучая березка,
под которой покоилась в земле наша подруга. Да, не видать ей больше
родимой земли!
И обе заплакали. Аист, услышав их речи, защелкал от гнева клювом.
- Ложь, обман! - закричал он. - Ох, так бы и вонзил им в грудь свой
клюв!
- Да и сломал бы его! - заметила аистиха. - Хорош бы ты был тогда!
Думай-ка лучше о себе самом да о своем семействе, а все остальное побоку!
- Я все-таки хочу завтра усесться на краю открытого купола того
покоя, где соберутся все ученые и мудрецы совещаться о больном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11