потом на поверхности воды показался
листочек; он рос, становился все шире и шире. Затем выглянул из воды
бутон, и, когда аист пролетел над болотом, он под лучами солнца
распустился, и аист увидел в чашечке цветка крошечную девочку, словно
сейчас только вынутую из ванночки. Девочка была так похожа на египетскую
принцессу, что аист сначала подумал, будто это принцесса, которая опять
стала маленькою, но, рассудив хорошенько, решил, что, вернее, это дочка
египетской принцессы и болотного царя. Вот почему она и лежит в кувшинке.
"Нельзя же ей тут оставаться! - подумал аист. - А в нашем гнезде нас
и без того много! Постой, придумал! У жены викинга нет детей, а она часто
говорила, что ей хочется иметь малютку... Меня все равно обвиняют, что я
приношу в дом ребятишек, так вот я и взаправду притащу эту девочку жене
викинга, то-то обрадуется!"
И аист взял малютку, полетел к дому викинга, проткнул в оконном
пузыре клювом отверстие, положил ребенка возле жены викинга, а потом
вернулся в гнездо и рассказал обо всем жене. Птенцы тоже слушали - они уже
подросли.
- Вот видишь, принцесса-то не умерла - прислала сюда свою дочку, а я
ее пристроил! - закончил свой рассказ аист.
- А что я твердила тебе с первого же раза? - отвечала аистиха. -
Теперь, пожалуй, подумай и о своих детях! Отлет-то ведь на носу! У меня
даже под крыльями чесаться начинает. Кукушки и соловьи уже улетели, а
перепелки поговаривают, что скоро начнет дуть попутный ветер. Птенцы наши
постоят за себя на маневрах, уж я-то их знаю!
И обрадовалась же супруга викинга, найдя утром у своей груди
крошечную прелестную девочку! Она принялась целовать и ласкать малютку, но
та стала кричать и отбиваться ручонками и ножонками; ласки, видимо, были
ей не по вкусу. Наплакавшись и накричавшись, она наконец уснула, и тогда
нельзя было не залюбоваться прелестным ребенком! Жена викинга не помнила
себя от радости; на душе у нее стало так легко и весело, - ей пришло на
ум, что и супруг ее с дружиной явится также нежданно, как малютка! И вот
она поставила на ноги весь дом, чтобы успеть приготовиться к приему
желанных гостей. По стенам развешали ковры собственной ее работы и работы
ее служанок, затканные изображениями тогдашних богов Одина, Тора и Фрейи.
Рабы чистили старые щиты и тоже украшали ими стены; по скамьям были
разложены мягкие подушки, а на очаг, находившийся посреди главного покоя,
навалили груду сухих поленьев, чтобы сейчас же можно было развести огонь.
Под вечер жена викинга так устала от всех этих хлопот, что уснула как
убитая.
Проснувшись рано утром, еще до восхода солнца, она страшно
перепугалась: девочка ее исчезла! Она вскочила, засветила лучину и
осмотрелась: в ногах постели лежала не малютка, а большая отвратительная
жаба. Жена викинга в порыве отвращения схватила тяжелый железный дверной
болт и хотела убить жабу, но та устремила на нее такой странный, скорбный
взгляд, что она не решилась ее ударить. Еще раз осмотрелась она кругом;
жаба испустила тихий стон; тогда жена викинга отскочила от постели к
отверстию, заменявшему окно, и распахнула деревянную ставню. В эту минуту
как раз взошло солнце; лучи его упали на постель и на жабу... В то же
мгновение широкий рот чудовища сузился, стал маленьким, хорошеньким
ротиком, все тело вытянулось и преобразилось - перед женой викинга
очутилась ее красавица дочка, жабы же как не бывало.
- Что это? - сказала жена викинга. - Не злой ли сон приснился мне?
Ведь тут лежит мое собственное дитя, мой эльф! - и она прижала девочку к
сердцу, осыпая поцелуями, но та кусалась и вырывалась, как дикий котенок.
Не в этот день и не на другой вернулся сам викинг, хотя и был уже на
пути домой. Задержал его встречный ветер, который теперь помогал аистам, а
им надо было лететь на юг. Да, ветер, попутный одному, может быть
противным другому!
Прошло несколько дней, и жена викинга поняла, что над ребенком
тяготели злые чары. Днем девочка была прелестна, как эльф, но отличалась
злым, необузданным нравом, а ночью становилась отвратительною жабой, но с
кротким и грустным взглядом. В девочке как бы соединялись две натуры:
днем, ребенок, подкинутый жене викинга аистом, наружностью был весь в
мать, египетскую принцессу, а характером в отца; ночью же, наоборот,
внешностью был похож на последнего, а в глазах светились душа и сердце
матери. Кто мог снять с ребенка злые чары? Жена викинга и горевала и
боялась, и все-таки привязывалась к бедному созданию все больше и больше.
Она решила ничего не говорить о колдовстве мужу: тот, по тогдашнему
обычаю, велел бы выбросить бедного ребенка на проезжую дорогу - пусть
берет кто хочет. А жене викинга жаль было девочку, и она хотела устроить
так, чтобы супруг ее видел ребенка только днем.
Однажды утром над замком викинга раздалось шумное хлопанье крыльев, -
на крыше отдыхали ночью, после дневных маневров, сотни пар аистов, а
теперь все они взлетели на воздух, чтобы пуститься в дальний путь.
- Все мужья готовы! - прокричали они. - Жены с детьми тоже!
- Как нам легко! - говорили молодые аисты. - Так и щекочет у нас
внутри, будто нас набили живыми лягушками! Мы отправляемся за границу! Вот
счастье-то!
- Держитесь стаей! - говорили им отцы и матери. - Да не болтайте так
много - вредно для груди!
И все полетели.
В ту же минуту над степью прокатился звук рога: викинг с дружиной
пристал к берегу. Они вернулись с богатою добычей от берегов Галлии, где,
как и в Британии, народ в ужасе молился: "Боже, храни нас от диких
норманнов!"
Вот пошло веселье в замке викинга! В большой покой вкатили целую
бочку меда; запылал костер, закололи лошадей, готовился пир на весь мир.
Главный жрец окропил теплою лошадиною кровью всех рабов. Сухие дрова
затрещали, дым столбом повалил к потолку, с балок сыпалась на пирующих
мелкая сажа, но к этому им было не привыкать стать. Гостей богато одарили;
раздоры, вероломство - все было забыто; мед лился рекою; подвыпившие гости
швыряли друг в друга обглоданными костями в знак хорошего расположения
духа. Скальд, нечто вроде нашего певца и музыканта, но в то же время и
воин, который сам участвовал в походе и потому знал, о чем поет, пропел
песню об одержанных ими в битвах славных победах. Каждый стих
сопровождался припевом: "Имущество, родные, друзья, сам человек - все
минет, все умрет; не умирает одно славное имя!" Тут все принимались бить в
щиты и стучать ножами или обглоданными костями по столу;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
листочек; он рос, становился все шире и шире. Затем выглянул из воды
бутон, и, когда аист пролетел над болотом, он под лучами солнца
распустился, и аист увидел в чашечке цветка крошечную девочку, словно
сейчас только вынутую из ванночки. Девочка была так похожа на египетскую
принцессу, что аист сначала подумал, будто это принцесса, которая опять
стала маленькою, но, рассудив хорошенько, решил, что, вернее, это дочка
египетской принцессы и болотного царя. Вот почему она и лежит в кувшинке.
"Нельзя же ей тут оставаться! - подумал аист. - А в нашем гнезде нас
и без того много! Постой, придумал! У жены викинга нет детей, а она часто
говорила, что ей хочется иметь малютку... Меня все равно обвиняют, что я
приношу в дом ребятишек, так вот я и взаправду притащу эту девочку жене
викинга, то-то обрадуется!"
И аист взял малютку, полетел к дому викинга, проткнул в оконном
пузыре клювом отверстие, положил ребенка возле жены викинга, а потом
вернулся в гнездо и рассказал обо всем жене. Птенцы тоже слушали - они уже
подросли.
- Вот видишь, принцесса-то не умерла - прислала сюда свою дочку, а я
ее пристроил! - закончил свой рассказ аист.
- А что я твердила тебе с первого же раза? - отвечала аистиха. -
Теперь, пожалуй, подумай и о своих детях! Отлет-то ведь на носу! У меня
даже под крыльями чесаться начинает. Кукушки и соловьи уже улетели, а
перепелки поговаривают, что скоро начнет дуть попутный ветер. Птенцы наши
постоят за себя на маневрах, уж я-то их знаю!
И обрадовалась же супруга викинга, найдя утром у своей груди
крошечную прелестную девочку! Она принялась целовать и ласкать малютку, но
та стала кричать и отбиваться ручонками и ножонками; ласки, видимо, были
ей не по вкусу. Наплакавшись и накричавшись, она наконец уснула, и тогда
нельзя было не залюбоваться прелестным ребенком! Жена викинга не помнила
себя от радости; на душе у нее стало так легко и весело, - ей пришло на
ум, что и супруг ее с дружиной явится также нежданно, как малютка! И вот
она поставила на ноги весь дом, чтобы успеть приготовиться к приему
желанных гостей. По стенам развешали ковры собственной ее работы и работы
ее служанок, затканные изображениями тогдашних богов Одина, Тора и Фрейи.
Рабы чистили старые щиты и тоже украшали ими стены; по скамьям были
разложены мягкие подушки, а на очаг, находившийся посреди главного покоя,
навалили груду сухих поленьев, чтобы сейчас же можно было развести огонь.
Под вечер жена викинга так устала от всех этих хлопот, что уснула как
убитая.
Проснувшись рано утром, еще до восхода солнца, она страшно
перепугалась: девочка ее исчезла! Она вскочила, засветила лучину и
осмотрелась: в ногах постели лежала не малютка, а большая отвратительная
жаба. Жена викинга в порыве отвращения схватила тяжелый железный дверной
болт и хотела убить жабу, но та устремила на нее такой странный, скорбный
взгляд, что она не решилась ее ударить. Еще раз осмотрелась она кругом;
жаба испустила тихий стон; тогда жена викинга отскочила от постели к
отверстию, заменявшему окно, и распахнула деревянную ставню. В эту минуту
как раз взошло солнце; лучи его упали на постель и на жабу... В то же
мгновение широкий рот чудовища сузился, стал маленьким, хорошеньким
ротиком, все тело вытянулось и преобразилось - перед женой викинга
очутилась ее красавица дочка, жабы же как не бывало.
- Что это? - сказала жена викинга. - Не злой ли сон приснился мне?
Ведь тут лежит мое собственное дитя, мой эльф! - и она прижала девочку к
сердцу, осыпая поцелуями, но та кусалась и вырывалась, как дикий котенок.
Не в этот день и не на другой вернулся сам викинг, хотя и был уже на
пути домой. Задержал его встречный ветер, который теперь помогал аистам, а
им надо было лететь на юг. Да, ветер, попутный одному, может быть
противным другому!
Прошло несколько дней, и жена викинга поняла, что над ребенком
тяготели злые чары. Днем девочка была прелестна, как эльф, но отличалась
злым, необузданным нравом, а ночью становилась отвратительною жабой, но с
кротким и грустным взглядом. В девочке как бы соединялись две натуры:
днем, ребенок, подкинутый жене викинга аистом, наружностью был весь в
мать, египетскую принцессу, а характером в отца; ночью же, наоборот,
внешностью был похож на последнего, а в глазах светились душа и сердце
матери. Кто мог снять с ребенка злые чары? Жена викинга и горевала и
боялась, и все-таки привязывалась к бедному созданию все больше и больше.
Она решила ничего не говорить о колдовстве мужу: тот, по тогдашнему
обычаю, велел бы выбросить бедного ребенка на проезжую дорогу - пусть
берет кто хочет. А жене викинга жаль было девочку, и она хотела устроить
так, чтобы супруг ее видел ребенка только днем.
Однажды утром над замком викинга раздалось шумное хлопанье крыльев, -
на крыше отдыхали ночью, после дневных маневров, сотни пар аистов, а
теперь все они взлетели на воздух, чтобы пуститься в дальний путь.
- Все мужья готовы! - прокричали они. - Жены с детьми тоже!
- Как нам легко! - говорили молодые аисты. - Так и щекочет у нас
внутри, будто нас набили живыми лягушками! Мы отправляемся за границу! Вот
счастье-то!
- Держитесь стаей! - говорили им отцы и матери. - Да не болтайте так
много - вредно для груди!
И все полетели.
В ту же минуту над степью прокатился звук рога: викинг с дружиной
пристал к берегу. Они вернулись с богатою добычей от берегов Галлии, где,
как и в Британии, народ в ужасе молился: "Боже, храни нас от диких
норманнов!"
Вот пошло веселье в замке викинга! В большой покой вкатили целую
бочку меда; запылал костер, закололи лошадей, готовился пир на весь мир.
Главный жрец окропил теплою лошадиною кровью всех рабов. Сухие дрова
затрещали, дым столбом повалил к потолку, с балок сыпалась на пирующих
мелкая сажа, но к этому им было не привыкать стать. Гостей богато одарили;
раздоры, вероломство - все было забыто; мед лился рекою; подвыпившие гости
швыряли друг в друга обглоданными костями в знак хорошего расположения
духа. Скальд, нечто вроде нашего певца и музыканта, но в то же время и
воин, который сам участвовал в походе и потому знал, о чем поет, пропел
песню об одержанных ими в битвах славных победах. Каждый стих
сопровождался припевом: "Имущество, родные, друзья, сам человек - все
минет, все умрет; не умирает одно славное имя!" Тут все принимались бить в
щиты и стучать ножами или обглоданными костями по столу;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11