Не смейся, друг мой! Я не могу шутить с тобой. Эти воспоминания охватывают мою душу, они для меня жизнь – все! Я упиваюсь ими, как ядом.
Как доверчиво Лили относилась ко мне и какое было для меня удовольствие, счастье развивать ее ум, влагать ей в сердце новые понятия и суждения! Мы часто отдыхали на каменной скамье пред старинным храмом с бронзовыми вратами, о которых Микеланджело говорил, что одни из таких врат достойны быть входными дверями рая. Это была та скамья, на которой Данте мечтал об аде, о рае и о своей Беатрисе!
– Какая часть города тебе больше всего нравится? – спросил я как-то мою дорогую подругу.
– Piazza del Granduca очень хороша, но она дышит какой-то языческой красой, – ответила она, – а здесь чувствуешь себя ближе к небу, к Богу. Земля со всеми своими прелестями не дает нам того, что Он дает!
– Если б я мог быть таким христианином, как ты! – воскликнул я невольно и так крепко стиснул ее руку, что она едва удержалась от возгласа.
Она посмотрела на меня с удивлением и беспокойством.
– Отто, – сказала она, – зачем такое сравнение? Ведь я ребенок, а ты…
– Это так, Лили! Но из уст младенцев исходит истина. Может быть, ты-то и сумеешь разрешить мне вопрос, смущающий многих мудрецов: что значит быть христианином?
– Милый Отто, быть христианином, конечно, значит носить Христа в своем сердце!
Этот ответ огорчил меня. Сколько раз я хвастал тем, что во мне демон!
– Да, – продолжала Лили, – это так. Предавшись вполне Христу, я не знаю ни забот, ни печали. О! Спаситель Ты мой, дозволь мне всю жизнь мою познавать Тебя и любить! – шептала она, как бы про себя, идя возле меня.
Настало молчание. «Она – ангел, ведущий меня к Богу», – думал я.
– Милый Отто, – проговорила наконец Лили, – вероятно, я не вполне поняла тебя, невозможно, чтобы ты предложил мне такой вопрос.
Я находился в большом замешательстве и не знал, что отвечать ей, чувствуя, как рука ее дрожала в моей.
– Взгляни на меня, дай прочесть в твоем взоре. Мне показалось, что чужой, неизвестный человек говорит со мной!.. Нет, это ты мой дорогой Отто! Ты не изменился, все тот же, как всегда!
И она начала смеяться над своим безумным страхом, как сама выразилась.
– И ты тоже, – воскликнул я, – все та же, дорогая, чудная Лили – моя милая, добрая подруга!..
Встретился я опять с Анной. Она выпутывала раковинки из своих длинных волос. На ее обнаженном плече заметен был кровавый знак. Я читал в ее душе, как в книге. Сколько было в ней озлобления и отчаяния! Мало-помалу вся жизнь ее развертывалась предо мною, и я узнавал ее прошлое. Сначала она была виновна лишь в любви ко мне. Но потом, когда я покинул ее, она бросилась в водоворот жизни и стремилась от горя к горю, от преступления к преступлению, пока не покончила с собой в волнах. Я долго смотрел на нее, и вдруг что-то в ее наружности остановило мое внимание. Эти глаза, это выражение лица кого-то напоминали мне и неотразимо притягивали меня. Да, не было сомнений! Мартын похож был на нее, как только сын может походить на свою мать! На меня внезапно нашло как бы просветление свыше, я разом понял истину: вот в чем состояла тайна, которую он хотел мне открыть!
Вот почему в его характере было столько напоминающего мне меня самого! Я погубил не только мать, но и сына, своего собственного сына. Если бы возможно было сойти с ума в аду, я в то мгновение лишился бы рассудка!
Я бросился к ней… но она, как и в первый раз, с выражением ужаса убежала от меня.
Самые неприятные минуты в моей земной жизни были те, которые я проводил в церкви, когда я причащался св. тайн. Я совершал это два раза в год, в угоду моей матери. Теперь знаю, насколько было бы лучше для меня, если бы я не уступал ей в этом. Уже тогда внутренний голос говорил мне, что я кощунствую, приближаясь к св. чаше без веры. В особенности помнится мне чувство, томившее душу мою в присутствии Лили. Ей было шестнадцать лет, когда она в первый раз приступала к причащению вместе со мною. Как теперь вижу ее наклоненную головку, обрамленную черными волосами в локонах, с сверкающими глазами, сводившими меня с ума. Она казалась взволнованной, и я спросил:
– Что с тобой Лили? Почему ты так бледна, тебе нездоровится?
Она улыбнулась. О, эта улыбка была когда-то моей отрадой на земле!
– Я здорова… совсем здорова, – ответила она и последовала за моей матерью.
Я не мог объяснить себе ее смущения, но в эту минуту недоразумения я заметил на столе открытую книгу и прочел следующие отроки: в таинстве причащения душа христианина соединяется с Богом. Это общение так же тесно, как общение невесты с женихом, второе и есть прообраз наших отношений к Христу-Спасителю, ибо Христос – жених, a верующая душа – невеста Его. Так вот что взволновало мою Лили! Она впервые испытывала то чувство, которое наполняет невесту в ожидании своего друга: и желание видеть его скорее, и трепет, и страх, и смущение…
Был ли ты когда-нибудь в Иерихоне? Во всяком случае ты слышал о лилиях, растущих в окрестностях этого города, которыми я любовался, слушая речи самой прекрасной из них, – моей Лили. Не знаю, откуда брала она трогательные рассказы, звучавшие так дивно в ее устах. Я часто думал, что ангел подсказывал ей их во сне. Вот один из них:
«Умирающий лежал в предсмертных муках и спрашивал себя: что будет со мною за гробом? Вдруг пред ним восстало десять ужасных привидений. То были десять заповедей Божиих, упрекающих его:
– Сколько богов у тебя в сердце? – говорило одно.
– Сколько раз был ты непочтителен к тем, которых должен уважать?.. – и так все до последнего.
Несчастный с безумной тоской обратился к ним:
– Неужели вы не оставите меня в покое? – воскликнул он раздраженным голосом.
Они ответили ему:
– Мы оставим тебя с условием, чтобы ты отдался душой и телом другому навеки.
Больной долго не мог осилить борьбы, наконец решился ответить:
– Уйдите от меня, я отдаюсь Тому!
Мгновенно призраки исчезли, а вместо них пред ним предстал светлый человеческий образ с кроткой, любящей улыбкой. В уме умирающего начали проходить, как тени, воспоминания о его детстве, о его крещении, о материнских наставлениях; он почувствовал, что видит Того, Кто искупил грехи всего человечества. Он простер руки к прекрасному видению и вскрикнул:
– Тебе, Тебе хочу принадлежать навеки!
Тут сердце его разбилось, он с миром оставил землю».
Девятнадцатое письмо
Бывали у меня на земле минуты, когда я чувствовал всю пустоту своей жизни: на меня нападала тоска, но я снова потом увлекался и заглушал внутренний голос совести.
Так Господь многих призывает, а мы не желаем Его слушать, предпочитая следовать за сатаною, и часто после минутного невольного раскаяния делаемся еще хуже прежнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Как доверчиво Лили относилась ко мне и какое было для меня удовольствие, счастье развивать ее ум, влагать ей в сердце новые понятия и суждения! Мы часто отдыхали на каменной скамье пред старинным храмом с бронзовыми вратами, о которых Микеланджело говорил, что одни из таких врат достойны быть входными дверями рая. Это была та скамья, на которой Данте мечтал об аде, о рае и о своей Беатрисе!
– Какая часть города тебе больше всего нравится? – спросил я как-то мою дорогую подругу.
– Piazza del Granduca очень хороша, но она дышит какой-то языческой красой, – ответила она, – а здесь чувствуешь себя ближе к небу, к Богу. Земля со всеми своими прелестями не дает нам того, что Он дает!
– Если б я мог быть таким христианином, как ты! – воскликнул я невольно и так крепко стиснул ее руку, что она едва удержалась от возгласа.
Она посмотрела на меня с удивлением и беспокойством.
– Отто, – сказала она, – зачем такое сравнение? Ведь я ребенок, а ты…
– Это так, Лили! Но из уст младенцев исходит истина. Может быть, ты-то и сумеешь разрешить мне вопрос, смущающий многих мудрецов: что значит быть христианином?
– Милый Отто, быть христианином, конечно, значит носить Христа в своем сердце!
Этот ответ огорчил меня. Сколько раз я хвастал тем, что во мне демон!
– Да, – продолжала Лили, – это так. Предавшись вполне Христу, я не знаю ни забот, ни печали. О! Спаситель Ты мой, дозволь мне всю жизнь мою познавать Тебя и любить! – шептала она, как бы про себя, идя возле меня.
Настало молчание. «Она – ангел, ведущий меня к Богу», – думал я.
– Милый Отто, – проговорила наконец Лили, – вероятно, я не вполне поняла тебя, невозможно, чтобы ты предложил мне такой вопрос.
Я находился в большом замешательстве и не знал, что отвечать ей, чувствуя, как рука ее дрожала в моей.
– Взгляни на меня, дай прочесть в твоем взоре. Мне показалось, что чужой, неизвестный человек говорит со мной!.. Нет, это ты мой дорогой Отто! Ты не изменился, все тот же, как всегда!
И она начала смеяться над своим безумным страхом, как сама выразилась.
– И ты тоже, – воскликнул я, – все та же, дорогая, чудная Лили – моя милая, добрая подруга!..
Встретился я опять с Анной. Она выпутывала раковинки из своих длинных волос. На ее обнаженном плече заметен был кровавый знак. Я читал в ее душе, как в книге. Сколько было в ней озлобления и отчаяния! Мало-помалу вся жизнь ее развертывалась предо мною, и я узнавал ее прошлое. Сначала она была виновна лишь в любви ко мне. Но потом, когда я покинул ее, она бросилась в водоворот жизни и стремилась от горя к горю, от преступления к преступлению, пока не покончила с собой в волнах. Я долго смотрел на нее, и вдруг что-то в ее наружности остановило мое внимание. Эти глаза, это выражение лица кого-то напоминали мне и неотразимо притягивали меня. Да, не было сомнений! Мартын похож был на нее, как только сын может походить на свою мать! На меня внезапно нашло как бы просветление свыше, я разом понял истину: вот в чем состояла тайна, которую он хотел мне открыть!
Вот почему в его характере было столько напоминающего мне меня самого! Я погубил не только мать, но и сына, своего собственного сына. Если бы возможно было сойти с ума в аду, я в то мгновение лишился бы рассудка!
Я бросился к ней… но она, как и в первый раз, с выражением ужаса убежала от меня.
Самые неприятные минуты в моей земной жизни были те, которые я проводил в церкви, когда я причащался св. тайн. Я совершал это два раза в год, в угоду моей матери. Теперь знаю, насколько было бы лучше для меня, если бы я не уступал ей в этом. Уже тогда внутренний голос говорил мне, что я кощунствую, приближаясь к св. чаше без веры. В особенности помнится мне чувство, томившее душу мою в присутствии Лили. Ей было шестнадцать лет, когда она в первый раз приступала к причащению вместе со мною. Как теперь вижу ее наклоненную головку, обрамленную черными волосами в локонах, с сверкающими глазами, сводившими меня с ума. Она казалась взволнованной, и я спросил:
– Что с тобой Лили? Почему ты так бледна, тебе нездоровится?
Она улыбнулась. О, эта улыбка была когда-то моей отрадой на земле!
– Я здорова… совсем здорова, – ответила она и последовала за моей матерью.
Я не мог объяснить себе ее смущения, но в эту минуту недоразумения я заметил на столе открытую книгу и прочел следующие отроки: в таинстве причащения душа христианина соединяется с Богом. Это общение так же тесно, как общение невесты с женихом, второе и есть прообраз наших отношений к Христу-Спасителю, ибо Христос – жених, a верующая душа – невеста Его. Так вот что взволновало мою Лили! Она впервые испытывала то чувство, которое наполняет невесту в ожидании своего друга: и желание видеть его скорее, и трепет, и страх, и смущение…
Был ли ты когда-нибудь в Иерихоне? Во всяком случае ты слышал о лилиях, растущих в окрестностях этого города, которыми я любовался, слушая речи самой прекрасной из них, – моей Лили. Не знаю, откуда брала она трогательные рассказы, звучавшие так дивно в ее устах. Я часто думал, что ангел подсказывал ей их во сне. Вот один из них:
«Умирающий лежал в предсмертных муках и спрашивал себя: что будет со мною за гробом? Вдруг пред ним восстало десять ужасных привидений. То были десять заповедей Божиих, упрекающих его:
– Сколько богов у тебя в сердце? – говорило одно.
– Сколько раз был ты непочтителен к тем, которых должен уважать?.. – и так все до последнего.
Несчастный с безумной тоской обратился к ним:
– Неужели вы не оставите меня в покое? – воскликнул он раздраженным голосом.
Они ответили ему:
– Мы оставим тебя с условием, чтобы ты отдался душой и телом другому навеки.
Больной долго не мог осилить борьбы, наконец решился ответить:
– Уйдите от меня, я отдаюсь Тому!
Мгновенно призраки исчезли, а вместо них пред ним предстал светлый человеческий образ с кроткой, любящей улыбкой. В уме умирающего начали проходить, как тени, воспоминания о его детстве, о его крещении, о материнских наставлениях; он почувствовал, что видит Того, Кто искупил грехи всего человечества. Он простер руки к прекрасному видению и вскрикнул:
– Тебе, Тебе хочу принадлежать навеки!
Тут сердце его разбилось, он с миром оставил землю».
Девятнадцатое письмо
Бывали у меня на земле минуты, когда я чувствовал всю пустоту своей жизни: на меня нападала тоска, но я снова потом увлекался и заглушал внутренний голос совести.
Так Господь многих призывает, а мы не желаем Его слушать, предпочитая следовать за сатаною, и часто после минутного невольного раскаяния делаемся еще хуже прежнего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22