ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Я не знал твоего отца, но я уверен, что ты увидишься с ним и он будет гордиться тобой, как никто из отцов! Как же иначе? Ведь это ты выиграл этот день — разве ты не слышал, что мы победили?
Руфин еле заметно покачал головой. Это усилие лишило его сил, и он снова закрыл глаза. Он так долго не открывал их, что я испугался, что он уже умер. Я тихонько коснулся его руки. Он снова заговорил, не открывая глаз, едва шевеля губами:
— Я тут подумал — разве это место не зовется Колесницей Медведя? Странно. Как будто бы я, словно великий Порфирий, которому мы рукоплескали в цирке Александрии, из отставки вернулся сюда, чтобы выиграть свой последний заезд… Но ради чего, а? Император отвоевал большую часть Империи, но сколько она простоит? Сколько? Мой отец страшился, что в мире останется так мало культурных людей, что язык латинян однажды окончательно исчезнет…
Наступала ночь. Становилось все холоднее, крики вокруг крепости слышались все реже. За стенами завыл волк, ему ответили издалека другие, а потом еще один, совсем рядом. Руфин даже и не обратил внимания. Казалось, он погружен в размышления, и я испугался, что он начинает бредить.
— Странно… Знаешь, Порфирий был нашим героем. Аполлос всегда говорил, что он вернется, когда другие думали, что он совсем ушел на покой… Но кто теперь поведет колесницу? Я взял поводья из рук своего отца, но теперь я — последний в роду, и вскоре этот род прервется…
Как неизвестный жестокий рок,
Стремится войны ужасный бог.
Так колесница летит все быстрей —
Покуда есть время, сдержи коней,
Но кони несут, в безумье летят —
Поздно. Уже не удержать.
Вергилий ли это или Петроний? Видишь, я невежда. Говорю о стихах, а знаю только, как защищать границы да натягивать катапульту. Мне пятьдесят. Я стар, Аполлос. С попойками и скачками давно покончено…
Я ничего не ответил, поскольку понимал, что он меня не видит. Повисло долгое молчание. В темноте слышалось только, как волки грызутся у ворот да сова пронзительно вопит из далеких зарослей. Наконец, когда я уже подумал, что Руфин заснул беспробудным сном, он позвал меня — громче и яснее, чем прежде:
— Аполлос, я умираю… Мне нужен священник, я должен креститься прежде, чем уйду! Я прожил грешную жизнь, но, если я не буду крещен, как же я встречусь с отцом у того водоема?
— Подожди! — проговорил я ему прямо в ухо. — Я сейчас вернусь! Только минутку, береги силы, друг мой!
Поспешно выбежав из ворот, я бросился туда, где видел Гвиддварха, совершавшего последний обряд над павшим Брохваэлем. Но кругом стояла тьма и никого там не было. Оглянувшись в отчаянии, я увидел лишь сверкание лагерных огней и услышал стоны раненых да треск костей на зубах пирующих без помех волков. Куда мне было идти, кого звать? Во всем лагере я знал только двоих жрецов Христа — Киби и Гвиддварха, и сейчас они наверняка уже спали в своих темных шатрах.
Внезапно я увидел серую фигуру, что призраком шла по полю битвы. Я не знал, кто это, но если это был кто-нибудь из людей Поуиса или Гвинедда, они могли бы указать мне, где найти одного из двух святых. Подойдя поближе, я узнал в пришельце Идно Хена, старшего друида короля Гвинедда. Он не знал, где ночевали святые, и по тому, как отрывисто он ответил мне, я понял, что его заботят обряды, о которых ни одному почитателю Христа знать не следует.
— Что делать, Идно? — в отчаянии воскликнул я. — Вождь ривайнир, который ныне спас и защитил Монархию Придайна от Напасти ивисов, лежит смертельно раненный там, в воротах. Он жаждет крещения в веру Христову, и боюсь я, что он уйдет смятенным душою, если не исполнится его желание.
— Не знаю, чем и помочь тебе, Мирддин. Жрецов Бога Йессу Триста мало в королевском лагере, они не любят пустынных нагорий.
Я громко застонал.
— Мы должны хоть что-нибудь сделать, Идно, и сделать быстро. Он дорог мне, он не должен уйти без благословения!
Идно немного подумал, подергал себя за седую бороду, затем сказал:
— Тогда, может, лучше я совершу обряд? Много людских душ освободил я из тела и могу сделать то же для этого отважного воина, который пусть и чужестранец, но так много свершил, служа Мэлгону Высокому.
— Но ведь он и его народ поклоняются Христу! — в ужасе воскликнул я. — Идно, твоя сила и знание обрядов велики, но они не послужат тому, кто держится иной веры! Это хорошая мысль, но мы должны найти какой-нибудь путь.
— Всем людям предстоит лишь один путь — сквозь врата Аннона, — мрачно возразил Идно Хен. — И мне кажется, что то, что послужит одному, послужит и другому. Да и какой у нас с тобой выбор? Веди меня к нему!
Что еще было делать? Друид был прав — еще немного, и мы потеряем трибуна, что бы там ни было. Искать священника в темноте разбросанного лагеря — дело безнадежное, да к тому же я жаждал поскорее вернуться к моему другу. Придется нам утешить его как сможем.
Я повел Идно назад, в ворота. Мы нашли Руфина все там же. Я сел на насыпь рядом с ним и наклонился к нему. Во мраке я видел очертания его лица, но черт различить не мог. Я испугался, что он уже умер, но тепло моего дыхания, похоже, пробудило его, поскольку я услышал тихий шепот, слетавший с его застывших губ.
— Ты нашел священника, Мирддин? — Я едва разбирал слова. Казалось, тьма старается поглотить их сразу же, как только они срываются с губ.
— Вот священник, он пришел к тебе, — уклончиво ответил я, потянув Идно за рукав на траву рядом со страдальцем.
Я думаю, что белые одежды Идно обманули его в темноте — трибун хрипло спросил:
— Ты священник? Я хочу тотчас же окреститься, ибо я умираю…
Он на миг замолк, задыхаясь. Я обнял его за плечи и ощутил теплую кровь на руке. Руфин говорил на языке своего народа, поскольку по-бриттски он говорил очень плохо, и я переводил его слова Идно. Прежде чем он успел ответить, Руфин отрывисто, задыхаясь, продолжал:
— Конечно, тебе странно… что я, христианин, не был крещен прежде? Но солдат ведет грешную жизнь, убивает и заставляет… убивать других… Лучше уж подождать, пока не будет покончено с убийствами… Так ведь поступил… даже Константин, император римлян… Так я слышал. Начинай же поскорее, молю тебя, прежде чем будет слишком поздно!
Идно спросил меня, что он говорит. Я объяснил.
— Он прав, Мирддин, и я совершу обряд прямо сейчас, — сказал друид. — Принеси мне воды из источника!
Я было воспротивился в испуге, но понял, что возражать бесполезно, потому я промолчал и поднялся, чтобы выполнить его поручение. А друид склонил свою голову с выбритой тонзурой и начал что-то шептать прямо в ухо трибуну.
Когда я вернулся, принеся немного воды в бараньем роге, друид был погружен в повествование. Руфин лежал, закрыв глаза, но, прощупав его запястье, я понял, что кровь еще струится в его жилах, пусть и слабо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220