ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Усталые люди крепко уснут, им всем отдохнуть пора
А мы с возлюбленною моей не будем спать до утра!
О ты, прелестнейшая из дев, бела и нежна всегда!
Моя возлюбленная, сестра, моя Утренняя Звезда!
Пускай священники нас клянут, пусть местью кипит родня,
Но в том, что любовь наша — смертный грех, никто не уверит меня!
Таковы были мои размышления и открытия по пути через Пуйлл Пени Аннон, Голову Мудрости, лежащую в Бездне. В Анноне нет ни дня, ни ночи, потому я не мог знать, сколько времени я шел. Долго и трудно брел я черным берегом, что опоясывает бессолнечное море, мрачный соленый океан, из которого на рассвете выходит все сущее и погружается в него с наступлением ночи. Под тускло и гладко блестящей поверхностью в проникающем издалека бледном предрассветном свете передо мной лежал Ти Гвидр, Стеклянный Дом, в котором без конца распадаются и возникают элементы.
Вступив в пыльные, чадные коридоры, я подошел ко входу в замок Артура у Келливига в Керниу. Там сидел он среди воинов своего госгордда, и все они были недвижны и холодны, как камень, ожидая того дня, когда призовут их спасти Остров Придайн от чужеземной Напасти. И пока шел я своим путем, услышал я вдалеке во тьме горестный стон. Когда спросил я, кто там стонет и от чего страдает он, я услышал слабый шепот:
— Я Иддауг Кордд Придайн, чьи лживые слова вызвали вражду между Артуром и Медраудом, что привела к резне при Камлание. За три ночи до битвы я уехал далеко на север к камню, что зовется Ллех Лас в Придине. И здесь должен я претерпевать муки, поскольку из-за моего деяния Напасть пришла на Остров Придайн, и лживый народ ивисов вцепился своими когтями в юг Острова.
Ужасны были мучения Иддаута — по мере его преступления Ибо стал он петлей для врат, что ведут под камень, в Аннон, и каждый раз петля поворачивалась в его глазу. И когда открывалась дверь, скрежеща ржавчиной, так же кричал Иддауг Кордд Придайн, и чей вопль был ужаснее, никто не сможет сказать.
Я покинул это сырое место, поскольку дело мое не терпело дальнейших отлагательств. Я шел туда, где среди переплетенных корней могучего Древа, что растет в Середине Острова, соединяя небо и землю, в скале вырезан вход в пещеру. У этих врат на огромном узловатом корне сидел здоровенный неприветливый парень, положив на колени дубину. Когда я спросил его, как его зовут (хотя я прекрасно это знал), он угрюмо ответил:
— Я Глеулвид Гаваэлваур, здешний привратник, и входа сюда нет.
— Кто запретил входить сюда?
— Мой хозяин, — проворчал привратник, поднимая свою огромную дубинку. — Он не желает, чтобы ты входил.
— А кто твой хозяин?
— Этого я не могу тебе сказать и пройти тебе не дам.
Я страшно разозлился на наглость этого низкорожденного и выложил ему все, что было у меня на уме:
— Сдается мне, что твой хозяин не кто иной, как Хавган, Владыка Аннона. И можешь сказать ему, что если он не даст мне войти, то я опозорю его имя хулительной песней, от которой выскочат у него на лице три нарыва — стыда, позора и поношения. И когда вскочат у него три этих болезненных нарыва, я прокричу о них так, что этот крик услышат люди от Пенвэда на Юге до Пенрин Блатаон на Севере, и эхом прокатится он до проклятого Хребта Эсгайр Оэрвел в Иверддон. И от крика этого все женщины двора Хавгана выкинут плод, а те, что не были беременны, останутся бесплодны, как сброшенная змеиная шкура, до конца времен. Подумай об этом, Глеулвид Гаваэлваур!
— Значит, такой выбор предлагаешь ты моему господину? — спросил привратник.
— Именно, — ответил я. — И запомни: лишь одна часть моей жизни истекает, а твоей истекло уже шесть частей.
Глеулвид Гаваэлваур прорычал что-то себе в бороду. Но он не мог не признать основательности моих доводов и неохотно подвинулся, пропуская меня.
Прямо передо мной в непроглядную бездну уходил туннель. Я на ощупь искал свой путь вниз по узкой лестнице. И пока я спускался, меня охватил такой леденящий страх, какого я никогда прежде не испытывал, даже когда мне, младенцу, угрожала злоба кровожадного Кустеннина Горнеу на берегу у подножья Башни Бели, ни когда я висел над приливом в рыболовной запруде Гвиддно Гаранхира. Я приближался к священному месту, где сам воздух был вот-вот готов разродиться бедой.
Некоторое время я слепо пробирался через лабиринт ходов, идя на ощупь вдоль каменных стен, пока не увидел впереди еле заметное свечение. Поначалу оно было как светлячок, укрывшийся в густых кустах, затем, когда я два-три раза повернул за угол, я внезапно попал в длинный мрачный коридор, освещенный приземистыми сальными свечами, установленными в нишах вдоль стен. Они горели неверным пламенем, неприятно пахнущий чад облаком висел под закопченным сводчатым потолком.
Впервые вступив в Чертог Чудес (как это выяснилось), я невольно вздрогнул от удивления и страха. Во мраке вокруг меня сгрудились толпы огромных тварей. Там были туры, дикие лошади, большие олени и прочие твари с пограничья Севера. На миг мне показалось, будто бы я стою среди промерзших равнин, что опоясывают север за Ллихлином, потерявшись в беззвездной ночи среди тварей, что царят в этом пустынном краю.
Быстро оправившись от страха, я увидел, что то, что я принимал за живых существ, было лишь прекрасно выполненными рисунками на стенах галереи, причем очертания животных были подогнаны к очертаниям поверхности скалы. Красновато-коричневые, охряные, черные — цвета были переданы совершенно точно. Хотя я и знал, что это всего лишь изображения живых существ, я с трудом мог отделаться от впечатления, что из ноздрей лошади исходит теплое дыхание, что щетинистый вепрь точит клыки о камень или что грациозный рогатый олень ест лишайник у моих ног.
Все эго было по-настоящему живым, хотя и не было живо. Здесь собирались души животных, что бродят среди ветра по свету там, наверху. Здесь они оставались на веки веков, когда их смертная плоть гибла то от стрелы, то от мора, от копья охотника или древнего топора. Там, в верхнем мире, их плоть пожирали враги, которые потом собирали их кости и заворачивали в их засохшие сморщенные шкуры. Они исполняли обряды, чтобы вернуть этим костям прежний образ, что хранится здесь, в своей вечной первозданной силе, блеске и мощи.
Это было место чистоты и святости, и страх мой прошел. Двигаясь дальше, я обнаруживал все больше нарисованных на стенах изображений животных, еще более живых, чем прежние. Некоторые из них были сделаны из глины, и казалось, они идут за мной следом. Повернув в новую галерею, я, к удовольствию своему, обнаружил среди окружавшей меня толпы зверей Волка из Менвэда и Орла Бринаха, что были зачаты и рождены в один час со мной. На огромном рельефе там была изображена и ощетинившаяся свинья Хенвен, что века назад родила их на холодном склоне Риу Гивертух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220