– Пойдем, – сердито проговорил он, – я не собираюсь провести тут всю ночь.
Она резко двинулась вперед и опять, не глядя друг на друга, они пошли, каждый по своей стороне прохода, разделенные другими покупателями, озабоченно толкающими перед собой тележки с товарами. В дальнем конце магазина Энни с мужем развернулись и пошли в обратном направлении с одной стороны стеллажей. Но Энни шла медленнее и Мартин нечаянно наехал своей тележкой, тяжело нагруженной покупками, на пятку жены. Боль была настолько острой, что у Энни из глаз брызнули слезы.
– Извини, – произнес Мартин, все также не глядя в ее сторону.
Боль отступила также быстро, как и появилась, но обида и гнев Энни от этого, похоже, только усилились. Ей пришлось крепко сжать кулаки, чтобы удержать свое страстное желание изо всей силы хлестнуть чем попало, в первую очередь, по Мартину, а потом уж по всем этим рядам консервных банок, бутылок с их самодовольными наклейками, смахнуть их на пол супермаркета. Ее гнев разрастался, как горячая, кипящая вода, затопляя собой покупателей с их пустыми, невыразительными глазами, и этот магазин и всю свою жизнь, которую олицетворял для нее сейчас Мартин; в нем, этом жгучем потоке, потонуло все-все, что произошло с нею после того взрыва. Вспышка гнева была такой сильной, что лишила ее последних сил, и Энни почувствовала, что она вся ослабла и дрожит. Ей даже пришлось опереться о полку с товарами, чтобы не упасть.
Тогда, накануне Рождества, Энни впервые познала настоящий гнев и даже ярость против террористов за то, что они сделали с ней. Но теперь, в магазине, она пылала ненавистью ко всему миру за жизнь, которую вела в ней, что в нем было, кроме Стива и настоящей причиной ее гнева было именно то, что она не могла соединиться с ним…
И как только она это поняла, весь поток ее раздражения принял другое направление. Языки сжигавшего ее пламени съеживались в размере, угасали, пока, наконец, окончательно не исчезли вместе со всем гневом, породившим их.
Энни изумленно посмотрела на длинный ряд банок с джемом, словно впервые увидела их.
– Я больше не могу тут оставаться, – подумала она с болью, осознавая, что гнев ее исчез, как только она поняла истинные причины, вызвавшие его.
Исчезла ненависть к Мартину, к этой такой обычной, такой будничной жизни, и осталось одно единственное желание.
«МНЕ НУЖНО УХОДИТЬ»
«Мне… Я должна оставить Мартина и пойти к нему, Стиву. Я должна сказать мужу…»
Знание этого вызвало дрожь во всем теле и не принесло Энни ни счастья, ни облегчения. В нескольких метрах впереди, над головами покупателей, она увидела Мартина, выходящего из прохода между прилавками. Его губы были все также сурово, плотно сжаты.
У Энни подгибались ноги, как будто они у нее были совсем без костей, словно джем в банке, но она все же заставила себя последовать за мужем. По дороге она механически снимала с полок коробки со спагетти, пачки с солью, банки кетчупа, еще что то. Наконец, они с мужем дошли до контроля и все также молча стали в очередь к кассе. Мартин опорожнил тележку, и Энни стала упаковывать покупки по коробкам. Яйца, масло, йогурт, сыр, все, чтобы кормить семью…
Энни дрожала, как в лихорадке…
На улице небо казалось окрашенным в оранжево-коричневые тона из-за тусклого света уличных фонарей. Они с Мартином снова прошли мимо луж к своему автомобилю, и сложили покупки в багажник. Изредка они обменивались краткими, только самыми необходимыми репликами. Энни зябко передернула плечами, поплотнее запахнула пальто и, затем с сожалением скользнула в машину, через открытую перед нею мужем дверь.
Обе автомобильные дверцы одновременно захлопнулись, снова изолировав Энни и Мартина от внешнего мира.
На заднем сидении, как обычно, валялись разбросанные игрушки, рисунки. Мартин наощупь всунул ключи в замок зажигания и включил фары. Зажигая свет, и тени легли на его высокие скулы, оттеняя глазные впадины. Она ожидала, когда заработает мотор и они тронутся с места. Но Мартин не двигался и сидел, положив ладони на рулевое колесо. Казалось, он бессмысленно смотрит вперед в оранжево-серую темень.
Затем медленно он повернулся к ней и сказал:
– Я хочу знать, что с тобой происходит.
Энни покачала головой из стороны в сторону, не в силах сказать ни слова. Мартин повысил голос:
– Я хочу знать! Скажи же, наконец, что-нибудь, пусть это будет даже просто… – «Пошел к черту!»
– Я не знаю, что сказать… – Энни сама услышала, как тихо и жалобно прозвучал ее ответ. Костяшки на пальцах Мартина побелели, когда он сжал кулаки на рулевом колесе.
– Почему же ты, черт меня побери, не знаешь, что сказать? Я твой муж! Или ты забыла об этом?
– Нет, я не забыла…
– Ну, тогда скажи мне! Я старался, насколько возможно, быть понятливым и терпеливым. Я сдерживался, ждал и надеялся, что ты, может быть, все-таки сама объяснишь, почему это ты выглядишь так, как будто мы все вызываем у тебя тошноту. Почему, интересно, на твоем лице никогда не появляется улыбка, и независимо от времени дня, ты не позволяешь до тебя дотронуться.
Вопросы Мартина, словно град, сыпались на Энни. Слова путались, мешали одно другому, и она даже заметила крохотные капельки слюны, поблескивающие в уголках рта мужа. Казалось, его язык не поспевает за его мыслями.
Почему это все? Я желаю знать, куда ты подевалась? Я желаю узнать это от тебя! Ну, скажи хоть что-нибудь!
Он уже почти кричал. Энни увидела, как проходившая мимо их автомобиля парочка удивленно оглянулась, и в темноте стали видны бледные пятна их лиц. Но у нее самой уже не оставалось ни гнева, ни раздражения – ничего, чтобы возразить или противопоставить словам Мартина. Да к тому же она понимала, что у нее нет причин отвечать на его вспышку гнева своей – слишком уже хорошо она узнала свой портрет из его описания.
– Мне очень жаль… – отчаяние и неприязнь к себе самой заглушали ее голос.
Муж взорвался опять:
– Жаль?! Иисусе! Ей жаль! Слушай, Энни, это мне жаль, что ты была ранена и так страшно напутана. Мне жаль, что тебе пришлось пройти через болезнь, страдания и все эти аппараты в госпитале. Но это все окончилось, Энни! Пора уже опять начать жизнь! Неужели ты этого не понимаешь? Если я и дети, все, что у нас раньше было, еще нужно, тогда решай прямо сейчас!
Энни посмотрела на свои руки, лежавшие на коленях, на пальцы, похожие на бледные стебельки каких-то растений. «Мартин прав и не прав, – думала она. – Я, конечно, должна была с ним поговорить, должна была, но… но ведь мне нечего ему сказать»
– Энни!
Он схватил жену за плечи, встряхнул, голова Энни бессильно мотнулась. Она знала, что он хочет ее ударить, и понимала, что сама своей реакцией довела его до такого отчаяния. Энни резко покачнулась, защищаясь, и прошептала сквозь стиснутые зубы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103