И Энни знала, что через нее не построить мост никогда.
– Прости меня, – безнадежно прошептала она. Такой пристыженной, ничтожной она никогда в жизни себя не чувствовала.
– Скажи мне только одно, – произнес он, – Это не потому, что у тебя не хватает мужества отменить свадьбу, отослать назад все эти дурацкие свадебные подарки и шокировать подруг матери?
Энни приподнялась на локте и посмотрела на него серьезно и прямо:
– Если бы я была достаточно храброй, чтобы выйти за тебя замуж, у меня хватило бы смелости сделать и все остальное.
Мэттью отпустил ее руку, сел на кровати, отодвинувшись от нее, и стал смотреть в окно на деревья в сквере.
– Все это время, – тихо, почти про себя сказал он, – я был убежден, что смогу не проиграть.
Больше говорить было не о чем. С тяжелым чувством вины, понимая, что окончательно потеряла его, Энни соскользнула с кровати, оделась. Потом подошла к входной двери и обернулась, чтобы взглянуть на любимого в последний раз.
Мэттью все так же пристально смотрел на деревья за окном. Энни вышла, осторожно прикрыв за собой дверь, спустилась по лестнице и оказалась на улице, где дневная жара все так же заливала тротуары убийственно ярким светом.
Больше Мэттью она не видела.
Энни пришла к себе домой и обнаружила, что Мартин сидит за кухонным столом, ожидая ее.
– Я вернулась, – просто сказала она, зная, что у нее на лице еще видны следы недавних слез.
Мартин встал, прошел через всю комнату, обнял ее и крепко прижал к себе.
– Как я рад тебе, Энни, – сказал он.
Через неделю, в яркий солнечный июльский день они поженились. На свадьбе были родители, их общие друзья, которых они успели завести за годы знакомства.
Энни с Мартином шли под сверкающим дождем конфетти и улыбались фотографу, ждавшему их, чтобы увековечить это событие. Потом эту фотографию поставили в серебряной рамке на столике из красного дерева, в их спальной комнате. Спустя одиннадцать лет, передвигая фото, чтобы стереть пыль, и вглядываясь в улыбку на своем лице, Энни забыла, как ей было больно тогда улыбаться.
– Я обо всем забыла, – сказала она, – а сейчас так ясно вижу лицо Мэттью.
Лодка, в которой они плавно покачивались, остановилась у невидимого берега. И рука Стива, которая все это время так ласково держала руку Энни, в этот момент вдруг стала рукой давнего друга, возвращающей, влекущей ее назад, в прошлое.
Его голос был теперь совсем другим, но руки были так хорошо знакомы. И Энни вспомнила каждый миг, каждый час из тех, что они провели вдвоем, как будто заново переживала их.
Они с Мартином соткали сияющую теплым мирным светом картину совместного бытия. Нити их судеб сплелись, чтобы окутать дом и детей прочно и надежно. Яркие в прошлом нити поблекли, превратившись за одиннадцать лет в неброскую, но такую крепкую основу их жизни. И вот теперь… Мартин… сыновья… Им еще предстоит увидеть, как оборвется линия ее жизни. Все бессмысленно… Все!
Внезапно она заплакала, и это были слезы счастья и облегчения.
«Еще ничего не потеряно, – думала она, – Почему я так уверена, что все уже позади? Да нет же!»
Она улыбнулась и тут же почувствовала дергавшую боль в уголку рта, там, где засохла кровь.
Это не рука Мэттью! Этого человека зовут Стив. Он совсем посторонний, но сейчас он для нее стал нужнее и важнее всех на свете. Боль, но не физическая, а боль тоски и сожаления о том, что прошло, пронзила ее.
– Как бы я хотела очутиться рядом, совсем рядом, – сказала она, – я бы хотела обнять покрепче и держаться за тебя.
А слезы все капали, горячими струйками стекали по щекам и терялись в волосах.
– Мы и так держимся друг за друга. Чувствуешь? – Стив пожал ее руку.
Но Энни, превозмогая боль, рванулась всем телом, стараясь дотянуться до своего соседа, чтобы прижаться лицом к другому человеческому лицу и найти у него защиту и успокоение.
Ей было страшно, что ее вновь охватит слабость. Страх уже тянулся к ней своими костлявыми пальцами, и тогда ее рот открылся в отчаянном крике и из рассеченной губы заструилась кровь.
– Поздно! – закричала она. – Слишком все поздно! – Рыдания сотрясали ее тело. И снова волосы рванули кожу на голове.
– Не плачь! – сказал Стив. – Пожалуйста, Энни, милая, не плачь! Еще ничего не поздно!
«Эх, если бы только дотянуться друг до друга! – подумал он. Тогда бы они своим теплом, как щитом, защитили бы друг друга.»
Он сделал еще одну попытку подползти к женщине и понял, что не сможет вытянуть свою сломанную ногу из-под обломков.
Все еще всхлипывая, но постепенно успокаиваясь, Энни сказала внезапно:
– Моя мать больна… ей сказали, что у нее рак. Наверное, это похоже на наш случай.
Стив с удивлением обнаружил, что с необыкновенной легкостью ловил ее мысли, угадывал даже то, что только она хотела сказать. Эта способность проникать в чужие мысли могла бы показаться сверхъестественной, но Стив спокойно принял это открытие.
– Нет! – возразил он ей. – Это совсем не одно и то же. Ты смешиваешь разные веши. Твоя мать увидела, как ты выросла, вышла замуж. Она увидела своих внуков. Нет, Энни, болезнь – это не насилие.
Он ни за что не позволил бы себе сказать «насильственная смерть». Но Стив понимал, что сейчас и Энни обладает таким же сверхъестественным чутьем. Он услышал ее голос:
– Возможно… возможно, когда приходит смерть, это всегда насилие.
Они лежали вдвоем в абсолютной тишине, не имея возможности увидеть друг друга, и все-таки объединенные темнотой и несчастьем. И казалось, что они ведут разговор без слов, и мысли их звучат какими-то детскими, совсем не похожими на их собственные, голосами.
– Если нас все-таки найдут, – сказала или подумала Энни, – у нас еще останется ну хоть чуть-чуть жизни, я не дам бесцельно пропасть ни одному дню. Я буду считать каждый час. Я наполню их смыслом. Я бездарно прожила столько лет, и от них не осталось никакого следа. Потерянное время! Каждое мгновение теперь будет таким ценным! Ты понимаешь меня, Стив?
– О да! – ответил он. – Когда мы отсюда выберемся, мы будем жить совсем по-другому.
Стив попытался представить себе, как все это будет. Но в голову ничего не лезло, кроме смутного образа Викки, маленьких ресторанчиков, где обычно он проводил время, да деловых встреч, когда он в ожидании заказчиков снова и снова прокручивал в темном просмотровом зале готовые рекламные ролики.
– Тут надо еще подумать, хорошо, Дэвид? – звучит в ушах его собственный голос: – Ты всему этому научилась в Оксфорде, Викки? Это то, чем он был. Работа чередовалась с развлечениями, безразлично, виток за витком наматываясь на катушку его жизненного пути, совсем как кинолента.
И вот лента оборвалась, и фильм, который он досмотрел едва до половины, может больше не возобновиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
– Прости меня, – безнадежно прошептала она. Такой пристыженной, ничтожной она никогда в жизни себя не чувствовала.
– Скажи мне только одно, – произнес он, – Это не потому, что у тебя не хватает мужества отменить свадьбу, отослать назад все эти дурацкие свадебные подарки и шокировать подруг матери?
Энни приподнялась на локте и посмотрела на него серьезно и прямо:
– Если бы я была достаточно храброй, чтобы выйти за тебя замуж, у меня хватило бы смелости сделать и все остальное.
Мэттью отпустил ее руку, сел на кровати, отодвинувшись от нее, и стал смотреть в окно на деревья в сквере.
– Все это время, – тихо, почти про себя сказал он, – я был убежден, что смогу не проиграть.
Больше говорить было не о чем. С тяжелым чувством вины, понимая, что окончательно потеряла его, Энни соскользнула с кровати, оделась. Потом подошла к входной двери и обернулась, чтобы взглянуть на любимого в последний раз.
Мэттью все так же пристально смотрел на деревья за окном. Энни вышла, осторожно прикрыв за собой дверь, спустилась по лестнице и оказалась на улице, где дневная жара все так же заливала тротуары убийственно ярким светом.
Больше Мэттью она не видела.
Энни пришла к себе домой и обнаружила, что Мартин сидит за кухонным столом, ожидая ее.
– Я вернулась, – просто сказала она, зная, что у нее на лице еще видны следы недавних слез.
Мартин встал, прошел через всю комнату, обнял ее и крепко прижал к себе.
– Как я рад тебе, Энни, – сказал он.
Через неделю, в яркий солнечный июльский день они поженились. На свадьбе были родители, их общие друзья, которых они успели завести за годы знакомства.
Энни с Мартином шли под сверкающим дождем конфетти и улыбались фотографу, ждавшему их, чтобы увековечить это событие. Потом эту фотографию поставили в серебряной рамке на столике из красного дерева, в их спальной комнате. Спустя одиннадцать лет, передвигая фото, чтобы стереть пыль, и вглядываясь в улыбку на своем лице, Энни забыла, как ей было больно тогда улыбаться.
– Я обо всем забыла, – сказала она, – а сейчас так ясно вижу лицо Мэттью.
Лодка, в которой они плавно покачивались, остановилась у невидимого берега. И рука Стива, которая все это время так ласково держала руку Энни, в этот момент вдруг стала рукой давнего друга, возвращающей, влекущей ее назад, в прошлое.
Его голос был теперь совсем другим, но руки были так хорошо знакомы. И Энни вспомнила каждый миг, каждый час из тех, что они провели вдвоем, как будто заново переживала их.
Они с Мартином соткали сияющую теплым мирным светом картину совместного бытия. Нити их судеб сплелись, чтобы окутать дом и детей прочно и надежно. Яркие в прошлом нити поблекли, превратившись за одиннадцать лет в неброскую, но такую крепкую основу их жизни. И вот теперь… Мартин… сыновья… Им еще предстоит увидеть, как оборвется линия ее жизни. Все бессмысленно… Все!
Внезапно она заплакала, и это были слезы счастья и облегчения.
«Еще ничего не потеряно, – думала она, – Почему я так уверена, что все уже позади? Да нет же!»
Она улыбнулась и тут же почувствовала дергавшую боль в уголку рта, там, где засохла кровь.
Это не рука Мэттью! Этого человека зовут Стив. Он совсем посторонний, но сейчас он для нее стал нужнее и важнее всех на свете. Боль, но не физическая, а боль тоски и сожаления о том, что прошло, пронзила ее.
– Как бы я хотела очутиться рядом, совсем рядом, – сказала она, – я бы хотела обнять покрепче и держаться за тебя.
А слезы все капали, горячими струйками стекали по щекам и терялись в волосах.
– Мы и так держимся друг за друга. Чувствуешь? – Стив пожал ее руку.
Но Энни, превозмогая боль, рванулась всем телом, стараясь дотянуться до своего соседа, чтобы прижаться лицом к другому человеческому лицу и найти у него защиту и успокоение.
Ей было страшно, что ее вновь охватит слабость. Страх уже тянулся к ней своими костлявыми пальцами, и тогда ее рот открылся в отчаянном крике и из рассеченной губы заструилась кровь.
– Поздно! – закричала она. – Слишком все поздно! – Рыдания сотрясали ее тело. И снова волосы рванули кожу на голове.
– Не плачь! – сказал Стив. – Пожалуйста, Энни, милая, не плачь! Еще ничего не поздно!
«Эх, если бы только дотянуться друг до друга! – подумал он. Тогда бы они своим теплом, как щитом, защитили бы друг друга.»
Он сделал еще одну попытку подползти к женщине и понял, что не сможет вытянуть свою сломанную ногу из-под обломков.
Все еще всхлипывая, но постепенно успокаиваясь, Энни сказала внезапно:
– Моя мать больна… ей сказали, что у нее рак. Наверное, это похоже на наш случай.
Стив с удивлением обнаружил, что с необыкновенной легкостью ловил ее мысли, угадывал даже то, что только она хотела сказать. Эта способность проникать в чужие мысли могла бы показаться сверхъестественной, но Стив спокойно принял это открытие.
– Нет! – возразил он ей. – Это совсем не одно и то же. Ты смешиваешь разные веши. Твоя мать увидела, как ты выросла, вышла замуж. Она увидела своих внуков. Нет, Энни, болезнь – это не насилие.
Он ни за что не позволил бы себе сказать «насильственная смерть». Но Стив понимал, что сейчас и Энни обладает таким же сверхъестественным чутьем. Он услышал ее голос:
– Возможно… возможно, когда приходит смерть, это всегда насилие.
Они лежали вдвоем в абсолютной тишине, не имея возможности увидеть друг друга, и все-таки объединенные темнотой и несчастьем. И казалось, что они ведут разговор без слов, и мысли их звучат какими-то детскими, совсем не похожими на их собственные, голосами.
– Если нас все-таки найдут, – сказала или подумала Энни, – у нас еще останется ну хоть чуть-чуть жизни, я не дам бесцельно пропасть ни одному дню. Я буду считать каждый час. Я наполню их смыслом. Я бездарно прожила столько лет, и от них не осталось никакого следа. Потерянное время! Каждое мгновение теперь будет таким ценным! Ты понимаешь меня, Стив?
– О да! – ответил он. – Когда мы отсюда выберемся, мы будем жить совсем по-другому.
Стив попытался представить себе, как все это будет. Но в голову ничего не лезло, кроме смутного образа Викки, маленьких ресторанчиков, где обычно он проводил время, да деловых встреч, когда он в ожидании заказчиков снова и снова прокручивал в темном просмотровом зале готовые рекламные ролики.
– Тут надо еще подумать, хорошо, Дэвид? – звучит в ушах его собственный голос: – Ты всему этому научилась в Оксфорде, Викки? Это то, чем он был. Работа чередовалась с развлечениями, безразлично, виток за витком наматываясь на катушку его жизненного пути, совсем как кинолента.
И вот лента оборвалась, и фильм, который он досмотрел едва до половины, может больше не возобновиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103