— Не волнуйтесь, речь идет о простой формальности. Итак, как вас зовут?
И тут Кузнецов почему-то прибегает к той уловке, о которой мне говорил Слегин.
— Я не помню, — говорит он, уставившись в потолок. — Ничего не помню…
— А что с вами произошло — помните? — интересуется Астратов.
— Нет. Боль. Только — боль, и ничего больше… — монотонно твердит «ребенок». — Красного — девяносто процентов, — раздается из угла, где установлен стационарный «детектор лжи», голос оператора. Значит, датчики фиксируют ложь допрашиваемого. Давным-давно прошли те времена, когда к устройствам подобного рода относились со снисходительным высокомерием, считая их показания недостоверными. Теперь же, когда замер психофизиологических реакций допрашиваемого производится больше чем по сотне параметров, в ста случаях из ста удается отделить правду от лжи, и детекторы состоят на вооружении всех спецслужб мира.
— Что ж, — с сожалением говорит Астратов, — извините, но нам придется применить некоторые процедуры, которые позволят восстановить вашу память. Попробуем для начала номер один-бэ, пять кубиков, — говорит он, обращаясь к биохимикам.
По прозрачной трубке, введенной в вену «объекта», впрыскивается под давлением желтоватая жидкость, и «мальчик» дергается.
Лицо его сводит странная гримаса. Словно его распирает изнутри давление неведомой силы, которой он из последних сил пытается сопротивляться.
Астратов смотрит на стену, где электронное табло отсчитывает секунды.
— Продолжим, — говорит он. — Как ваше имя? Лицо Кузнецова багровеет от натуги. Однако губы его с заминкой произносят:
— О… лег…
— Ну вот, видите: наше лекарство вам помогло, — невозмутимо констатирует «раскрутчик». — Надо полагать, Олег — это ваше настоящее имя?
— К-какого ч-черта? — шипит сквозь плотно сомкнутые зубы «объект».
Астратов морщится:
— Не поминайте нечистого, дружок. А то мы тут ужас какие суеверные… Это я так, к слову. Лучше назовите свою фамилию. И, для полного комплекта, — отчество… Чтобы мне не пришлось задавать лишние вопросы…
— Н-не п-помню…
— Еще десять кубиков можно? — обращается Астратов к людям в желтых комбинезонах.
— Пять, — сообщает худощавый мужчина в очках, не отрывая взгляда от монитора. — Десять — многовато будет.
— Хорошо, — соглашается Астратов. — Давайте пять…
— С-суки! — внезапно взрывается испытуемый. — Что же вы д-делаете, с-сволочи?!..
Очередная инъекция брызжет по трубке, и лицо «Олега» мгновенно размягчается в неестественном расслаблении.
— Ну? — резко спрашивает Астратов. — Фамилия?
— Мое… Н-не могу…
Глаза «ребенка» лезут из орбит, он пытается вращать головой, и зажимы врезаются в кожу так, что кажется: еще немного, и набухшие жилы на тонкой детской шейке лопнут от прилива крови.
— Крепкий орешек попался, — толкает меня в бок Слегин.
— Думаешь, Астратов его не расколет? — откликаюсь я, не поворачивая головы.
— Расколет! — уверенно предсказывает мой друг. — Должен расколоть. Юра — мужик толковый, и этот шанс он не упустит!
Недоверчиво хмыкаю, но от комментариев воздерживаюсь.
— Отвечайте! — требует за прозрачной стеной Астратов. — Быстро!.. Поверьте, нам от вас больше ничего пока не нужно!
— Мое… — начинает Олег и, словно спохватившись, умолкает.
— Мостовой? — спрашивает вкрадчиво Астратов. — Ваша фамилия — Мостовой?
Испытуемый мычит, явно силясь изобразить отрицательный ответ, и по его подбородку стекает струйка слюны. Она окрашена в ярко-розовый цвет: видимо, «объект» прокусил себе не то губу, не то язык. — Еще пять кубиков, — распоряжается Астратов. — И знаете что? Давайте теперь номер три-альфа… Среди медиков возникает замешательство. Потом кто-то говорит вполголоса:
— Не рекомендуем, Юрий Семенович… Данные телеметрии показывают, что это опасно.
— Выполняйте! — рычит Астратов, и на лбу его вспучиваются черно-синие жилы, словно это его самого душат невидимые фиксаторы.
В трубке пролетает еще одна порция жидкости, на этот раз зеленого цвета.
— Фамилия? — повторяет Астратов, наклонившись почти вплотную к детскому лицу. — Отвечайте без промедления!
Тишина.
Потом слышится тихое:
— Мостов…
— Мостов? Или все-таки Мостовой? — настаивает Астратов.
Но лицо ребенка внезапно теряет свой лилово-красный цвет, на глазах становясь иссиня-бледным, и уже не слюна, а кровь сочится струйкой изо рта, а глаза «Олежки» закатываются под лоб, и он не отвечает.
— Коллапс! — раздается крик в «дознавательной». — Пульс нитевидный, слабый!.. Давление падает!..
Астратов отходит от кресла, а со всех сторон к детскому телу бросаются врачи с какими-то блестящими инструментами.
Астратов закуривает, не обращая внимания на неодобрительные взгляды медиков, и подходит близко-близко к перегородке, отделяющей нас от него.
— Конец первого раунда, — с горькой усмешкой сообщает он, обращаясь к нам. — Рекламная пауза… — Затягивается сигаретой так, что огонь пожирает сразу половину табачного столбика, а потом спрашивает: — Ну и что прикажете с ним дальше делать?
Слегин щелкает клавишей на пульте перед нами.
— Пока вы делали все правильно, Юрий Семенович, — говорит он в микрофон, болтающийся на гибкой ножке. — Продолжайте в том же духе.
— А может, перейти к менее радикальным средствам? — предлагаю я, в свою очередь. — Что-нибудь типа психосканирования?
Астратов качает головой:
— Вряд ли это поможет, Лен… Вы же видите, что этот тип обладает очень развитыми волевыми качествами. Гипносканер годится для слабых и несдержанных натур, но не для таких, как этот… Поверьте моему опыту…
— Вы все еще считаете, что это — Дюпон? — спрашиваю я.
— А вы — нет? — парирует он, швыряя докуренный до фильтра окурок прямо на пол и растирая его каблуком.
Я пожимаю плечами, забыв о том, что он не видит Инас со Слегиным.
— Объект выведен из обморока, Юрий Семенович, — доносится голос со стороны кресла. — Еще пару секунд — и можно продолжать…
— Спасибо, — бурчит Астратов и возвращается на свое неудобное сиденье.
— Всего одно замечание, — говорит ему очкастый. — Через несколько минут действие препарата ослабнет, и вы наверняка захотите повторить ту же дозу… Но я предупреждаю вас: второго коллапса «объект» может не перенести.
— Он что — откинет копыта? — недоверчиво осведомляется Астратов.
Врач пожимает плечами:
— Ну, не обязательно… Но весьма вероятно, что в его организме, и прежде всего — в ткани головного мозга, произойдут необратимые изменения. Не забывайте, что перед нами — ребенок, и его организм…
— Я все понял! — обрывает его резко Астратов. — И что же вы мне прикажете делать? Пытать его каленым железом? Загонять иголки под ногти? Или сразу — четвертовать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113